Морские сражения той эпохи в большинстве своем характеризовались монотонностью, вязкостью и слабым использованием любого маневра. Командиры, лишенные самостоятельности, творчества и инициативы, не имели права ни выйти в нужный момент из линии для решительного удара или охвата фронта противника, ни проявить свою сноровку в каком-либо ином тактическом приеме. Никакое прорезание строя для постановки неприятеля в два огня, ни сосредоточение сил против одного из них не признавались допустимыми.

Ушаков, по существу, взорвал устои старой школы. Он сосредоточивал главный удар на флагманских кораблях. Такая тактика имела успех особенно в боях с турками, которые проявляли похвальную стойкость только до тех пор, пока держались их адмиралы. Российские командиры, кроме того, получили свободу действий с учетом конкретной обстановки и общих интересов флота. Понятно, что это повышало ответственность каждого в поиске наиболее эффективных форм и средств ведения боя, которые бы обеспечили общий положительный результат.

К сожалению, первая же крупная победа Ушакова, которая лишила турецкий флот неоспоримого владычества на море, принесла будущему знаменитому флотоводцу немало огорчений. Весь успех боя при Фидониси принадлежал только ему. Но завистливый Войнович, официально командовавший флотом, приписал его исключительно себе. Он извратил в донесении сущность сражения, не пожелал представить к наградам указанных Федором Федоровичем командиров и других офицеров. Был обойден в представлении и сам Ушаков.

В сборнике публикуется письмо Ушакова Потемкину, в котором он подробно излагает обстоятельства дела. В нем подчеркивается, что «безо всякой притчины безвинно обруган, и приписано со всем несправедливыми и несходными поведению и делам моим словами всякое поношение чести, и тем причинил наичувствительнейшее оскорбление, и в болезни моей сразил жестоким ударом».

Этот инцидент заставил главнокомандующего внимательнее отнестись к поведению Войновича и более пристально присмотреться к деятельности Ушакова. Человек, далекий от тонкостей военно-морской специфики, Григорий Александрович тем не менее сразу обнаружил в новаторстве Федора Федоровича обнадеживающие перспективы. Весьма любопытны суждения на сей счет, которые Потемкин высказывает в письме тому же Войновичу.

В деле с неприятелем, писал он, особенно с турками, много помогает искусство: не всегда сражениями побеждают неприятеля и часто благоразумные распоряжения сделают ему больше вреда, нежели храброе нападение. Наблюдать движение его, изыскивать благоприятное время к поражению и пользоваться оным к нанесению чувствительного ему удара. Сие можно сделать без риску. Что же касается до представления о трудности атаковать неприятеля соединенно, то мудрено ожидать, чтобы оный стал делиться, не быв к тому принужден.

Нет сомнения, что тут от начала и до конца видится уже опробованный опыт Ушакова. Его и назначил Потемкин зимой 1789 года начальником Севастопольской эскадры, что соответствовало общему желанию флотской общественности. А убедившись окончательно в неспособности Войновича квалифицированно управлять флотом, в марте следующего года он приказал ему сдать Ушакову и эту должность.

Получен широчайший простор для инициативы и самостоятельности. Письма, записки, распоряжения этого периода, как, впрочем, и многие другие, свидетельствуют о всесторонней заботе Ушакова по совершенствованию сил флота, подбору командиров, уже зарекомендовавших себя умелыми руководителями, упорядочению боевой подготовки. Даже персональные обращения несли в себе не просто полезные наставления, а элементы столь необходимого каждому опыта.

«…Исполняйте, — писал он одному из командиров, — по вашему благоразумию, по важности обстоятельств и соображайте, что как полезнее». «Вам напоминаю, — обращался чуть позже к другому офицеру, — покажите такой вид, чтобы неприятель считал вас в великом числе, и так наводите ему страх, чтобы он из отдаленных укреплениев бежал бы внутрь крепости».

