Между тем Ги де Ришмон говорил:

— Моя мысль возникла после того, как я познакомился с одним манускриптом. Надеюсь, вы имели счастье не читать его. Его написал Пьер Купе.

— Небеса открыты пред всеми людьми? — спросил Кавиньяк.

— Конечно, мы, маленькие людишки, не читали его, — язвительно заметила Софи. — Это произведение вот уже сорок лет не покидает списка запрещенной литературы.

Маркиз продолжил:

— Как утверждает Купе, в Библии сказано, что все, святые и грешники, после смерти попадут на небеса. Когда я был молод, меня это обрадовало. С тех пор я изменил свое мнение. Неужели я, войдя во врата Царства Божия, встречусь с теми же людьми, которых мне пришлось терпеть на земле, причем без всякой надежды избавиться от них. Боюсь, в потаенных уголках рая найдется не больше радости, чем в таких же уголках ада.

Софи застыла над тарелкой, ее глаза сверкнули.

— Мы ждем волшебную фразу: «Присутствующих это не касается», иначе в наказание за этот вечер вы угодите прямо в чистилище.

— Присутствующие, — маркиз поклонился, — пожелали узнать мою мысль: развить ее они могут сами. В заключение скажу: если ад предназначен только для наказания грешников, а все грешники находятся в раю, то разница между раем и адом исчезает. Как я и опасался, это одно и то же.

Софи положила вилку и возмущенно осведомилась:

— Неужели такую мысль следует преподносить избранному обществу? Месье де Кавиньяк, я жду вашего приговора этой мысли, втягивающей нашу компанию в теологическую дискуссию.

Кавиньяк поднял бокал:

— Утопим ее в легкомыслии?

— Идет, — ответила Софи де Бувье.

Маркиз рассмеялся и обратился к Айше:

— Чем вы занимались в последнее время?

— Читала, как обычно. Я изучаю Жан-Жака Руссо, но боюсь, мадам де Бувье отнесется к нему столь же сурово. — Однако Софи уже завела разговор с гостем, сидевшим слева от нее, и не откликнулась на слова Айши. — Эту неделю я провожу в гостях у мадам Дюдефан.

— Правда? Как же она вас сегодня отпустила?

— Маркизе нездоровится, а у мадемуазель де Леспинас возникли неожиданные дела. — Айша заговорила тише. — Сегодня им нанесет визит месье д'Аламбер. Иногда его тайно впускают в дом раньше положенного часа, и тогда мадемуазель де Леспинас уединяется с ним. Я не могла лишить ее беседы с глазу на глаз с гостем, который приносит ей такую радость. А гость ведь такой умный.

Ги широко улыбнулся:

— Старый проказник.

— Больше ни слова. Если это дойдет до ушей маркизы, жизнь в монастыре Святого Жозефа станет невыносимой.

— Он влюблен в нее, это ясно. Но не волнуйтесь, это касается только их, и так оно будет и впредь.

Разговаривая с маркизом, Айша и не обращала внимания на других гостей. Это отчасти рассеяло ее беспокойство, но картины землетрясения то и дело вспыхивали перед ее мысленным взором.

Впервые за долгое время Айша задумалась о своем появлении на свет в грязной задней комнате мастерской в Форт-Рояле и о страшных мучениях матери. Судьба распорядилась так, чтобы ее с первого дня жизни подстерегали опасности и рабство. Родители Айши, кем бы они ни были, даже не нашли куска ткани, чтобы завернуть новорожденную. Она выжила потому, что ее забрала Лори и таким образом обманула судьбу.

Должно быть, Айша снова прикоснулась к броши, ибо маркиз посмотрел на украшение и спросил:

— Как звали вашу мать?

— Мне нельзя говорить об этом.

Ответ прозвучал более резко, чем ей хотелось, но маркиз только вздохнул.

После ужина гости перешли в богато обставленную гостиную, увешанную яркими гобеленами. Хозяйка заговорила о висевших на стенах сокровищах. Когда она умолкла, все собрались вокруг нее.

— Это мой любимый гобелен, — сообщила мадам де Кавиньяк. — Эти люди — индейцы из Северной и Южной Америки. Как экзотично!

