Причиной первого международного скандала как раз и стал душ. Все ведь понимали, что воды – мало, а народу – много и каждый хочет хоть немного утром взбодриться, а поэтому старались водные процедуры принимать быстро, совсем как если ты оказался в коммунальной квартире, где главное – встать пораньше и первым оказаться в душе, но соседи с полотенцами наперевес уже толпятся за дверью и ждут когда же ты наконец уберешься. В коммунальной квартире хоть дверь можно было запереть, а здесь то лишь занавеска была.

Но вот японцы из TBS отчего-то никак не могли этого понять. Странно. Ведь у них на островах такая концентрация населения, что на каждого в крупных городах жизненного пространства приходится ровно столько, чтобы хватило вытянуть руки и ноги, а об остальных излишествах приходится только мечтать. Чтобы увеличить свое жизненное пространство они готовы тратить огромные средства, насыпая из мусора искусственные острова.

Японцы готовы были плескаться в душе часами. Воду они не закрывали. Наверное, они, как и местные обитатели, считали всех остальных дикими варварами, на которых можно не обращать внимания. Получалось так, что один японец спускал на себя весь бак, а для следующих желающих искупаться – воды уже не было. Мальчик не успевал бак наполнить.

После нескольких таких эпизодов, непонятливым японцам объяснили, что так делать нельзя. Японцев окружило сразу несколько человек. Пусть даже они бы и обучались самурайскому мастерству, численное преимущество все равно было на стороне их противников, да и каждый из противников был на полголовы, а то и на голову выше щуплых сынов микадо. Головы им бы намыли основательно и без воды.

– Может, наваляем им за Цусиму и Порт-Артур? – спрашивал Игорь в шутку у Сергея.

– Международных осложнений захотел?

– Это не я, это они их захотели. Желтые обезьяны.

«Как они только таскают тяжеленные камеры и штативы? – думал Сергей, – вся эта миниатюризация электроники происходит оттого, что японцы очень щуплые. Им тяжело таскать тяжеленные видеокамеры и штативы. Вот они и придумывают что-нибудь менее массивное. Впрочем, у них, кажется, разделение труда: один возится со штативом, другой с сумкой, третий с камерой, четвертый с микрофоном, а совмещать все это в одном или двух лицах – нельзя из-за того, что начнут возмущаться профсоюзы, поэтому съемочные группы у японцев вдвое больше, чем у компаний из других стран».

Но сейчас то их окружило сразу несколько съемочных групп.

«Шикотан, Итуруп, Хабомаи – захотели?» – мысленно спросил Сергей, с усмешкой вспоминая, как он приехал в Токио, а там по городу разъезжало несколько микроавтобусов. На крышах у них были установлены громкоговорители, и оттуда раздавался надрывный голос, который требовал, чтобы Россия вернула Японии северные территории. Сергей в ту поездку был в главном офисе TBS. Люди там работали приветливые и понятливые, кланялись и кивали, здороваясь, и старались помочь, если возникали какие-то проблемы.

«Ща получите по самый Шикотан и Итуруп».

– Парни, ну что вот вы делаете? Воду надо экономить, вы здесь не одни, – начали переговоры с японцами собравшиеся.

– Ах, воду экономить? – хлопая глазами, отвечали японцы, – хорошо.

Конфликт был исчерпан. С той поры японцы исправились. Больше конфликтов из-за душа не возникало.

Никто не знал – платит ли Министерство иностранных дел зарплату баче или он работает только за еду, поэтому многие считали своим долгом дать ему бумажку достоинством в десять тысяч афгани. Просто бумажек меньшего достоинства не было. Расплачивались за работу, не считая деньги, а меряя их количество сантиметрами, ведь поменяв 300-400 долларов, можно было забить такими купюрами целый рюкзак.

В караван-сарае обитало пара сотен журналистов, и если каждый из них дал мальчику деньги хотя бы один раз, а Сергей знал, что некоторые делали это чуть ли не каждый день, то парень на этой работе сильно поднялся, сколотил себе по местным меркам целое состояние и уж точно мог себе позволить купить на базаре новые сандалии, но предпочитал все-таки ходить босиком. Так у него был более жалостливый вид, и он мог рассчитывать на большие чаевые. Но скорее всего он делился с местными криминальными авторитетами, то есть с папиками, которые его крышевали.

