Подобным образом наградила природа Роберта Бернса, но с изумительным равнодушием бросила его на произвол судьбы, как незначащую вещь, которая была уже исковеркана и разбита вдребезги прежде, нежели мы узнали ее. Злополучному Бернсу дана была сила возвысить и облагородить любую человеческую жизнь, но ему отказано было в способности обставить благоразумно свою собственную. Самая судьба, его ошибки и ошибки других, все соединилось, чтобы погубить его, а высокий ум, не успев развиться, заглох, блестящие способности увяли при самом расцвете, и он умер, едва только начав жить. А между тем какой любовью согрета его душа, с каким сочувствием относится он к природе, умея отыскивать красоту и глубокий смысл в самых, по-видимому, незначительных ее явлениях. Маргаритка не падает не замеченная под его плугом; он заботливо откладывает в сторону нечаянно разоренное гнездо полевой мыши, «трусливого серенького зверька, которому стоило столько хлопот сложить из дерна этот свод». «Суровый лик зимы» восхищает его; он с глубоким чувством любуется этой возвышенной картиной запустения, но вой бури еще сильнее поражает его слух. Он любит странствовать в лесу, когда ветер качает деревьями, и этот шум возносит его мысли к тому, кто парит на «крыльях ветра».
Это была истинная поэтическая душа, до которой было достаточно коснуться, чтобы извлечь из нее чудные звуки. Но главное его достоинство – это отношение к своим собратьям-людям. Какая теплая, всеобъемлющая любовь к человечеству, сильное, безграничное сочувствие, великодушное пристрастие к любимому существу. Его мужик, друг, темно-русая девушка кажутся ему не обыкновенными и ничтожными людьми, но героем и царицей, на которых он смотрит как на величайших земных существ. Суровые сцены шотландской жизни не являются ему в аркадском освещении, но среди дыма и грязи жесткой действительности, которые ему гораздо привлекательнее. Бедность его спутница, но неразлучны с ним также любовь и бодрость души. Простые чувства, благородство, живущие под соломенной кровлей, дороги ему и достойны его любви.
Таким образом, над самыми низшими сферами человеческого существования он распространяет сияние своей собственной души, и они, то укрываясь в тени, то освещаемые блеском солнца, достигают красоты, которой не удается подметить людям, стоящим и на высших ступенях. При этом он сознает свое собственное достоинство, и это сознание нередко переходит в гордость, в благородную гордость, которая умеет только защищаться, а не нападать, – в нем живет не холодное, недоверчивое чувство, а открытое, свободное и общительное. Этот мужик-поэт смотрит совершенным королем, лишенным престола, хотя судьба бросила его в круг меньших братьев, но он считает себя равным по рождению с великими мира сего. А между тем он не добивается никаких почестей; богатство и знатное происхождение в глазах его не имеют никакого смысла; его взор горит огнем, против которого бессильно всякое презрительное обхождение. При всех невзгодах и бедствиях он ни на минуту не забывает величия поэзии и человечности. Но несмотря на все свое превосходство над обыкновенными людьми, не чуждается их, сочувствует их интересам и требует у них любви и дружбы. Даже в дни самого мрачного отчаяния этот гордый человек ищет поддержки в дружбе, нередко перед недостойными людьми раскрывает свою душу и, обливаясь слезами, прижимает к своему горячему сердцу сердце, знающее только дружбу по имени. А между тем он не чужд был проницательности, умел разгадать притворство, хотя в то же время был крайне доверчив.
И таким явился перед нами этот мужик с душой, подобной эоловой арфе, струны которой, тронутые обыкновенным ветром, звучали мелодиями, полными выражения. И для такого человека свет не сумел придумать лучшего дела, как ссориться с контрабандистами и целовальниками, высчитывать акциз и ревизовать пивные бочки. И на такой утомительный труд был растрачен могучий дух, а между тем пройдут целые сотни лет, пока нам будет дан другой подобный, чтоб мы растратили его и в другой раз.
