К Тонерам в дом мы входим через заднюю дверь. Магазин прямо в доме. Домашний магазин. Самый мой любимый. Дверца на кухню у них распилена пополам, и верхняя часть всегда открыта. Как двери в салунах, только открывается в сторону. Когда я вырасту и Жилищный комитет даст мне собственный дом, я там все двери устрою именно так.

— Ну, вам чего? — спрашивает мелкая дочка миссис Тонер, выходя из гостиной. Впрочем, куда уж там мелкая. Длинная, как бритская наблюдательная вышка. Хоть строй шалашик прямо у нее на макушке и ставь туда камеру.

— Ты чего хочешь? — спрашивает меня Мелкая, разглядывая конфеты.

— Не знаю, а ты чего хочешь?

Мы хихикаем. Киллер тявкает.

— Нет, чего ты хочешь? — снова говорит она.

— Нет, чего ты хочешь? — смеюсь я.

— И как ваша мамаша вас терпит? — удивляется Долговязая Энни.

Я смотрю на Мэгги, и нас прямо распирает, так хочется расхохотаться. Долговязая запихивает конфеты в бумажный пакетик.

— Давайте, выкатывайтесь, — говорит она и швыряет нам пакет.

— Прошу прощения! — выпаливаю я, пронзая ее убийственным взглядом и протягивая десять пенсов. А потом поворачиваюсь к Мелкой. — Как ты считаешь, может быть, в дальнейшем нам не стоит пользоваться услугами этого заведения?

Мэгги складывает руки на груди и задирает подбородок.

— Идем, Киллер.

Мы бежим по дорожке, через калитку на задах — можно подумать, и правда куда-то торопимся.

И тут я встаю, как вкопанный.

— Ты чо? — обалдевает Мэгги.

— Не «чо», а «что», — поправляю я ее. — Ты ж не хочешь уподобляться этим ублюдкам.

— Я прошу прощения, — произносит Мэгги, прямо как королева. — Ч-т-т-т-о?

— Умница, — говорю я и киваю. — Нам нужна сила сладостей.

— Да. Конечно. Сила сладостей.

Опять поняли друг друга с полуслова. Я наклоняюсь, и мы тремся носами.

— Знаю! А давай сложим конфеты в коробку и будем вытягивать их по очереди, — говорю я, и брови у меня уезжают вверх.

— Микки, какая здоровская идея!

Интересно, а откуда берутся идеи? Я закрываю в глаза.

Вывеска на дверях: «Производство идей». Дверь открывается. Стоит мужик с кучей подарков, завернутых в бумагу и завязанных ленточками — как показывают в филимах. Я говорю: «Я все их отдам Мэгги». Он улыбается и говорит: «Верно, сэр, на всех ярлычках именно это имя и значится».

Мы одновременно запихивает в рот конфеты. Я сосу и содрогаюсь всем телом, потому что по нему распространяется сила сладостей. Вскакиваю с места. Бегу через новый участок, в Гаванский сад. У самого холма Брэй останавливаюсь, даю Мэгги себя нагнать. Вверх по Брэй я не побегу. Я хороший мальчик.

Останавливаюсь, смотрю на столб, к которому была привязана Бритская Сука. Наверно, бриты ее отвязали. В Ардойне ей теперь оставаться нельзя. Надо валить в Англию, иначе убьют.

— Ты чего? — Мэгги пытается сообразить, на что я уставился.

— Ничего. Мала ты еще для этого. Вырастешь — расскажу.

— Вовсе я не маленькая.

— Да уж поверь мне.

Я такое слышал по телевизору.

Раздаются вопли. Мы оборачиваемся: Девчонки из Банды скачут на нашей улице через скакалку. Считают себя страшно крутыми. Из проулка выходит Киллер, поднимает заднюю ногу перед столбом. Черт, я о нем совсем забыл. Потеряется — мне крышка. Радостные вопли с другого конца пустыря. Это Банда Мальчишек. Тоже считают себя крутыми. Почему все не могут быть такими, как мы с Мелкой?

— Хочешь пойти попрыгать с ними через скакалочку, Микки? — спрашивает Мелкая.

— Ни за что! Больно надо мне с ними играть.

— Ах, — говорит она и хмурит брови.

— Ты разве не хочешь поиграть со мной, Мэгги?

Я достаю из пакетика шоколадную кругляшку. У нее загораются глаза.

— Хочу, Микки.

— Тогда высовывай язык, — приказываю. — И закрывай глаза.

Я прячу пакетик в карман, кладу кругляшку ей в рот, а когда конфета съедена, щекочу ее до поросячьего визга — так, что она вообще забывает про девчонок.

