Но одними окладными дачами не исчерпывался «доход» рядовых. Им, как и офицерскому составу, следовали одноразовые премиальные за участие в кампаниях, удачных битвах, походах. В 1757 году после Грос-Егерсдорфского сражения всем нижним чинам «была учинена винная порция» и выдавались наградные в размере месячного оклада, а уже за победу под Кунерсдорфом нижних чинов премировали полугодовым жалованьем.

Но случалось, что премии эти попадали в карман солдата не без хлопот и трудностей. В 1718 году военнослужащие Ревельского гарнизона все еще не могли получить награду в размере двухмесячного оклада за участие в Полтавской битве, то есть спустя девять лет после сражения, о чем подали коллективную челобитную. Увы, о гарнизонных, часто находящихся вдалеке и от блеска побед, и от высокого начальства, обыкновенно забывали. Понятно, что были лишены гарнизонные солдаты и обыкновенных надбавок, на которые всегда рассчитывали воины — участники загранпоходов. Например, в период войны за польское наследство, в 1733 году, каждый нижний чин получал от казны по 3 копейки в день в прибавок к основному жалованью. На эти деньги можно было обеспечить себе сносный, если не обильный, стол.

Придача могла даваться рядовым и в форме подъемных при переводе из части в часть. К числу одноразовых случайных пожалований отнесем и выдачу отдельным воинам «премий» (полтина!) к Рождественским праздникам, и денег на покупку сапог, когда целые группы нижних чинов получали в качестве вспоможения ту же самую полтину, а в 1754 году по случаю рождения великого князя Павла Петровича все рядовые армии получили рублевое вознаграждение. Иногда выдавались некоторые суммы просто «для скудости». И конечно же, на всех нижних чинов распространялось положение о «премировании» за полонное терпение. Напомним, что все солдаты получали от казны по 72 «мясных» копейки в год (фунт мяса стоил 1–1,5 копейки), а «соляных» им выдавалось в год 15 копеек. Эти деньги получались военнослужащим одновременно с основным окладом, то есть потретно.

Некоторый прибыток давало солдатам участие в «непрофессиональных» видах деятельности, когда они использовались, к примеру, на строительстве и ремонте мостов, при сооружении фортификационных построек, казарм и пр. Использование дешевого солдатского труда — традиция давняя. С успехом применялся он и на рытье каналов, когда рядовые между тем получали по 3 копейки в день за несвойственную основному назначению солдата работу.

В свободное от «общественных» занятий время нижние чины имели право трудиться на себя. С разрешения полкового начальства они нанимались в поденную работу к частным лицам с целью получить дополнительные денежные средства. Эти промыслы, конечно, не могли располагаться в отдалении от мест квартирования полка и занимать много времени, — короче, представлять помеху для нормального течения службы рядовых. Понятно, что подрабатывать таким образом военнослужащий имел возможность лишь в период нахождения полка на «вечных» квартирах, при расселении в слободах, но никак не в походах или во время кампаний. Во время «ратной страды» появлялся другой источник дополнительных денежных доходов.

Коренился источник этот в нравах той поры, в правилах ведения войны, общепринятых в Европе. Обратимся за разъяснением к Анштальту (штату) артиллерийскому (1726 год), в котором говорится: «Инфантерия и кавалерия, когда неприятеля на баталии победит или когда какой город осадят, и оной возьмется штурмом, имеют как офицеры, так и рядовые, яко победители, в поле с мертвых и раненых, а в городах и из домов и других градских хранилищ себе прибыток. Сверх того оные на инфантерию и кавалерию при выходе из неприятельской земли всё имеют вы-грабить, и тако из того немалое себе богатство приобретать могут».

Оставив для потомков столь ценное свидетельство, законодатель простодушно жаловался на то, что артиллерия-де находится по сравнению с пехотой и кавалерией в невыгодном положении ввиду того, что во время сражений и осад привязана к назначенным для орудий местам и артиллерийские служители поэтому не могут проявлять «сноровки», присущей представителям других родов войск, и на их долю достается лишь «шестая часть из меди» по взятии осажденного города. Комментарии, нам кажется, излишни.