Айша рассматривала ползучие растения и тропические листья. Охотники с перьями в волосах и коротких юбках держались за пояса. На самом верху парили неизвестные птицы, а от их ярких перьев к наконечникам стрел охотников тянулись едва заметные линии.

— Что скажете, мадемуазель де Нови? — спросила хозяйка дома.

— Живописная фантазия.

— Да? Но уверяю вас, действительность не менее поразительна. Вам стоит взглянуть на гравюры в книгах о путешествиях моего мужа — все они взяты из реальной жизни. Похоже, он это видел… в Бразилии. Или на островах Карибского моря? Как бы то ни было, — она указала на гобелены, смущенная тем, что не знает точного ответа, — жизнь в тех краях очаровательна.

— Но совсем непохожа на нашу.

Видно, Ги де Ришмон решил отвлечь графиню де Кавиньяк от своей юной знакомой.

— В охотничьей сцене мадемуазель де Нови хотелось бы увидеть чуть больше труда и грязи. Я согласен с ней: даже наши французские картины, изображающие охоту, кажутся чересчур аккуратными.

— Я говорю о коренных жителях, — насмешливо заметила Айша, явно разозлив хозяйку. — Эта картина соответствует тому, что Руссо рассказывает об индейцах, живущих на островах Карибского моря. Все это чепуха.

— Насколько я помню, Руссо не идеализирует острова Карибского моря, — вставила Софи де Бувье. Ее мечтательное настроение совсем исчезло. — Он считает, что коренные жители ведут очень простой образ жизни.

— Но он все-таки идеализирует их. Он заставляет их прыгать по джунглям, будто они свободные духи, собирать фрукты, когда они голодны, причем каждый из них живет в своей маленькой естественной вселенной, принимая решения только за себя.

Этот порыв эмоций привлек внимание гостей, все головы повернулись к Айше, но она уже не могла остановиться.

— Вы знаете, что происходит с людьми, которые пытаются жить самостоятельно в такой стране, как эта? — Она указала на гобелены. — Возможно, они и свободны, но эта свобода недолговечна. Они рано умирают. А если природа не сведет их в могилу, это сделает человек. Как может Руссо утверждать, что жизнь на островах Карибского моря свободна? До того, как на этих островах появился белый человек, там было каннибальство. А завоеватели из племени Руссо, прибыв туда, истребили коренных жителей. Их больше нет. Их выкорчевали из родной земли, словно сорную траву. Руссо может приводить их в пример, сколько ему заблагорассудится: он никогда не встретит жителя с островов Карибского моря, который возразит ему. — Айша с горечью посмотрела на гобелены. — Это ложь. Эта красота отравляет сознание. На гобеленах отражена кипучая жизнь, но изображенные на них люди давно погибли. Их убили руки, которые ткали материал для гобеленов.

Все, кроме Айши, поняли, что она зашла слишком далеко. Софи де Бувье подошла к ней и тихо сказала:

— Теперь вы должны признать, что существует разница между теми, кто наблюдает за событиями жизни людей, как месье Руссо, и художниками, сотворившими это произведение, а также искателями приключений, которые завоевывают новые миры.

— То есть, по-вашему, люди, открывающие новые рубежи, более жестоки, чем те, кто сидят дома? Не согласна. Я вижу жестокость везде.

Хозяйка, улучив момент, пошла дальше, и все последовали за ней. Остался только Ги де Ришмон. Удаляясь, Софи де Бувье сказала:

— Я совсем разочаровалась в вас. Даже не буду спрашивать, согласны ли вы с мадемуазель. Не хочу мешать вашему общению.

Ги взял руку Айши:

— Думаю, нам следует присоединиться к гостям.

Айша склонила голову:

— Я была дерзка?

— Да.

— Вы согласны со мной?

— Да, со всем, что вы говорили про индейцев. Что же касается Руссо, то он великий и оригинальный ум нашего века. Его так просто не сбросишь со счетов. И не найдешь того, кто превзошел бы его, как выразилась бы мадам де Бувье.

Одобрив ее поведение, Ги утихомирил бы чувства, бушующие в ее душе. А теперь Айша шла рядом с ним, испытывая отчаянное недовольство всеми. Они присоединились к гостям, стоявшим у большого стола, на котором были разложены иллюстрированные книги. Жервез де Моргон, бросив проницательный взгляд на Айшу, снова прислушался к словам хозяйки.