4

ВОСЕМЬ НЕДЕЛЬ ДО СВЯТОГО ГАБРИЭЛЯ

Мартина стоит у дверей своего гаража. Я тебя люблю. Будешь моей девушкой? Она смерила меня этак глазами и засмеялась. Я смотрю вниз. На мне старые выцветшие коричневые штаны Пэдди с тупейшим рисунком. А под ними у меня стоит, и все из-за нее.

— В США это, как вам известно, называется «стояком», — говорит Мартина ученикам, сидящим за партами. И тычет мне в это место длинной указкой. Старшие хватают меня и тащат к туалету в Святом Кресте. Слышу, как там спускают воду. Мартина колет меня указкой в спину. Больно.

— Не надо!

Открываю глаза. Я у себя в комнате, у Пэдди под кроватью, лицом к стене — я туда забираюсь, когда не уснуть. Видимо, все-таки вырубился, потому что увидел сон. Но кто-то мне действительно тычет меня в спину. Перекатываюсь, но аккуратно — чтобы волосы не попали в пружины над головой. Но полу стоит на коленях солдат и таращится на меня. Похоже на один из этих странных снов, где просыпаешься, а оказывается, что не проснулся. Я крепко закрываю глаза. Кто-то тычет меня в грудь. Снова открываю глаза. Это солдат тычет в меня автоматом.

— Давай, — говорит он, — вылазь, пацан!

— Где моя мамочка? — спрашиваю я таким голосом, будто мне годика два с половиной.

— Ты тут чего прячешь, сопляк?

Он направляет на меня фонарик и продолжает тыкать автоматом во все места.

— Ничего, — пищу.

— Давай вниз. Пошли, — говорит он, распрямляясь.

На лестнице загорается свет. Теперь его хорошо видно. С автоматом, в камуфляже, лицо вымазано черным.

— Шевелитесь там, наверху, мать вашу! — доносится снаружи, откуда-то из-за спины. Так было, когда я смотрел «Звездные войны» в долби-стерео. Из открытого окна слышен лай Киллера. Если его тронут, я их всех поубиваю. Вывинчиваюсь из-под Пэддиной кровати. Его в ней нет.

— Где Мэгги? — спрашиваю.

— Все внизу, — отвечает.

Ма вниз без меня бы не пошла. На лестнице свет так и слепит.

— Мама! — кричу вниз. — Где моя мама? — спрашиваю его угрожающе.

— Вы что, сволочи, с ним творите?! — кричит Ма снизу.

— Мамочка! — ору я и бегу к ней. За спиной громкий топот. Передо мной возникает солдат, целится мне в лицо. Мы с ним таращимся друг на друга часа полтора, как делают в вестернах, прежде чем кинуться в драку.

— Микки! — голосит мама.

Вижу ее руку — она пытается схватить брита, но ее оттаскивают.

Он опускает автомат.

«Сюда давай», — указывает на гостиную.

Другой солдат удерживает маму. Теперь отпустил. Я обхватываю ее за пояс.

— Ничего, сынок. — Она наклоняется. — Только не плачь перед ними, — шепчет в ухо и отталкивает меня.

— Мамуль, а что с Киллером? — спрашиваю.

— С ним все хорошо, — говорит.

Всех детей запихали на диван. Снаружи слышны крики и рокот вертолета. Вспоминаю: вот поэтому мне и было не заснуть. А теперь меня затиснули между Молью, у которой на коленях сидит Мелкая Мэгги, и Пэдди, который отшатнулся, будто я прокаженный.

— Чердак осмотрели? — Из кладовки выходит здоровенный жирный уродливый солдат. Видимо, устраивает налеты не только на дома, но и на холодильники.

— Нет, — говорит тот, который привел меня вниз.

— Ну так давай осмотри! — рявкает Бастер Блуд-вессел.

— Где мой папа? — спрашиваю.

— Папы нет дома, — цедит Ма, меряя меня убийственным взглядом.

Ушел куда-то. Но он же вроде пока не пьет.

Мэгги подбегает к маме, которая сидит на папином стуле, и запрыгивает к ней на колени. Мы ждем молча. Так принято. Не обращать на них внимания, чтобы они не подумали, что взяли над нами верх. Мы смотрим друг на друга. Моль прижала коленки к груди, натянула на них белую ночнушку. Видно только ее голову, рыжую, как баскетбольный мяч, которая торчит над бесформенной кучей, а лица не разглядеть сквозь белую косметику, которой она замазывает свои десять миллионов веснушек. Похоже, она вечером ходила на дискотеку.