Значительно уменьшать офицерское жалованье могли штрафы, которые налагались обер-кригскомиссарами в том случае, если при проведении «комиссарских» смотров обнаруживались серьезные недостатки во вверенном офицеру подразделении (при выявлении утерь, порчи имущества, обмундирования, оружия, плохого содержания лошадей и пр.). Комиссар немедленно удерживал из оклада провинившегося офицера деньги «по валеру учиненного обытка». Этого требовал Регламент кригскомиссариата 1711 года.
Не только хозяйственные упущения карались денежными штрафами. Многие дисциплинарные проступки офицеров наказывались «обнижением чина» или удержанием в казне жалованья за несколько месяцев. Например, в 1717 году, по сообщению генерал-адмирала Ф. М. Апраксина, поручик Кошелев «за ослушание в команде» был наказан удержанием «на гошпитал» двухмесячного жалованья, и еще один оклад был взят с него «за крихсрет», то есть в качестве уплаты за судопроизводство, вызванное его делом.
Но часто дисциплинарное взыскание не исчерпывалось одним лишь штрафом, и офицер подвергался аресту. Но еще в самом конце Северной войны не имелось твердого положения, разъясняющего, как поступить с жалованьем арестованного. В 1720 году генерал-кригскомиссар обращался в Военную коллегию за разъяснением. «Понеже как в армии, так и в гварнизонах, — писал он, — штап- и обер-офицеры, и редовые арестуютца по году и болши, а дела их и инквизициями, и кригсрехтами еще не окончены, а иные офицеры требуют своего жалованья на те месяцы, которые будут под арестом, и таким на те месяцы жалованье платить ли, о том как в артикуле, так и в воинском уставе не написано, а когда по кригсрехту какая персона обязана бывает штрафом, вычетом из жалованья на несколько месяцев или отнятием чина, их комисарству о том от генералитету предлагается указом».
Как видим, по каждому частному случаю приходилось выносить особое постановление в отношении размера оставляемого арестованному жалованья, что, безусловно, было хлопотно и неудобно, а также ставило находящихся под судом офицеров в неравное положение. На запрос генерал-кригскомиссара тогда дали однозначный ответ: «…выдавать находящимся под арестом офицерам и рядовым половинное жалованье». Это правило и существовало в течение всего века.
Половинное жалованье получали офицеры (да и рядовые) и за время их нахождения на излечении в госпитале. Правило это получило «путевку в жизнь» с легкой руки Петра I, не забывавшего использовать экономические рычаги довольно широко. Считалось, что «чрез вышереченное удержание жалованья многие солдаты, которые выздоровели, скорей похотят к своим полкам идти, чтоб им паки жалованье получать… ибо уже некоторые явились, которые выздоровели, чтоб им спать и праздные дни иметь, а к своим полка не идти».
Однако не одно лишь желание пробудить в выздоравливающем воине стимул к быстрейшему возвращению в полк диктовало воинской администрации содержание этого законоположения. Офицер, попадая в госпиталь, кормился в нем, и половина его оклада шла именно на продукты питания. Рядовые тоже отдавали пол-оклада на госпитальный прокорм, но лишь в том случае, если поступали на лечение не в полковой госпиталь или лазарет, а, к примеру, в гарнизонный. В полковые же стационары поступала пища, полагающаяся рядовому по закону, — его провиантская норма. Чтобы закрыть «госпитальную тему», скажем: лечение для всех военнослужащих было бесплатным, но исключение делалось для тех офицеров, «которые наживают себе болезни французские, також де и раны, которые они достают в драке от своего произволения».
