Но, несмотря на людскую текучесть, Вами рос и благоустраивался. Появились улицы. На них громоздились продовольственные и товарные склады, солдатские бараки и бараки вольно-определяющейся публики. В одном из бараков разместился госпиталь. Студитский принял его за месяц до выхода скобелевского отряда под Геок-Тепе. Тогда же он, помня рассказ Оразмамед-хана о том, что живущие восточнее геоктепинской крепости туркмены настроены очень хорошо к русским, посетил с небольшой охраной некоторые аулы. Встретили его действительно мирно. Долго и охотно расспрашивали о России, о жизни русских и заверили, что безмеинские, асхабадские и анауские туркмены, загнанные в крепость силой, при первом удобном случае перейдут к русским. По приезде Студитский сообщил об этом Скобелеву, но генерал лишь посмеялся над доктором. Капитан попросил Милютину и Шаховского, отъезжавших со Скобелевым в Геок-Тепе, раненым туркменам оказывать такую же помощь, как и русским солдатам. Оба его поддержали…

Бои у стен крепости уже шли. Студитский об этом знал. Но раненые с передовой позиции пока что не прибывали. В госпитале на день-другой задерживались солдаты, идущие в ротах со стороны Каспия, с травмами, истощением. Подлечившись, уходили дальше — в окопы.

Студитский жил в юламейке рядом с госпитальным бараком. Когда похолодало, он утеплил ее войлоком, поставил железную печку и поверх кошм постелил огромный текинский ковер, подаренный ему Худайберды-ханом.

Едва наступал вечер и загорался в юламейке доктора огонек, шли к нему люди: за лекарством, за советом, просто посидеть поговорить за пиалкой чая. Доктор принимал всех. А когда разнесся слух, что у доктора живет хан Кизыл-Арвата, начали заходить к нему и туркмены из окрестных сел. Чаще всего заезжали нохурцы — большеглазые, с черными вьющимися волосами. Садились, интересовались обстановкой в Геок-Тепе, рассказывали о том, что происходит в Хорасане. Вести приносили противоречивые. Одни говорили: персы приветствуют Скобелева и желают ему победы. Другие — наоборот: „Если Скобелев победит текинцев, установит границу и запретит аламаны[25], то тогда персам нечего делать будет“.

Но вот вернулся из Хорасана начальник штаба полковник Гродеков. Вновь пошел разговор об англичанах. О’Донован и полковник Стюарт живут у курдского ильхани и подговаривают его сорвать скобелевскую осаду крепости. Перед отъездом в Геок-Тепе Гродеков пригласил на ужин коменданта Верещагина и доктора Студитского.

Лысый, в пенсне, с конусообразной бородкой, к тому же изнуренный путешествиями по Хорасану, Гродеков выглядел гораздо старше своих лет. Пил только шампанское и ел, подоткнув салфетку под воротник.

— Хитры, анафемы, ужасно хитры, — говорил он, быстро пережевывая пищу. — Приезжаю к этому ильхани Шудже, говорю ему о муке и пшенице, а он: „Ах, дорогой полковник, сколько живу на свете — никогда не имел хорошей люстры“. Дал ему на люстру тысячу. Прошло дней этак десять, запросил на ландо. Видите ли, у всех князей в Европе желтые коляски, а у него нет. Выложил еще две с половиной. И что вы думаете, господа! Спрашиваю его, перед тем как ехать сюда: „Шуджа, поможешь Скобелеву в осаде?“ А он отвечает с цинизмом: „Ай, полковник, еще неизвестно, кто победит. Если Скобелев победит — Скобелеву поможем, если Махтумкули окажется сильнее — ему поможем“. Вот ведь какой политик… Ну, а что вы, доктор? — спросил тут же у Студитского. — Так и не помирились с командующим? Так и преследует он вас за связи с текинцами?

Капитан усмехнулся:

— Неужели и вы всерьез придаете значение этому делу?

— Пожалуй, нет, — отозвался Гродеков. — Но в нынешней обстановке нужно быть особенно осторожным.

