Худайберды вышел к воротам. Высокий, костистый, но располневший, он выглядел сытым вельможей. Сняла с хана спокойная, размеренная жизнь серую пыль дорог и каракумский загар. Но, как и прежде гостеприимный, он обнял Студитского, затем Караша и повел их к себе на айван, отдавая на ходу распоряжения слугам.

Капитан знал, что непременно увидится с Худайберды, и купил ему карманные часы в Москве. Как только поднялись на айван, вручил подарок.

— Держи, друг. Будешь сверять время не по петухам, а по этой машине.

— Ай, молодец! — воскликнул хан, приложив часы к уху. — Замечательные часы. Теперь точно буду знать, за какое время мой конь один фарсах пройти может.

— Часто скачки устраиваете? — спросил Студитский.

— А как же! — отозвался хан. — Без них туркмену жизни нет. Скоро пятница: опять будут скачки.

— Жаль, что не могу остаться у тебя до пятницы, — пожалел Студитский. — Я к тебе по делу, Худайберды.

— О делах за обедом поговорим. Пойдем, покажу тебе свое хозяйство.

Крепостной двор заметно изменился — это сразу заметил Студитский. Раньше большую часть двора занимала площадь, лишь по бокам стояли кибитки и небольшие глинобитные строения. Теперь площадь была застроена сараями и постройками поменьше, из кирпича, взятого из стен крепости.

— Что же ты стены рушишь? — упрекнул хана капитан. — Такая могучая силища, а ты ее на нет сводишь.

— Зачем теперь нам стены? — сказал Худайберды. — Врагов нет, бояться некого. Раньше то курды, то персы нападали; иногда свои соседи, а теперь тихо вокруг. Стены скоро совсем уберу, еще сарай построю.

— Сараи-то зачем? — полюбопытствовал капитан.

— Много разных дел затеваю, — похвастался Худайберды. — Сполатбог из Асхабада пишет: шерсть давай. Вот сарай построили, шерсть в него складываем. Люди в песках овец стригут, там шерсть в мешки складывают, потом сюда привозят.

— А здесь что такое? — заинтересовался Студитский, услышав звуки, напоминающие топот конских копыт.

— Это другой сарай, — пояснил Худайберды. — Здесь ковры ткем. Женщины ткут.

Студитский приоткрыл дверь. Это была ткацкая мастерская с несколькими окнами. В ней стояло десятка три станков, и у каждого сидела мастерица. Худайберды сказал:

— Раньше они у себя в кибитках ткали. Потом ко мне приехал Сполатбог, сказал: "Ты почему, Худайберды, мешки с шерстью сдаешь, а ковры прячешь?" Я ему говорю: "Не ткем мы ковры". Он говорит: "Давай открывай мастерскую в крепости. От ковров доход большой. Оба обогатимся — и ты, и я". Мудрый человек Сполатбог.

В задней части крепостного двора находились маслобойка и сыроварня. И здесь трудились женщины. Но еще больше у каменных ступ толпилось детей.

— А вот здесь у нас чал, — показал на небольшой сарай Худайберды. — Давайте попьем перед обедом, это очень полезно.

— Худайберды, а ведь ты помещик, — сказал Студитский, морщась от сквашенного верблюжьего молока. — Не претит тебе такая жизнь?

— Ах, что русский начальник приказывает, то и делаю. Надо шерсть — даю, надо ковры — пожалуйста, масло, молоко, сыр — на, возьми. Худайберды все может. Мы — люди пустыни — с самого детства всему научились…

Вернувшись на айван, хозяин и гости сели на ковер. Тотчас слуги подали чай с пиалами, затем принесли жаркое.

— Надо мне с полсотни арб с верблюдами, чтобы доставить ценный груз в Асхабад. Сможешь помочь, Худайберды? — попросил Студитский.

Хан призадумался, пожевал губами, затем наполнил пиалу чаем.

— Доктор, все мои верблюды заняты перевозкой шерсти: недавно началась осенняя стрижка овец, но для тебя найду верблюдов.

— Хан, ты не беспокойся, начальство обещает оплатить тягловую силу. Представишь счет начальнику области.

— С генерала деньги не возьму, — подумав, решил Худайберды. — Дам верблюдов тебе, как своему другу. — Помолчав, добавил: — Ваша сестра из госпиталя, Надя, ко мне приходила, просила деньги на лекарства для туркмен. Дал ей пятьсот.

