И я полезла…

Страшно было только первые несколько шагов. Настолько, что ладони вспотели, а во рту пересохло. Я бросила всего один взгляд вниз, и к горлу подступила тошнота.

Но возвращаться было глупо. И я решительно протянула руку, вцепившись в водосток. Всего один шаг над пустотой, и Питер поймал меня, потянул на себя, помогая удержать равновесие, но вместо этого мы повалились на влажную от утренней росы крышу.

– Елисавета Александровна, оказывается, вам не чужд авантюризм! Я впечатлен! – произнес мой похититель. – Вставайте же, нас ждут великие дела!

Дорогу Питер Бергер, надо отдать ему должное, знал отлично и пути отступления продумал до мелочей. Пару зданий мы миновали, пройдя по крышам, пока, наконец, не достигли неприметной двери, которую Петр открыл своим ключом. Мы оказались в душном сумраке парадной, красивой даже в окружающей нас в темноте. Изящная лепнина на потолке, мозаика на стенах и витражи, от одного вида которых захватывало дух.

Я против воли остановилась, чтобы рассмотреть эту красоту, но Бергер упрямо потянул меня вниз, прошипел недовольно:

– Не тупи, Лисса!

Я сдавленно захихикала и поспешила следом за ним, чтобы через мгновение оказаться в небольшом, но ухоженном, явно закрытом внутреннем дворе. Пискнул брелок сигнализации, и мой спутник открыл передо мной дверь неприметного автомобиля.

– Такси? – спросила я, устроившись на заднем сиденье.

– Пристегнись, – напомнил Питер и добавил, заметив мой удивленный взгляд: – На всякий случай. Такси привлекает меньше внимания.

– Кажется, меня все-таки похитили, – пробормотала я себе под нос, когда мы выехали из двора на тихую и совершенно пустую улицу.

– Вы только сейчас это поняли, Елисавета Александровна? – спросил он без тени усмешки.

Вдруг стало страшно. Точно так же, как совсем недавно на крыше. Страх прострелил позвоночник и расплавленной лавой опалил внутренности, заставляя сердце биться в два раза быстрее. Я прикрыла глаза, пытаясь справиться с нарастающей паникой, с опозданием осознавая, что мой телефон остался на кровати в номере отеля. Я сглотнула, собираясь задать один очень важный вопрос. Но не смогла. Вместо этого, повинуясь дикому, первобытному желанию, я протянула руку и коснулась тонкой змейки татуировки, исчезающей в темных волосах моего похитителя. Бергер вздрогнул, подался вперед, словно хотел избежать еще одного касания. Но было поздно. Я завороженно смотрела, как под моими пальцами оживала нарисованная чешуя, обжигая кожу ледяным огнем.

– Лисса! – вдруг заорал Бергер и ударил по тормозам.

Меня швырнуло вперед, потом резко отбросило назад, и я замерла, сцепив на коленях руки.

– Что ты творишь, Лисса? – спросил Бергер, не оборачиваясь.

Я не знала, что ему ответить. Только до крови закусила нижнюю губу и смотрела прямо перед собой. Все происходящее, начиная с событий в Москве, больше не укладывались в моей голове. Казалось, что мной движет какая-то неведомая сила, заставляя раз за разом совершать глупые, совершенно не свойственные мне поступки. Я уже была готова умолять Бергера разблокировать дверь и отпустить меня, когда он спросил:

– Елисавета Александровна, отвезти вас в отель?

И я ответила:

– Нет, Петр Евгеньевич, вы обещали мне приключение. Извольте исполнять.

Людей в электричке было немного. Я старалась, честно старалась, не вертеть головой по сторонам, привлекая к нам излишнее внимание. Бергер еле сдерживал себя, чтобы не расхохотаться в голос.

Ну а что такого? Да, я впервые в жизни оказалась в электричке.

Финляндский вокзал разительно отличался от Московского, не столько архитектурой, сколько самой атмосферой. Весьма запущенный зал ожидания был полон аккуратных старушек с сумками, спешащих на дачу, молодых людей с походными рюкзаками, пытающихся поймать за хвост стремительно уходящую теплую погоду. Тут и там попадались семьи с детьми и даже с собаками, решившие провести последние теплые выходные на взморье.

