— Да что это с тобой стало в последнее время? — испуганно спрашивала Долли. Щеки Долли пылали от счастья, она была теперь официально помолвлена со своим «скороходом».

— Что со мной? — Вероника нервно кусала накрашенные губы. — У меня большие неприятности. Должно быть, у меня ничего не выйдет с Бенно, нет. Все пропало! — Ах, все равно Долли скоро узнает, так что она может сказать ей сейчас: Бенно через несколько дней приостановит платежи. Он обанкротился. — Мне так жаль Бенно! Что делать? Посоветуй, Долли!

Через три дня Бенно объявил себя банкротом. Словно гром разразился над городом. Бенно Шпангенберг? Быть не может! Магазин у него теперь не хуже, чем в любом большом городе. А его павильон — весь из стали и стекла? А его голубой автомобиль для развозки товаров? Невероятно! Толстяка Бенно жалели, у него никогда не было ни одного врага в городе; теперь это стало ясно. А извещения о его помолвке с Вероникой уже были отпечатаны. Но ведь на худой конец старый Шпангенберг мог бы выручить его своими деньгами!

Старый Шпангенберг даже и не помышлял об этом. Он торжествующе потирал руки. Он, как всегда, курил, кашлял и плевал, прячась за стеной зеленых леек.

— Вылетел, значит, в трубу! — злорадно говорил он, и его изможденное лицо искажалось гримасой. — Вылетел-таки в трубу, видишь? Вот они, твои современные методы торговли! Оборот утроился! Что я говорил, когда прибыл голубой автомобиль? Катафалк фирмы Шпангенберг! Кто был прав, сын мой? Ты или я?

Бенно говорил, что кредиторы собираются его санировать. Санирование уже готовится. Завтра приедет из города адвокат.

Старый Шпангенберг смеялся до слез.

— Ты говоришь: «санировать»? — спрашивал он. — Это ты называешь санированием? С него сдирают шкуру, а он называет это санированием!

— Но в конце концов у меня ведь есть друзья! — возражал Бенно, глубоко обиженный.

— Друзья? Ах, ты еще веришь в дружбу? Ты веришь во всякую ложь, которую люди повторяют ежедневно? Дружба, любовь, благодарность — все это ложь! А ты еще веришь тому, что говорят эти лицемеры и глупцы! — Старик пронзительно взвизгнул и сплюнул. — И на этом ты хочешь строить свои дела в этом мире? Да тебя будут раз за разом обдирать! Поверь мне, твоему старому дураку-отцу!

Бенно, несчастный Бенно, заметно худел от огорчения. С каждым днем он становился тоньше, словно проколотый резиновый баллон. У него ничего не осталось. О свадьбе с Вероникой не могло быть и речи, по крайней мере в ближайшее время. Он был в полном отчаянии.

— Так, значит, вот он благополучно и обанкротился, наш Бенно! — со смехом говорил Веронике старый Шпангенберг. Он внимательно, с похотливым блеском в маленьких глазках, рассматривал ее и кивал головой. — Очаровательна, очаровательна! — говорил он. Все здешние женщины никуда не годятся по сравнению с ней. И она действительно хочет выйти за Бенно? Даже теперь, когда он обанкротился?

— Но, дитя мое, вы с ума сошли! Что такое любовь? Это просто великая ложь. Люди твердят се изо дня в день. Вся беспомощность и отчаяние рода человеческого скрыты в этом слове. Любовь! Любовь! — Старый Шпангенберг покачивал головкой, сидящей на тонкой шее. Он долго молчал, осматривая Веронику с головы до ног. — Очаровательна! Очаровательна! — Однако, шутки в сторону, он хочет сделать ей совершенно иное предложение, разумное предложение. — Выходите за меня, Вероника! — сказал он и мгновенно покраснел как в лихорадке.

— Почему бы и нет? — продолжал он, и руки у него задрожали от волнения. — Если вы девушка благоразумная, вы обдумаете мое предложение, вместо того чтобы смеяться над ним. У вашего Бенно больше нет денег, а у меня их еще достаточно, хватит на двоих. Мы сможем путешествовать — стоит вам только пожелать. Что вам делать в этой дыре с вашими прелестными ножками? Я проживу еще лет десять, и тогда вы останетесь молодой независимой вдовой и сможете купить себе мужа, какой вам понравится. Ну? А может быть, я решился бы даже преподнести вам в день венчания, скажем, двадцать тысяч марок!

Вероника рассмеялась, но с отвращением попятилась.

