— Так, — ответил оператор с вышки.

— Снимаем, Сергей Анатольевич?

— Снимаем!

— Так, приготовились! Тамара, номер!

— Имей в виду, — к Анне Викторовне подошел один из замов, — воды на два дубля, а пока машины будут заправлять, кончится режим.

— Хорошо, хорошо, — отмахнулась от него Анна Викторовна. — Снимаем! Приготовились! Начали!

От аэропорта бежала, укрывая голову зонтом, Света. Съемка началась.

Зоя Ахтырская сидела в тонателье у лампы и слушала объяснения Сережи. Она пришла озвучить снятый финал и кое-что из того, что не успела озвучить Юля.

— Начнем с финала, — говорил Сережа. — Тут несколько реплик, правда, важных. А потом — то, что Юлька не успела… Вписывать трудно, я понимаю, но если не получится, придется всю роль переозвучить…

— Как — всю роль?

— Вот так! — Сережа развел руками. — Но вы постарайтесь, Зоя Константиновна… Хотелось бы голос сохранить… Так, давайте финальные кольца.

Зоя не спеша пошла к микрофону. Близоруко осмотрела лежавшие на высоком пюпитре бумажки.

— Там текст… Вся сцена их встречи на ее спине и его крупном плане… Попробуйте сразу текст разложить…

На экране возникло продолжение той снимавшейся под дождем сцены у аэропорта. Спиной уходила от камеры так похожая на Юлю Света. Остановилась, прислушалась, камера приблизилась к ней.

— Здесь будет сквозь дождь постукивание его палки…

На экране Света побежала. Крупно были сняты ее ноги, разбрызгивавшие воду.

— Хорошо, — сказала Зоя, — попробуем. — Глаза у нее были полны слез.

— Пробуем, — сказал Сережа.

На экране пошло то же кольцо.

— Господи, как на Юльку похожа. — Ахтырская всхлипнула. — Кто это?

— Каскадерша, она Юльку на дельтаплане дублировала… Ну, давайте…

— Нет, не похожа…

— Пробуем. Начали!

— «Я не хочу лететь дальше, мне нужно сделать остановку в Москве. У нас вынужденная посадка, но это — сама судьба, понимаете, сама судьба!» Нет, не могу… — Зоя опять всхлипнула. Голос ее не слушался. — Не могу… Не могу… — Она ушла в темноту.

На экране повторялось то же кольцо.

— Зоя Константиновна! — Сережа кинулся за ней. — Попробуйте!

— Не могу… — мотала головой Зоя, — не могу…

— Гарик, — вспомнил Сережа, — мы плач не записали. Пусть дают восемнадцатое или… двадцатое, что ли… Зоя Константиновна, только вы можете нас выручить, клянусь вам! Идите сюда! — Он властно взял Ахтырскую за руку, потащил к свету. То, прежнее кольцо кончилось. Заряжали новое. — Смотрите, какое мне Юля письмо написала, из больницы, после озвучания… Ну, соберитесь, давайте работать.

Он развернул листок, изрисованный с одной стороны какими-то фигурками. Это Юля изобразила всех членов группы в смешных позах.

На экране пошло кольцо, где Юля что-то рассказывала тетке, больная, завернутая в халат, и начинала плакать.

— Уберите звук! — крикнул Сережа.

Ахтырская читала Юлино письмо: «Сережа! Сергей Анатольевич! Дорогой Сережа! Я больше не вырвусь, это ясно. Благодарю тебя за все, за то, что я для тебя всегда была актрисой, даже больная, за то, что ты всегда меня понимал, за нашу картину, то есть твою, но и мою. Привет всем… Пусть Зоя озвучит то, что не получилось, она сумеет…»

— Тихо, пишем сразу… Сейчас она будет плакать…

Кольцо повторялось. Сережа взял у Зои листок с письмом и тихо перенес к своей лампе. Сел.

На экране Юля отворачивалась и плакала.

Ахтырская плакала в микрофон, сначала горько и неподвластно, а потом, подчиняя свой плач ритму того, экранного плача — точно, по-актерски, всхлипывая в те мгновения, где у Юли дергались плечи.

Сережа прислушивался к плачу актрисы, а краем глаза видел все время размашистые строчки лежавшего перед ним Юлиного письма: «Благодарю тебя за все, за то, что я для тебя всегда была актрисой, даже больная, за то, что ты всегда меня понимал, за нашу картину, то есть твою, но и мою…»

Ахтырская плакала с сухими глазами, профессионально и точно.

На экране было Юлино лицо, плач Ахтырской точно ложился на изображение — все крохотные подробности дыхания и даже, кажется, движений. Камера наезжала в конце плача, и Юля на экране, как будто следуя своей обычной манере резких, мгновенных переходов от одного состояния к другому, вдруг свободно и естественно, будто выплакав все свое горе, улыбалась сквозь слезы легкой и долгой улыбкой.