Я никогда не слышал, сказал мужчина. Тот медведь, которого мы видели, ушел молча, но, возможно, он нас не заметил, или ему сказать было нечего. Так что не знаю.

Он нас заметил, сказала девочка.

Вот ты и ответила на свой вопрос, сказал мужчина.

~~~

ЛЕТО ОБЕРНУЛОСЬ ОСЕНЬЮ. ОСЕНЬ — ЗИМОЙ. Зима — весной. В канун очередного солнцестояния мужчина подарил дочке латунный компас, когда-то принадлежавший его отцу. Она выучила стороны света и все румбы по солнцу и звездам, а еще он показал ей, как, пользуясь зеркалом и метками, определять направление. Рассказал, как много лет назад люди умели перемещаться на большие расстояния и делать измерения с точностью до градуса, хотя об этом он только читал в книге, так что не уверен, правда это или вымысел.

На следующее утро по дороге на одиноко стоящую гору девочка держала компас перед собой, когда шла по тропинке, петлявшей вокруг поваленных деревьев и обтекавшей скальные выступы, и не могла отвести глаз от иглы, которая неизменно указывала на север, точно стрела, что никогда не отклоняется от цели.

КОГДА ДЕВОЧКЕ ИСПОЛНИЛОСЬ ДЕВЯТЬ, ОНА УЖЕ могла добраться до вершины горы без единой передышки. От края леса она взбиралась по прямой к вершине и останавливалась у ее подножия.

Привет, медведь, говорила она, обращаясь к утесу. Долгая нынче была зима.

А потом она возвращалась туда, где тропа выныривала из леса, и дожидалась отца. Когда он появлялся, последние шаги к могиле женщины они преодолевали плечом к плечу и стояли там молча, положив ладони на плоский камень, пока солнце не пересекало полуденную линию, тогда они начинали спуск назад к дому.

В ТОТ ГОД, КОГДА ДЕВОЧКЕ ИСПОЛНИЛОСЬ ДЕСЯТЬ, отец подарил ей ножик с костяной рукоятью, в кожаном чехле — он сшил его в тот год, когда они с женщиной поселились в этом доме.

Это не всё, сказал он дочери.

Они подошли к сараю, где мужчина хранил топоры, пилы и инструменты для работы по дереву.

Я хочу научить тебя делать лук и стрелы, сказал он. В тот год, когда мы впервые вдвоем забрались на гору — тебе было пять лет, — я приметил по дороге пекановое дерево — прямее всех, какие я когда-либо видел. Потом представился случай, я пошел и спилил его.

Он указал на крышу сарая, где поперек стропил лежали четыре длинные палки.

Их я принес из леса. Они уже просохли. Ждал только, когда ты дорастешь.

Мужчина осмотрел палки, выбрал самую подходящую и следующие несколько дней обстругивал до последнего годового кольца. Обозначил середину, где закрепит рукоять, проверил плечи на сгиб. Потом сделал зарубки для тетивы и гнул заготовку, пока плечи не стали одинаковыми. Нижнюю и боковые стороны он сгладил ножом, отполировал древесину камнем-голышом и промазал всю поверхность оленьим жиром.

Работал он медленно, но сосредоточенно, на каждом шаге объясняя девочке, что и как нужно делать, давая ей возможность принять участие в создании лука. Через две недели они привязали тетиву — сухожилие из спины оленя. Мужчина улыбнулся, увидев, как девочка в первый раз натянула лук, ибо натянула она его хорошо.

На следующий день они пошли в лес искать березу и дерен на стрелы; срезали прутья, подкоротили, приладили индюшачьи перья, которые мужчина нашел на горной тропе. Потом он показал, как расщеплять наконечники из костей и рогов того же оленя, у которого взяли сухожилие, — наконечник он привязал к телу стрелы.

Девочка упражнялась каждый день, стреляя по мишени из сплетенных веток болиголова, которую прислонила к небольшому склону. Когда мужчина решил, что она готова, они пошли в лес, он научил ее читать следы, искать знаки: сломанные ветки, потревоженные листья, пятна крови и помета, по которым можно определить, какие животные были тут несколько дней или минут назад. Не искал ли кролик себе убежище. Не искала ли лиса пищи. У животных привычки неизменные, учил он ее, их истории повторяются снова и снова. Зимой, на снегу, или летом, на мягкой почве, они постоянно разыгрывают один и тот же сюжет, а эпилог к нему в итоге предстоит написать охотнику — если она станет хорошим охотником.