— Спасибо, Худайберды. Мы ценим твою помощь…

Все это время, пока Студитский вел разговор, Караш смотрел хану в глаза и ждал случая, чтобы вставить слово. Выбрав момент, сказал взволнованно:

— Дорогой хан, ты знаешь, я торгую керосином. Моя торговля тоже, как и у тебя, с каждым днем крепнет и растет. Хочу повезти керосин в Мерв. Может, дашь мне верблюдов с арбами? Погружу бочок двести на арбы. За верблюдов хорошо уплачу.

— Нет, Караш, — отказался Худайберды. — Мерв слишком далеко, а верблюды мне всегда нужны.

— Хан, а если войдешь ко мне в компаньоны? Будешь получать процентов двадцать пять от проданного!

— Подумай, Худайберды, — посоветовал Студитский. — Керосин — это целая политика. Знаешь же, как твои люди говорят о русском государе: "Русский царь хороший, керосин нам дает!"

Все засмеялись, и хозяин согласился:

— Надо подумать, Караш…

С ханом распрощались к вечеру. В город отправились в личной карете Худайберды. Караш слез у вокзала, Студитский проехал до госпиталя, отпустил кучера и вошел в темный, пропахший медикаментами коридор. По доносившимся голосам отыскал сбоку дверь, попросил разрешения войти и увидел Надежду Сергеевну.

— Ну вот и сам доктор! — воскликнула она. — Здравствуйте, Лев Борисыч. Нам сказали, что вы — в Кизыл-Арвате. Мы пошли в вагон, где ваши вещи, а самого нет. Вы так нужны нам… Дома у меня целая делегация вас поджидает.

— Простите, Надежда Сергеевна, я ничего не пойму, — признался капитан. — Какая делегация, почему меня поджидают? Но прежде скажите: как живете вы? Мне уже рассказали об эпидемии оспы. Отыскали очаг?

— Да, доктор. Оспа была занесена, вероятнее всего, из Персии. Чабаны сообщались по тропе с людьми, живущими в Хорасане. Помните Петина? Погиб совершенно случайно. Не от оспы…

— Да, мне рассказал Худайберды-хан, — потускневшим голосом отозвался Студитский и, помолчав, спросил: — Мичман как себя чувствует?

— Здоров! Водокачки строит. Полдня вас разыскивает. Сейчас отправился в крепость. Говорит, наверное, доктор там.

— Все правильно, я только что оттуда.

— Ну ничего, вернется — найдет. Пойдемте к пам домой, там вас ждут…

Дом Батраковых находился неподалеку от госпиталя. Небольшой особнячок под черепицей, огороженный каменным забором, стоял в квартале напротив железнодорожного клуба. Левее клуба маячили купола церкви. Надежда Сергеевна отворила калитку, пропустив вперед Студитского. По вымощенной камнем дорожке он прошел в виноградную беседку и тут увидел сразу четырех барышень. Они сидели за дощатым столом, пили чай. Он поздоровался, назвав себя, и был приятно удивлен, узнав, что все четверо — выпускницы женских медицинских курсов.

— Я вам, господин капитан, вопрос задавала, когда вы были у нас в Николаевском госпитале. Помните? — сказала одна.

— Ох, как вы все кстати! — воскликнул он, садясь рядом с ними…

Караван капитана Студитского отправился в путь. До Асхабада двести сорок верст. Впереди такыры и каменистая предгорная равнина.

Верблюды шли ровным, размеренным шагом, покачивая вьюками. Во вьюках — школьные учебники, тетради, карандаши и ручки, наглядные пособия, глобусы, карты, грифели — все, что необходимо для гимназии. В арбах, которые тоже тянули верблюды, предметы более крупные: круглые, на львиных лапах, столы, кресла с гнутыми спинками, шкафы из дорогого дерева, железные и раскладные кровати. На нескольких арбах располагался инвентарь для госпиталя, медикаменты в ящиках и колбах, карболовая кислота…

Впереди в фургоне ехал сам Студитский, во втором — сестры милосердия. Барышни, уже успевшие намаяться в долгом и трудном пути от Петербурга до Кизыл-Арвата, вели себя тихо. Не вызывали у них особого восторга ни горы, опаленные и раскаленные солнцем, ни такыры, потрескавшиеся и кажущиеся огромнейшей сетью, ни барханы, которые то почти подступали к горам, то вновь отодвигались на двадцать верст.

В первый же день похода встретили инженера Лессара с двумя землемерами. Петр Михайлович наносил на карту трассу будущей железнодорожной ветки. Он взял у Студитского, на всякий случай, йода, бинтов и бурдюк воды, поскольку до ближайшего населенного пункта было далеко, а вода у него кончилась. Лессар обещал: если ничего не случится, через месяц будет в Асхабаде. Студитский пожелал ему удачи.