Старый Шпангенберг поднялся и указал на свой грязный, покрытый пятнами сюртук и мешковатые брюки.

— Вас смущает мой вид, Вероника? О, это изменить легко! Все легко изменить, когда есть деньги. Вот только трудно приобрести деньги, когда их нет!

Вначале старый Шпангенберг, может быть, и шутил, но теперь эта дикая идея завладела им целиком. Он позвал портного и заказал себе два модных костюма светло-серого цвета.

— Я собираюсь жениться! — заявил он портному. — Почему бы и нет? — Потом он пригласил Нюслейна и заставил навести на себя красоту, насколько это было возможно. — Я собираюсь жениться, Нюслейн! — смеясь, заявил он. — И знаете на ком? На близкой приятельнице вашей дочери!

Он написал Веронике письмо, в котором обещал в день венчания уплатить ей двадцать тысяч.

— Что бы ты сказала, Долли, — задумчиво спросила однажды Вероника, — если бы я вышла замуж за старого Шпангенберга?

— Фу! — воскликнула Долли. Больше она ничего не сказала.

В городе начали сплетничать. Это ведь совершенно невероятно! А впрочем, на этом свете все возможно. За какого же Шпангенберга выйдет Вероника — за молодого или за старого? — спрашивали все.

Ни за того, ни за другого! В конце лета в город приехал некий доктор Винцер, химик из Бремена, человек представительный и, как видно, со средствами. У него был красивый белый автомобиль, и этот автомобиль каждый день останавливался перед салоном Вероники. Часто можно было видеть, как Вероника катается с доктором Винцером. А в один прекрасный день, проезжая через рыночную площадь, она весьма оживленно, подозрительно оживленно, помахала Бенно своим шарфом. С этой минуты, ее больше не видели в городе.

— Она вернется, Бенно, — говорил старый Шпангенберг. — Утешься, Бенно! Она ведь девушка умная!

Но когда прошло две недели, а Вероника все не возвращалась, он сказал, цинично улыбаясь:

— Я ошибся, Бенно, она так же глупа, как и все остальные!

20

Воздуха, света и солнца было много. В прохладные весенние дни Альвина топила печь, но когда бывало солнечно, Бабетта с самого утра приходила, чтобы убедиться, что все окна открыты. Она следила за тем, чтобы Христина ела вовремя, приносила вино, мед, шоколад и яблоки, — Герман даже начал сердиться.

— Ты, как видно, думаешь, что мы морим ее голодом, Бабетта!

— Я знаю, что делаю, Герман!

Бабетта была счастлива.

— Ты выглядишь уже гораздо лучше, девочка моя! — говорила она. — Ах, месяц тому назад я, право же, не поручилась бы за тебя!

Христина и сама вынуждена была признать, что кашель стал гораздо слабее. Но она все еще не спит по ночам!

— И это придет, поверь мне, это все от слабости— говорит врач.

Перед окном Христины начинали зеленеть старые каштаны, их почки блестели, словно смазанные медом. Большие капли росы падали с их ветвей, сверкая в лучах утреннего солнца, птицы щебетали на верхушках.

Днем она видела сквозь каштаны высоко раскинувшееся небо и светлые облака, несущиеся по бездонной синеве; по ночам сквозь верхушки деревьев светили звезды. Иногда показывалась искорка, словно сверкая в крошечном отверстии; иногда среди ветвей вспыхивало и тотчас же потухало светлое пламя. В одну теплую тихую ночь, когда воздух сквозь темную листву казался зеленым, она села в постели и увидела, что вся долина затоплена озером серебристого света: светила луна.

Рядом в кухне раздавалось глубокое дыхание спящих мужчин, утомленных работой. Порой они говорили во сне: у Германа вырывались вполголоса слова — казалось, он понукал лошадей; Антон ворчал и смеялся. Слыша его смех, Христина тоже смеялась. Так проходила ночь. Под утро она обычно ненадолго забывалась, потом раздавался стук лошадиных копыт, и она просыпалась; день начинался. Листва деревьев дрожала от дыхания утра.

Вначале они приглушали голоса, разговаривая или играя вечером в карты, но Христина попросила Германа не обращать на нее никакого внимания. Они не мешают ей, сказала она; наоборот, их разговор развлекает ее. С тех пор они говорили так, словно ее не было. Христина вдыхала через дверь запах их трубок и слышала глухие удары кулаков по столу, когда они клали карты. Иногда заглядывал по вечерам и Рыжий, и тогда игра становилась более оживленной. Они шумели, смеялись и подтрунивали над Рыжим и его Эльзхен.