Третьим пунктом в ознакомительной экскурсии Сергея значилась столовая, куда три раза в день привозили ведро риса, ведро подливы с кусочками мяса и картошки, и еще чайник с чаем, но заваривали его из местной воды, такой же желто-бурой, какую привозил мальчик для душа. Она и без заварки цветом своим напоминала чай. Некую смесь каркадэ и китайского зеленого, настоянного на недельной свежести носках. Вот только не стоило эту воду пить, если не хочешь, чтобы желудок твой скрутило.

Большинство чай заваривало из привезенной с собой воды и на привезенных примусах. Для них еще надо было раздобыть бензин. Покупали его на местном базаре. Его продавали либо в канистрах, либо наливали из огромных 200 литровых бочек. Оставалось непонятным – откуда его везли. Видимо с какого-то подпольного завода. Этим бензином заправляли даже зажигалки, вот только в генераторы заливать его опасались. Бензин был отвратительного качества, даже не 80-й, на котором когда-то ездили «Запорожцы», а 58-й, если такой вообще существовал. На нем плохо работали и примусы и зажигалки, а генераторы, привыкшие к более качественному бензину, наверное, отравились бы, как травятся и глохнуть хорошие машины, если в них залить не качественный бензин.

У каждой группы, а то и у каждого журналиста был спутниковый телефон, который иногда надо было подзаряжать, как и аккумуляторы к камерам, и кучу всяких других электронных приспособлений. Генератор, без дополнительной нагрузки, урчал, как зверь, который спит и переваривает еду, но как только к нему присасывалось несколько пиявок, сосущих электричество, он начинал кашлять, как подавившийся человек, и казалось, для того чтобы он вновь нормально заработал, его надо несколько раз шлепнуть. Пиявки заряжались по несколько часов. В генераторах было всего по три розетки, и на всех страждущих получить немного электроэнергии их не хватало. Приходилось даже по ночам дежурить, чтобы никто не вытащил твой зарядник и не вставил вместо него свой, а то так однажды так и случилось с Игорем. Кто вытащил зарядник – он выяснить так и не смог, но аккумуляторы для камеры не зарядились, снимать было нечего и пришлось побегать по коллегам, пока они не разъехались на съемки, выклянчивая заряженный аккумулятор до вечера.

За каждый из столов, стоявших на улице, могло уместиться человек пятнадцать-двадцать. Есть приходилось из железных мисок и железными ложками или вилками, которые мыли мутной водой из арыков. Надо иметь луженые желудки и вместо желудочных соков там должна плескаться кислота, как у Чужого, чтобы после такой трапезы не слечь от дизентерии.

Ведра с едой ставили прямо на стол, а потом каждый набирал в плошки столько, сколько ему было нужно, и мог есть здесь же за столом или идти в свою комнату. Тут же на столе лежали горы лепешек.

Какое-то отталкивающее от всего этого чувство было, точно в свинарнике оказался. Рис то был только со специями, так что он не вызывал никаких опасений, но вот в качестве мяса и подливы Сергей сильно сомневался. Не хотелось ему есть это варево.

Итоги разведки были неутешительными. Здесь не жить приходилось, а выживать, да еще ко всему прочему, скоро придется делать сюжеты для редакции.

«Положим, один сюжет можно сделать никуда за территорию караван-сарая не выбираясь, – раздумывал Сергей, – но потом то все равно ехать куда-то придется».

В дальнейшем они брали из столовой только рис, размешивали его с консервами, приносили лепешки, кипятили воду из своих запасов, чтобы чай или кофе приготовить только из своих запасов, добавляли сахар или сгущенку.

Отравившиеся коллеги покинули их на следующий день, оставив им свои места в комнате.

За проживание в чудо гостинце брали поначалу 10 долларов в день с человека, но по мере того, как сюда приезжали все новые и новые партии журналистов, которым просто негде было разместиться, не хватало им мест, плата стала подниматься; двадцать долларов в день, тридцать, сорок, причем это происходило чуть ли не каждый день. Как будто доллар обесценивался так же стремительно, как немецкая марка в великую депрессию, когда люди получали зарплату дважды в день и тут же бежали в магазин, потому что на следующий день на эти деньги уже ничего не купишь, они превратятся в бумажки. Немногим в более легкой форме такое же безобразие происходило не так давно и в России.