Полностью жалованье удерживалось у тех военнослужащих, кто отправлялся в отпуск в свои имения. Понятно, что в основном дворяне пользовались этой привилегией. По большей части в отпуск отправлялись тогда, когда полки располагались на зимних квартирах и, конечно уж, когда не предполагалось военных действий. Случалось, что до одной четверти всех чинов полка уезжали в отпуск. В канцелярию подавалось прошение, где указывались причины отпуска, прилагались ручательства трех офицеров о том, что отпускник вернется в срок, и личная расписка отпускника. Отпуска могли быть длительными — до года, и самыми весомыми причинами являлись: восстановление подорванного службой здоровья (здесь требовалось медицинское заключение. К примеру: «…вышеписанный поручик Костеев дохтуром Севастием свидетельствован, а по свидетельству… временем ушми туг, в ногах лом и чехотная болезнь. А по моему свидетельству имеет он каменную болезнь, также и дряхл»). Но чаще всего мотивами становились дела домашние: «Отец болен, скот увели, дом разграбили, крестьян заложили, а другие бежали, и землю соседи продали».
В 1731 году уже упоминавшаяся Инструкция генеральному кригскомиссариату гласила, что у отпускников сохраняется полное жалованье, если их нахождение в отпуске не превышает одного месяца. Понятно, что редко кто уезжал в свое имение на столь короткий срок — одна дорога в те поры занимала массу времени. Тем не менее Инструкция строго предупреждала: «А кто на срок при командах не явятся и о своем замедлении законных причин не докажут, и у онаго за те просроченные дни чинить из жалованья вычеты за каждые семь дней по месяцу (то есть месячное жалованье. — С. К.)». Как видно, правило это, скорее всего, мало применялось на практике из-за редкого использования краткосрочных отпусков. Уже в 1744 году приказывалось доставлять в казну оклады военнослужащих, уехавших «для исправления домовых нужд» в свои поместья.
Мы вкратце описали систему финансового обеспечения офицеров, теперь же не мешает взглянуть на то, как формировались денежные доходы рядовых, на что солдаты «пускали» свои деньги.
Говорилось уже, что XVII век знает крайнее разнообразие в окладах служивых людей. Интересно то, что и петровские воины «зарабатывали» по-разному в начале Северной войны, имея один и тот же чин. В 1708 году фузелерам выплачивается жалованье по шести статьям. Солдаты в зависимости от «старости» службы, не надеясь получить капральский или сержантский чин, могли все же продвигаться по некоему подобию служебной лестницы, сооруженному традицией из разных величин денежного оклада. В такой системе был резон — не утрачивался интерес к службе, постоянно поддерживаемый прибавками к жалованью.
Желающий повысить свой оклад обычно подавал челобитную точно так, как и офицер, ссылался на долголетнюю службу, часто на то, что на его жалованье «прокормитца нечем», и просил оклад «старых» солдат. Как видно, именно «старость», выслуга лет и являлась наиболее весомым аргументом для прибавки. О том, что надбавки производились в ранний период «регулярства» без апелляции к какому-либо узаконению и всецело зависели от произвола начальства, говорит тот факт, что многие челобитчики просили прибавить «чем тебе, государь, об нас бог по сердцу положит». Но челобитная челобитной, а наличие вакантных, «упалых» мест являлось обязательным условием для повышения оклада.
Пестрота в окладных дачах увеличивалась из-за того, что рядовых порой переводили в новый чин с сохранением старого жалованья, обещая вскоре его повысить, но шли годы, а оклады не менялись. Дерптской артиллерии бомбардирский капрал Семен Борзой в 1707 году с трудом добился того, чтобы жалованье ему положили «против иных капралов, а не бомбардирское». О том же просили и капралы Никита Балашов, Софон Григорьев, Алексей Третьяков и Василий Козел.
Но случалось и так, что артиллеристы, сохраняя свой чин и оклад, исполняли обязанности вышестоящих категорий военнослужащих. Так, по взятии Нарвы пушкари Федор Вавилов и Иван Летошнев были оставлены в гарнизоне и «управляли капральское дело», нося звание пушкарей, а оклады им тоже шли пушкарские. Однако Штаты 1711–1712 годов положили конец запутанной (пусть и не лишенной смысла) системе окладных дач. Абсолютизм, не устраняющий неравенства между различными социальными категориями, стремится все же к нивелировке личности внутри однородной группы. Равные оклады — отличительная черта «регулярства».