Перечислив статьи дохода рядовых, перейдем к обзору солдатских трат. До тех пор, пока не отменили штрафы за дезертиров, нижние чины наказывались вычетом одной копейки за каждого бежавшего товарища. Копейку в месяц отдавали они в пользу полкового батюшки (после Северной войны упоминаний об этом вычете обнаружить не удалось) и копейку в месяц «на медикамент». Отсутствие по какой-либо причине последнего вычета могло порой являться поводом к отказу в лечении.

Если рядовой попадал на стационар полкового госпиталя или лазарета, то жалованье по возвращении в строй выдавалось ему «ополовиненное». Лечили, правда, их от всех болезней бесплатно, даже если солдат наживал «французскую болезнь». Устав 1716 года предписывал «с урядников и рядовых отнюдь ничего не брать, отчего бы им болезнь ни приключилась, но лечить их всех без заплаты». Как видно, Устав изменил отношение к венерологическим больным из числа рядовых, потому что в предшествующие его появлению годы оно было иным — еще в 1715 году Яков Брюс приказал лишить фузилера Юду Бячкова жалованья за два года, «потому что он пролежал в лазаретах в нечистотной болезни, а та болезнь происходит от своего невоздержания».

Наиболее ощутимыми отчислениями из окладов рядовых являлись вычеты за мундир, который хоть и «строился» централизованно, но расходы на его изготовление оплачивались солдатом. У гантлангера, например, в 1719 году из рублевого месячного оклада удерживалось на построение воинского платья по 35 копеек, а в 1751 году из жалованья фузилера, получавшего в месяц 90 копеек, на мундир уходило 39^х/4 копейки.

Хорошей иллюстрацией соотношения величин окладов, вычетов и надбавок послужит такая таблица (1751 год).

Как видим, даже статьи постоянных вычетов уменьшали жалованье солдата едва ли не в два раза. И в связи с последним замечанием поговорим немного о благосостоянии военнослужащих, или, вернее, о том, насколько зависело оно от жалованья.

«Ежели случится, — гласил Устав, — что жалованье к плате не всегда справно в уреченное время дано будет, однако же, несмотря того, имеют офицеры и солдаты службу охотно отправлять и до тех мест терпеть, пока они удовольствованы будут. Буде же кто при собрании военных людей в походе, гарнизоне, лагерях или где публично о деньгах кричать будет, оный имеет без всякой милости яко заводчик возмущения наказан быть».

Выдержка эта приведена здесь не случайно — строгое предупреждение было всего лишь откликом на реальное положение дел в денежном обеспечении солдат времен Северной войны, когда недостатки эти, значительно ухудшавшие материальное положение солдат, грозили вызвать недовольство в армии или даже открытое возмущение. Позволим себе процитировать еще одно сообщение. Генерал-фельдмаршал Шереметев писал: «Государева денежного жалованья на нынешний 1715 год артиллерийским как офицером, так и редовым ничего не дано, отчего он, генерал-маеор (Гинтер. — С. К.) опасение имеет, чтоб люди за каким воровством не пошли, потому что питатца стало нечем, понеже в Калуге и прошедшего марта месяца на первую половину артиллерским служителем правиант там едва достали».

Вот когда сказывались больнее всего промахи в обеспечении полков деньгами: не довозят казенный провиант — приходится залезать в свой кошелек. Но как быть, если и он пуст у солдата, не получившего жалованье? Денежные дачи в Северной войне при недостаточно отработанной еще провиантской службе становились часто единственным источником прокормления. И это понимали высшие командные чины, стремясь до минимума сократить задержки с жалованьем.

Но как часто случались они? Ответить на этот вопрос сегодня трудно. «Неисправности» коренились скорее не в нерадении начальства, — все понимали необходимость правильного, полного и своевременного довольствия армии деньгами, — но от несовершенства податной системы, невозможности вовремя собрать подати, от неспособности вовремя доставить деньги к месту расположения полка, часто менявшемуся в военное время.