Шаховской тотчас включился в беседу:

— Да, это так, и я был свидетелем внезапной перемены в действиях командующего. Скобелев связался с великим князем Михаилом и доложил ему, что персидские войска покинули Хорасан. Одновременно Скобелев потребовал свободы действий. Через несколько часов была получена телеграмма из Тифлиса: «Уход персидских войск подтверждаю, сообщаю, что и англичане готовятся уйти из Афганистана. Действуйте сообразно сложившимся обстоятельствам». Телеграмму подписал сам великий князь.

Студитский задумался. Графиня с участием посмотрела на на него, готовая в любую секунду прийти на помощь. Тягостное молчание нарушил Эльфсберг:

— Господа, но что же вы хотели от Скобелева? Теперь, когда ему не грозят ни персы, ни англичане, конечно же он не упустит возможности проявить свое геройство. Я сам слышал, как он сказал Гродекову: «Ахал возьмем зимой, а там пусть хоть всемирный потоп! Победителей не судят!» Так что, господа, будьте готовы ко всему.

Милютина пожала плечами, посмотрела поочередно на сидящих около нее мужчин и спросила удивленно:

— Выходит, все наставления, какие дал военный комитет и генерал Обручев, не имеют силы? Нет, я этого не оставлю. Я потребую от Михаила Дмитриевича, чтобы было все по-человечески.

— Вряд ли, Елизавета Дмитриевна, что-то получится, — сказал Шаховской. — Скобелев упрям и честолюбив невероятно. Разве что текинцы сами запросят мира.

— Как это ужасно! — расстроилась графиня. — Но, капитан, голубчик, вы же хотели встретиться с каким-то текинским сердаром. Вы встретились с ним?

— Он оскорблен и непоколебим в решении защищать свою крепость до последнего дыхания. Только продолжительная мирная обстановка может излечить его обиду. Нельзя допустить военных действий в Ахале. Надо заставить Скобелева отказаться от похода в текинский оазис.

— Но как, как, милый капитан? — взмолилась графиня.

— Необходимо убедить его во что бы то ни стало. Иначе вовсе непонятно, для чего учреждалась русская мирная миссия. Непонятно, Елизавета Дмитриевна, чего ради вы упросили вашего отца, Дмитрия Алексеевича, чтобы миссию непременно возглавил я. Читал бы я по-прежнему лекции вашим сестрам милосердия на женских курсах, делал бы операции в Николаевском госпитале…

— Господин капитан, — хмурясь, сказал Шаховской, — безусловно, вы правы. Надо попытаться уговорить Скобелева. Но нужны убедительные аргументы. Я, например, не смогу их привести. Генерал попросту не станет со мной разговаривать на эту тему. Скажет: занимайтесь больными — и будет прав.

— Серж, вы, как всегда, бежите в кусты, — упрекнула графиня. — Я не думаю, чтобы капитану Студитскому легче было объясняться со Скобелевым, чем вам. Вы ведь — князь. В конце концов, если он не поймет вас как главноуправляющего Красного Креста, вы заговорите языком дворянина.

— Это бесполезно, — конфузливо отказался Шаховской. — У меня нет никаких доводов и никаких вразумительных возражений.

— О боже! — ужаснулась графиня. — Господин доктор, скажите князю, как вразумить Скобелева.

— Боюсь, что и мои доводы не убедят командующего, — отозвался Студитский. — Он уже ознакомился с моим письмом на имя начальника тыла о ближайших делах и планах русской миссии и назвал это письмо забавой школяра. Вопрос надо ставить перед Скобелевым прямо: почему он, командующий экспедицией, не имея на то никакого права, грубо нарушает план освоения Закаспия? План рассмотрен и утвержден военным министром!

— Вот видите, Елизавета Дмитриевна! — воскликнул Шаховской. — Если Скобелев не посчитался с министром, то мне, право, нет нужды сражаться с ним.

— Ах, Серж, — отмахнулась Милютина. — Скобелев прежде всего человек. И ничто человеческое ему не чуждо. Надо убедить его в том, что туркмены вовсе не хотят войны. Разве он не видел, как встретили его дехкане в Яглы-Олуме? Они вышли к нему с хлебом-солью. Да и Красный Крест прибыл сюда не для того, чтобы вытаскивать с поля боя раненых. Насколько я понимаю, основная наша задача — оказать медицинскую помощь аборигенам, создать фельдшерские пункты в селах, вступить в борьбу с антисанитарией и спасти население от эпидемий. Разве не так, Серж?

