Нет, она не рыдает навзрыд. Тихонечко хнычет, пытаясь смыть краску с двери в нашу квартиру. Большими уродливыми буквами на ней кто-то оставил глумливую надпись. “Шлюха”. И она ни фига не смывается.

— Они как-то узнали, — хлюпает носом сестра.

— Кто?

— Соседи.

— Тебе кто-то что-то сказал?

— Нет! — рычит она сквозь слезы. — Но разве не очевидно?

— Можно узнать точно, кто это был, на этаже есть камера.

— Пофиг, — Джил, насупившись, ковыряет краску ногтем. — Кто бы ни был, он прав, ты же знаешь. Просто, я думала, никто не узнает.

— А прав в чем, собственно?! В том, что лезет не в свое дело? В том, что считает себя вправе судить других?!

— Не трудись, — отмахивается Джил. — Все это просто сотрясание воздуха. Мы все друг друга осуждаем, и нам всем от этого больно.

Она уходит обратно в квартиру, а я пинаю дверь в бессильной ярости. Теперь на ноге три пальца болят, а толку?

Надпись мы все-таки смываем в четыре руки едреной жидкостью для снятия лака, а письмо в нашу охранную фирму я отсылаю потихоньку, пока Джил, закрывшись в ванной, продолжает рыдать при включенном душе. Отослав, представляю, как я скидываю этого безымянного человека, который посмел стать причиной ее слез, с лестницы. Стыдно, но чертовски приятно.

Сначала я обратил внимание на бары и клубы, потому что из них возвращаются домой поздно, но достаточно быстро понял, что Она такие заведения не посещает. После работы она идет на языковые курсы. Я вспомнил о них, потому что у Софи возникает желание заняться изучением языков каждый раз, как мы смотрим какой-нибудь иностранный фильм. Такие есть в здании напротив, я могу провести тщательный отбор, не вставая со стула.

После работы в маленьком магазинчике, где не шпионят за своими клиентами, я купил игрушечный пистолет и еще какую-то ерунду. Так в моем счете по карте будет только общая сумма, потраченная здесь, не равная цене игрушки.

Я выслеживал Ее всю неделю. Даже не шел за Ней, а смотрел с безопасного расстояния. Выяснял маршрут. Даже эта подготовка доставляла мне удовольствие, давала заряд бодрости на весь следующий день.

А сегодня просыпаюсь и вдруг понимаю, что сделаю это. Выхожу на кухню, целую жену завтракаю, отвечаю на все ее вопросы. Выходя из дома, забираю пистолет из тайника. Уйдя пораньше с работы, заезжаю за тортом, как велела Софи. Оставляю машину у здания мини-офисов как всегда, а до Нее добираюсь на автобусе. Встречаю Ее на маршруте, Она точна. Все идет абсолютно, как я планировал. Мне кажется, что какие-то злые силы сконцентрировались вокруг меня. Они помогают мне и расчищают мой путь. Когда Она добирается до намеченного мною места, рядом с нами больше никого нет. Как тогда, осенью, в парке. Я толкаю Ее в темноту.

— Молчи, и я не трону тебя, — слышу я себя. Угрожая пистолетом, отвожу Ее подальше от дороги. Я сплошной нерв, ощущаю Ее страх всем телом. Она, трясясь, еле-еле стаскивает с себя манжету и кольцо.

— И цепочку, — говорю я, улыбаясь. Она что-то блеет в ответ, то есть, на шее у Нее ничего нет. Я, будто не веря ей, тянусь к ней, срываю шарф, машинально запихиваю его в свой карман. Через несколько минут все уже кончено.

Ее кольцо я забираю с собой, манжету оставляю.

По дороге закидываю кольцо подальше в снег. Там его еще долго не найдут.

Возвращаюсь к машине в безмятежном спокойствии и удовлетворении. В этот раз вышло лучше всего. Чувствую, что живу и живу не зря. Фантазия оказалась такой мощной и яркой, что я до сих пор ощущаю ее каждой клеточкой своего тела.

Забираюсь на водительское сидение и ощущаю странную тяжесть в своем левом кармане. Некоторое время сижу неподвижно, не в силах поднять руки. Дверца машины так и остается распахнутой.