Все, что осталось от Бернса, заключается в его произведениях. Но они составляют только скудную, малую частицу его души. Слабые проблески гения, не успевшего развиться окончательно, так как для совершенного развития требуется образование, свободное время, истинный труд, продолжительная жизнь, а всего этого ему недоставало. Все его стихотворения, за небольшими исключениями, написаны случайно, без всякого заранее обдуманного плана, и выражают страсть, мысль или прихоть, занимавшие его в минуту творчества. Никогда не удавалось ему обнять предмет со всех сторон, употребить на него все свои силы, растопить его в огне своего гения и придать ему совершенную форму. Но тем не менее ни один строгий любитель поэзии не пройдет мимо стихотворений Бернса, несмотря на все их недостатки и незаконченность, чтоб не обратить на них внимания. Вероятно, владеют же они каким-нибудь прочным качеством, потому что спустя пятьдесят лет, после всевозможных изменений в литературных вкусах, они до сих пор жадно читаются не только в кругу завзятых любителей литературы, но и в кругу людей неразвитых, обыкновенно читающих мало и почти вовсе не заглядывающих в стихотворения. Причины такой необычайной популярности, простирающейся буквально от дворца до хижины и проникшей во все страны, где только слышится английский язык, достойны тщательного исследования, которое, по всему вероятию, приведет к тому убеждению, что в этих произведениях заключаются особые преимущества, – но в чем состоят эти преимущества?
Ответа на этот вопрос придется искать недалеко. Преимущество произведений Бернса выходит из ряда вон: ни в области поэзии, ни прозы не отыщешь ничего подобного, а между тем нет ничего легче подметить его, – это его искренность и правдивость. В его произведениях нет вымышленных радостей или страданий, приторной сентиментальности, натянутой мысли или чувства. Изображаемая им страсть действительно пылает в любящем сердце, высказанная им идея – плод его собственного разумения. Он пишет не понаслышке, но по собственным наблюдениям и опыту. Он изображает ту самую среду, в которой жил и трудился. Этой среде, несмотря на ее грубость и скромность, присущи прекрасное чувство и благородная мысль, возбуждающие и ободряющие его душу. Так он высказывается не из пустого тщеславия или интереса, а оттого, что его сердце слишком переполнено, чтобы молчать. И он выражает это мелодическими «родными звуками», в чем именно и заключается оригинальная прелесть его произведений. Вот тайна, которая заставляет читать писателя и не отрываться от его созданий: писатель, желающий тронуть и убедить других, должен прежде всего сам убедиться и проникнуться чувством.
Каждому поэту, каждому писателю мы можем сказать: будь правдив, если хочешь, чтоб мы тебе верили. Пусть человек только выразит правдивую мысль, искреннее чувство и действительное состояние своего сердца, и другие люди – так удивительно связаны мы взаимною симпатией – будут и должны его уважать. По развитию и понятиям мы можем стоять выше или ниже оратора. Но в обоих случаях его слова, если они искренно и справедливо высказаны, найдут отзвук в нашей душе. Потому, несмотря на все случайные, внешние или внутренние различия, человеческому сердцу также присуще общее сходство, как и человеческому лицу. Этот принцип, по-видимому, весьма прост, и в том еще не велика заслуга Бернса, что он создал его. Но дело не в принципе, а в практическом применении его, что и составляет величайшую трудность, с которою приходится бороться всем поэтам и которую редкий одолевает. Ум, неспособный отличать лжи от истины, сердце, неспособное любить при всех опасностях и ненавидеть при всех соблазнах, – гибельны для писателя. Если к этим недостаткам присоединить еще желание отличиться, сделаться оригинальным, то в конце концов на сцену выступит аффектация, такой же бич для литературы, каким бичом для нравственности оказывается лицемерие. Этого недостатка не чужды даже величайшие из писателей. Страстное желание отличиться нередко удовлетворяется обманчивым успехом, так что тот, от кого можно было ожидать многого, является с произведениями крайне несовершенными.