— Всякая осторожность — проявление трусости, — сказал Студитский. — А трусость никогда не вела к дружбе. Доверие, только доверие — вот что соединяет в дружбе людские сердца. Скобелев никому не доверяет, даже самому себе. Разве нельзя было обойтись без кровопролития? Можно, господин полковник. Шумим о Геок-Тепе на весь мир, говорим о ней как о какой-то сверхъестественной крепости. А эта крепость — всего-то глиняные стены, да и в крепости старики да дети. Джигитов в ней тысяч десять, не больше… Геок-Тепе — далеко не вся Туркмения, господин полковник. Геок-Тепе всего лишь небольшая кочка на пути развивающейся и крепнущей дружбы между русскими и туркменами. Нельзя смотреть на эту крепость как на всю Туркмению. Преобладающее большинство туркмен уже вошли в состав России добровольно. Живут под ее эгидой иомуды, гоклены, эрсаринцы. Все живущие по берегам Каспия и Амударьи, в горах по персидской границе ладят с нами. Геок-Тепе — одна пятидесятая часть всей Туркмении. Словом, кочка на пути к миру и прогрессу. Неужто нельзя обойтись без войны? Да можно же, только Скобелев не хочет этого. Ему нужна громкая слава, а не мирные переговоры.

— Переговоры — самая долгая канитель, капитан. Знаете, сколько пудов хлеба ежедневно пожирает скобелевский отряд? — строго сказал Гродеков. — Не знаете? Ну так я доложу вам, добрейший человек. Если через три месяца крепость текинцев не будет взята, то отряд помрет с голода. Не хватит ему ни того, что есть, ни того, что я заготовил в Хорасане.

— Голода можно избежать, — сказал спокойно Студитский. — Необходимо найти мир с текинцами и дать им возможность заняться огородами и полем.

— Дорогой доктор, у нашего разговора нет конца, — отмахнулся начальник штаба. — Да и текинцы… Вы же знаете, чтомы послали им два ультиматума и не получили ни одного положительного ответа.

— Ошибка в том, что посылали ультиматум. Надо вести переговоры с текинцами на равных условиях. Все мы люди, все мы человеки, господин полковник. У меня к вам просьба. Приедете в Геок-Тепе, скажите Скобелеву, что капитан берется добиться мира с текинцами.

— Каким образом? — полюбопытствовал Гродеков.

— Я отправлюсь к ним в крепость один.

— Ну, знаете, голубчик, — пожал плечами начальник штаба. — Я положительно отказываюсь понимать вас. Вы прямо-таки маньяк в своей мирной ориентации. Немудрено, что Скобелев заподозрил нас в предательстве.

— А все-таки, господин полковник? Напомните обо мне командующему.

— Хорошо, но мне жаль, доктор. Вы можете окончательно потерять доверие.

Утром Гродеков отправился в Геок-Тепе. Капитан передал с ним письма, присланные графине из Петербурга. Несколько слов написал от себя.

В один из декабрьских дней гелиографисты с холма просигналили Скобелеву о приближении большого отряда с севера. Скобелев с офицерами штаба поднялся на командный пункт, приложился к биноклю. Увидел на горизонте стелющуюся пыль и солдат с пушками в верблюжьих упряжках. Отряд был огромен и продвигался уверенно, не страшась никого.

— Объявите тревогу, полковник, — сказал командующий Гродекову. — Вероятно, англичане.

Понеслись команды по цепи переднего края. Жерла орудий повернулись в сторону Каракумов.

На стенах Денгли-Тепе появились защитники крепости, замахали тельпеками, приветствуя приближение „англичан“. Вскоре, однако, текинцы ушли со стен, а в скобелевском лагере солдаты закричали „ура!“: им объявили, что пришел на помощь отряд Туркестанских стрелков. Скобелев распорядился, чтобы гелиографисты передали командиру отряда: вести солдат к восточному фасу крепости и расположиться лагерем. Тотчас командующий велел идти на соединение с туркестапцами ротам Апшеронского и Ахалцыхского полков.

Пока шло передвижение рот, из крепости не было произведено ни одного выстрела: вероятно, главный хан Ахала и ишан, обманувшись в англичанах, сникли и не успели ничего предпринять. Туркестанские стрелки, соединившись со скобелевскими ротами, остановились в полуверсте от восточной стены и тотчас принялись снимать вьюки с верблюдов и ставить юламейки. Скобелев, в сопровождении штабистов и охраны казаков, поспешил к туркестанцам. Издали он узнал в числе приехавших офицеров полковника Куропаткина — командира отряда, своего старого соратника по Балканскому походу. Подъехав к нему, молодецки спрыгнул наземь.