Чертов шарф — настоящий реальный пахнущий духами шарф — так и свисал из моего кармана всю дорогу, пока мое сознание упорно не замечало очевидного! Ужас от осознания пронзает меня насквозь.

Первая мысль — срочно сейчас же немедленно избавиться от него! Но вторая — только так, держа этот шарф в руках, я не теряю сознание, только так я понимаю, что натворил. Если выброшу его, никогда не найду в себе сил признать, что все это — страшное, мерзкое, смердящее потом и страхом и тошнотворными Ее духами — все это произошло в реальности! Стоит мне избавиться от шарфа и я обо всем забуду, и может быть это даже было бы хорошо и милосердно к моим издерганным нервам, все равно ведь ничего уже не исправить, но тогда, боюсь я потеряю контроль и никогда уже не смогу отличить фантазию от реальности и затеряюсь во мраке.

Не знаю, что и думать, что делать, куда бежать. Звонок с номера Мел, глухой шепот, и я едва ли что-то могу разобрать. Вроде она сказала “Он здесь” или мне послышалось. Теперь она не отвечает.

Несколько раз порываюсь позвонить Гилу, но всякий раз меня что-то останавливает. Наконец, принимаю решение и еду к ней на квартиру.

Никогда раньше здесь не была, даже не помню, откуда у меня ее адрес. Обычный спальный район. У подъезда лавочка. Сидящий на ней мужчина подозрительно косится на меня, пока я стою у домофона. Полагаю, не без причины. Наверняка, видок у меня тот еще. Старая толстовка, темные круги под глазами, нечесаные волосы и затравленный взгляд. Вообще-то он тоже не в театр одет, но он здоров, он спокоен и он у себя дома. Его рот презрительно искривлен и собирается окликнуть меня, но я уже проскальзываю в подъезд и, захлопнув дверь, бегу к лифтам. Еще мгновение и я в кабине, снова бухает дверь, но я уже еду наверх. Бдительный жилец остается со своими подозрениями внизу.

Кстати, не помню, чтобы мне кто-нибудь ответил по домофону, замок просто разблокировался и все. Это мог быть кто угодно, надеюсь, Мел.

Возле ее квартиры горит зеленый огонек. Насколько я знаю, он гореть не должен. Он должен мигнуть лишь раз при разблокировке входной двери по ключу. Неуверенно тяну руки, и створки распашной двери раздвигаются в стороны. Запах.

Множество запахов давно не проветриваемого помещения. Словно Мел отключила вентиляцию и ни разу не открывала окна. Пахнет сыростью и чем-то протухшим.

— Свет! — срывающимся голосом говорю я. — Мел! — зову я запоздало.

Но впереди меня все также темно и никто не откликается. Свет не включается ни единым известным мне способом, я даже пытаюсь нашарить механический выключатель на стене, но дверь захлопывается за моей спиной, и я остаюсь в кромешной наичернейшей тьме.

Не могу подавить в себе ощущение, что я снова в Его подвале, из которого невозможно выбраться. В глубине сознания я понимаю, что выход есть и совсем рядом, стоит протянуть руку и дверь снова распахнется. Но тело не слушает, оно в панике. По щекам льются слезы, ноги ватные, воздух, такой спертый и смрадный, с трудом проходит в легкие.

— Мелодия! — зову я, возможно, только про себя. Кажется, с перепуга я оглохла. Ни единого звука не доносится до меня. Лишь тихонько звенит в ушах.

Вокруг все та же тишина, и непроглядная тьма, в которой Он оставлял нас ждать своего прихода. Как отворялась тяжелая металлическая дверь — неожиданно, без какого-либо предупреждения — мы еще слышали, но его осторожные шаги по мягкому полу, его выверенные неспешные движения… Кое-что удавалось услышать. Эти звуки, когда он проверял свои инструменты, должно быть, подстегивали его воображение. Нам же они не сулили ничего хорошего. А потом, когда он делал с одной из нас то, что ему нравилось, медленно, долго, чувствуя себя в полной безопасности, вторая, хоть уже и могла понять в какой части комнаты он находится, но не могла дотянуться до него, не могла ни придушить, ни ударить его цепью, на которой сидела.

Маленькими шажочками на все более подкашивающихся ногах двигаюсь вперед. Они просто отказываются нести меня. Еще чуть-чуть и останется только ползти.