О том, что мы едем в Комарово, я узнала у пригородных касс, когда, крепко удерживая меня за руку, Бергер покупал билеты. Туда-обратно. Это вселяло в меня некую надежду. В целом, наскоро оценив ситуацию еще в машине, я поняла, что наш импровизированный побег есть ни что иное, как месть Петра Евгеньевича Бергера Георгию Алексеевичу Демидову. Вероятно, за вчерашний автомобиль на набережной реки Фонтанки и абсолютно прозрачную просьбу "так больше не делать". Но Питер не был бы Питером, если бы позволил легко отодвинуть себя в сторону.

Я знала наверняка, что, не обнаружив меня в отеле, охрана немедленно свяжется с Егором. А тот – с Бергером. И последний вряд ли станет держать интригу до конца. Более того, я была уверена, что стоило нам только сесть в электричку, как Питер сам отправил сообщение Демидову.

– Думаешь, тебя будут искать? – словно прочитав мои мысли, тихо спросил Бергер.

– Прекрати копаться в моей голове! – возмутилась я и, подумав, добавила: – А что? Не будут?

– Будут, – подтвердил мои догадки Питер. – И даже найдут.

– Они тебя убьют! – воскликнула я и тут же прикрыла рот рукой, краснея под заинтересованными взглядами соседей по вагону.

– Не переживайте, Елисавета Александровна! – беспечно произнес мой спутник. – Даже если и найдут, но так, проучат немного. Но для этого нас еще надо поймать. Выходим на следующей!

– Так Репино же?! – удивилась я.

Ответом меня не удостоили.

Спустя всего пару минут мы стояли на небольшом, абсолютно пустом полустанке. Телефон Бергера так и остался лежать на сиденье в вагоне электрички, следующей до Выборга.

– Ну что, Елисавета Александровна! Готовы попрощаться с прежней жизнью? – спросил Питер, едва мы покинули небольшую привокзальную площадь и, перейдя Приморское шоссе, оказались среди осеннего леса. Пахло морем. И еще чем-то приторным, возможно прелой листвой. И от этого снова кружилась голова. От запаха, и еще немного от счастья.

Я застыла на месте, глядя на небо, необычно светлое и высокое для первого дня октября. А потом засмеялась, обнимая себя за плечи, и побежала вперед.

Но Питер не дал мне далеко уйти, легко нагнал, обхватил обеими руками поперек живота и приподнял над землей, заставив взвизгнуть от неожиданности.

– Вы не ответили мне, Елисавета Александровна… – напомнил он, проведя носом по моей шее, отчего кожа покрылась предательскими мурашками.

– Я не знаю ответа, Петр Евгеньевич, – прошептала я и, развернувшись, положила руки ему на плечи.

– Не знаешь?

– Нет…

В этот раз его губы были сладкими. А еще нежными. И я таяла от этих поцелуев, рискуя потерять себя.

– Давно не была на море? – спросил Питер, когда спустя примерно полчаса мы все-таки достигли поросшей соснами дюны.

– Давно, – выдохнула я, замирая от восторга.

День был ясным. Синяя гладь Финского залива, словно зеркало, отражала солнечные лучи, заставляя щуриться от нестерпимо яркого света. Вдоль прибоя бродили люди. Кто-то выгуливал собак, кто-то просто бесцельно шел вперед вдоль кромки воды, рискуя промочить ноги. Странно, но ветра не было. Слева вдали чернела громада Санкт-Петербурга, и контраст этот столь бросался в глаза, что город казался иллюзией, неуместным среди курортной тишины фантомом.

А впереди сквозь сизую дымку проступали очертания покрытого деревьями острова.

– Что там? – спросила я, указывая рукой направление.

– Котлин, – ответил Бергер. – Кронштадт. Ты была там?

– Никогда.

– Придется это исправить, Елисавета Александровна. Вы имеете что-то против заброшенных фортов?

– Никак нет, Петр Евгеньевич!

– Это прекрасно! Я ценю в девушках отвагу.

Было что-то уютное в этих немного странных, но таких значимых диалогах. Словно за каждым словом скрывался десяток других, куда более важных, слов.

Некоторое время мы молчали. Просто шли вперёд вдоль моря.

– Ты не хочешь рассказать мне, что все-таки случилось? – вдруг спросил Бергер.