Пожалуй, одной из основных форм методики обучения подчиненных, если судить по документам, Ушаков считал глубокий и обстоятельный анализ допущенных ошибок и просчетов. Причем обращался к каждому персонально. Скажем, неправильное управление кораблем со стороны капитана 2 ранга И. С. Поскочина послужило поводом для остановки всей эскадры. Ушаков тщательнейшим образом разбирает все, что привело к такой непростительной оплошности. Здесь много специальных терминов, понятий. Но ведь без них в данном случае не обойтись. А далее пишет: «Крайне я всем оным недоволен и таковое неудовольствие вам объявляю, и если что-либо неприятное чрез сие последует, я отнесу оное к вашей неисправности».

Авторитет Ушакова на флоте становится все более значительным. Сказывались и его блестящие природные дарования, и глубокий аналитический ум, а также цельность, прямота натуры, честность. Влияние такого человека на окружающих не могло быть поверхностным, сиюминутным. Ему доверяли в большом и малом. Он дорожил этим доверием и в определенных ситуациях не только сам мог прощать подчиненным ошибки, но и испрашивать таковое прощение в высоких инстанциях.

Капитан-лейтенант С. Бырдин однажды по нерасторопности посадил корабль на мель. Такая оплошность влекла за собой суровое наказание. Ушаков обратился с письмом к В. С. Попову, правителю военно-походной канцелярии Г. А. Потемкина: «Сделай милость, батюшка Василий Степанович, испроси для меня ему милость его светлости и прощение в его проступке, без которой, находясь он ныне под судом, конечно, останется несчастлив, он под командою хороший офицер и мне здесь надобен».

Письма, записки, другие документы Федора Федоровича нельзя рассматривать в отрыве от событий на Черноморском театре и в целом от международной обстановки. А она на рубеже последнего десятилетия XVIII века заметно осложнилась. Австрия вышла из союза с Россией и заключила мир с Портой. Война со Швецией отвлекла большую часть сил России на север. Турция, находя в том благоприятные для себя условия, лелеяла надежду на возвращение Крыма. С этой целью предпринимались необходимые меры, разрабатывались рассчитанные на успех планы.

Потемкин и Ушаков, обсудив ситуацию, решили прежде всего взять Анапу, которая являлась промежуточной базой неприятельских экспедиций. В походе участвовали самые мощные и быстроходные корабли. Были осмотрены все прибрежные пункты, уничтожены во множестве крейсерские и коммерческие суда противника с тем, чтобы осложнить перевозку войск и навести панику. Адмирал подверг бомбардировке Синоп, Самсунь и, не встретив боевых турецких кораблей, направился к Анапе и успешно ее обстрелял.

Своеобразный рейд по тылам противника длился всего двадцать дней. Он оказал большое влияние на укрепление боевого духа севастопольских моряков. 50 судов под руководством энергичного адмирала три недели господствовали в неприятельских водах, смело ища встречи с противником. Это был первый поход флота, хорошо подготовленный и образцово выполненный. Донесения о нем, посланные Ушаковым разным адресатам, полны оптимизма, уверенности в будущих более крупных победах.

Ждать долго не пришлось. Не было сомнений, что турецкое руководство постарается защитить свои интересы на просторах Черного моря. Так оно и случилось. Уже в конце июня 1790 года флот Турции появился у кавказских берегов. Потемкин распорядился следить за его передвижениями и искать удобного случая для решительной атаки. Встреча произошла 8 июля.

Около полудня оба флота, держась на расстоянии действительного огня, шли параллельными курсами, уводящими от Керченского пролива. Турки первыми предприняли атаку на русский авангард, но его командующий бригадир Г. К. Голенкин искусно отразил ее и своим огнем привел турецкие суда в большое замешательство.

С обеих сторон в бой вступили остальные корабли. Сократив до минимума расстояние до противника, плотнее сомкнувшиеся русские суда по сигналу Ушакова начали необычайно сильный обстрел, засыпая неприятеля картечью. Превосходство нашей отлично организованной артиллерии вскоре проявилось со всей очевидностью. Сосредоточенный, прицельный огонь рвал паруса и снасти, обломки реев и мачт валились на палубы.