— Вы, безусловно, правы, — поспешно согласился Шаховской, зная, что, если ей возразить, спор может продолжаться до бесконечности. — Но не пора ли нам выпить по чашке чая и поесть? Я, пожалуй, пойду распоряжусь.

Он удалился, прервав запальчивую речь Милютиной. Графиня посмотрела ему вслед и заговорила со Студитским и Эльфсбергом.

— Господа, может быть, есть смысл написать о самочинствах Скобелева военному министру?

Капитан промолчал, лишь двинул бровью, Эльфсберг вкрадчиво возразил:

— Ваше сиятельство, но я же вам докладывал, что Скобелев получил разрешение на поход у великого князя Михаила.

— Великий князь — главнокомандующий на Кавказе, а план утвержден министром, — с досадой отозвалась Милютина. — Поставить все с ног на голову и не доложить об этом в Петербург! По-моему, это преступление. Не так ли, капитан?

— Безусловно, ваше сиятельство.

— Нет, я этого так не оставлю, — пообещала графиня.

Утром Скобелев во дворе крепости принимал кизыл-арватского хана Худайберды. Капитан участвовал во встрече в качестве переводчика: генерал сделал вид, будто не обижен на него.

Худайберды с туркменами подошел к застеленной коврами тахте, возле которой стоял Скобелев, и, упав на колени, подал прошение. Командующий благосклонно принял бумагу, велел хану встать и вместе с другими занять почетное место. Худайберды, однако, отказался сразу сесть. Слуги его побежали к воротам, принесли оттуда несколько ковров и расстелили перед командующим.

— Вот, ак-паша, это — вам от моего народа, — сказал Худайберды.

— Спасибо, хан, за подарок. В долгу не останусь, — пообещал Скобелев и положил хану на плечо руку. — А теперь ешьте-пейте, да примемся за дело. В России бездельников не любят.

Офицеры засмеялись. Худайберды сказал:

— Туркмены всякое дело любят, ак-паша.

— Покамест я не вижу, чтобы туркмены принесли моей экспедиции пользу, — возразил командующий. — Верблюдов и тех не могли поставить отряду. Худайберды, ты сможешь меня выручить?

— Смогу, ак-паша. Только за верблюдами надо ехать к Сарыкамышу. Там мои люди с инерами ходят.

— Молодец, хан. А сколько верблюдов можешь пригнать?

— Две тысячи могу, ак-паша.

— Мало. Шесть тысяч животин надобно, причем не позднее августа.

Худайберды задумался, потеребил бороду, вздохнул тяжко.

— На Мангышлаке можно купить. Если своих людей со мной пошлешь — приведем шесть тысяч.

— Вот это другой разговор! — воскликнул Скобелев. — Людей своих с тобой пошлю к Сарыкамышу и на Мангышлак. Петрусевич, поедете с Карашем туда. И попробуйте мне не обернуться до августа!

— Постараемся, Михаил Дмитриевич, не извольте беспокоиться, — отозвался начальник тыла. — Если хан уверен в успехе дела, то все сладится. Были бы верблюды.

— Ну так сегодня или завтра и отправляйтесь. Возьмите с собой сотню казаков Лабинского полка и туркмен побольше, чтобы отбиться могли в случае нападения.

— Слушаюсь, господин генерал-адъютант.

Скобелев перевел взгляд на Гродекова:

— Вы, Николай Иваныч, как и условились, отправитесь с авангардом в Вами. Возьмете с собой медиков. Надо сразу же устроить госпиталь, баню и все прочее.

— Медики не поедут в Вами, господин генерал! — донесся голос графини Милютиной. В сопровождении князя Шаховского и Эльфсберга она пришла в крепость, когда церемония уже окончилась, и сейчас стояла, наблюдая, как Скобелев отдает распоряжения.

— Елизавета Дмитриевна, не надо так громко, — смущенно попросил Шаховской. — Можно как-то по-иному, когда уйдут люди и командующий останется один или, в крайнем случае, со свитой.

Князь напрасно испугался бестактности графини: Скобелев лишь округлил глаза и сделал вид, что ничего не слышал. Бросить же слова во второй раз у графини не хватило духу. «В самом деле, получилось бестактно», — пожурила себя она и стала ждать подходящего момента.