Девочка приносила домой белок, кроликов, индеек, и они ели досыта. Еще мужчина подарил ей моток бечевки, один конец она привязывала к луку, другой — к стреле и научилась стрелять в рыбу, заплывшую в запруду. Попадала она редко, но если попадала и рыбе не удавалось сорваться с наконечника, она приносила к ужину форель.

ОСЕНЬЮ ОНА УГОВОРИЛА ОТЦА ПОЗВОЛИТЬ ЕЙ самой сходить на оленя. Он согласился не сразу, но она одолела его напором и решимостью. Она год за годом смотрела, как он разделывает убитых оленей, он показал ей, как сделать укладку, в которой можно доставить из леса мясо любого — кроме разве что самого крупного — оленя, которого ей удастся завалить. Она взяла запас еды на два дня и вернулась через три, так и не выпустив ни единой стрелы.

НА СЛЕДУЮЩИЙ ГОД, ВЕСНОЙ НА ОЗЕРЕ ПОЯВИЛИСЬ двое гусей. Мужчина уже много лет не видел гусей и поначалу решил, что они здесь пролетом. Однако они остались, свили гнездо, и к летнему солнцестоянию в семействе было уже семь птиц: они приглядели себе бухточку с травянистым бережком.

Однажды утром девочка пошла к озеру ловить рыбу и натолкнулась на гусей, причем удивилась им не меньше, чем они ей. Мама-гусыня собрала гусят и столкнула в воду, а крупный гусь пошел на нее. Девочка попыталась убежать, но поскользнулась на помете в траве. Резкий удар в ногу сзади, как будто камнем, — она обернулась и увидела, что над ней возвышается огромная птица. Девочка прикрыла голову руками, и тут гусь снова клюнул, на сей раз в руку. Она подтянула к себе ноги, защищаясь, потом резко лягнула его, попав в грудь, поднялась и захромала к дому.

Отец налил ей ванну — она плакала, — осмотрел раны на ноге и руке, и когда она вылезла и вытерлась, перевязал их лоскутками ткани.

Кости целы, сказал он.

Мужчина посадил ее за стол, дал чашку чая и подождал, когда к ней хотя бы немного вернутся силы.

Когда она перестала всхлипывать и рука с чашкой уже не дрожала, отец сказал: напугали они тебя, да?

Она кивнула.

Ты их тоже напугала.

Я же ничего им не сделала, сказала девочка и опять заплакала.

Мужчина обнял ее и стал укачивать.

Они, знаешь, никуда не улетят, сказал он. Либо мы позволим им остаться и ловить рыбу в другой части озера, пока не настанет осень, либо ты пойдешь на них охотиться, как вот осенью ходила на оленя.

Он указал на лук и колчан со стрелами в углу кухни, девочка прислонила их там к стене.

На все семейство? — спросила она.

Сперва на самого большого. На гусака. Будешь действовать проворно — убьешь и гусыню тоже. А с гусятами лиса разберется. Мясо нам кстати. Да и перья тебе — тоже.

Девочка посмотрела на лук — похоже, она задумалась. А потом повернулась к отцу и спросила: когда?

Мужчина сказал: собирается дождь, он не стихнет несколько дней.

А еще нужно, чтобы рука у тебя поджила, добавил он. Как разведрится, встанем пораньше, спустимся к воде, спрячемся за камнем. Они приплывут. Когда они выйдут из воды и отвлекутся, начнут есть траву, — вставай и стреляй.

Девочка ничего не ответила, она могла думать только о боли в руке и ноге и о страхе, который пережила, когда на нее набросился огромный гусь, — страхе для нее новом, совсем не похожем на тот, который приходит, когда осталась одна в лесу. И все же было в нем что-то знакомое, как будто он всегда прятался там, внутри, и очень долго выжидал.

В ДЕНЬ, КОГДА НЕБО РАСЧИСТИЛОСЬ, ОНИ ВСТАЛИ очень рано, и она сказала отцу, что хочет пойти к озеру одна. Под еще серым предрассветным небом — мир вокруг нее весь блестел — она затаилась за большим камнем спиной к воде и стала ждать.

Довольно скоро она услышала негромкое дружное попискивание гусят — семейство приближалось по проливчику, который делал изгиб и образовывал бухточку: все семеро плыли гуськом, гусак — первым, гусыня — последней.