Германский фронт на Востоке трещит по всем швам…
В нашей квартире идет мойка, чистка… Таня действует и каждый день приносит нам обед: суп, кашу или овощи. Подобие домашней жизни — мне и приятно, и смешно.
В 7 вечера нам внезапно предлагают переселиться из номера — очищают третий этаж для депутатов сессии. Я обозлился, отказался. Через час дирекции гостиницы дали указание из Верховного Совета: «Не трогать Вишневского…»
Работаю, все уже знают мой телефон, номер, а тут: «Выезжайте!» Что за нравы!
Срочный вызов от товарища Поспелова в «Правду» Приехал: «Взято Красное Село!» Сердце забилось… Начал писать статью-отклик, а в это время по радио: Ленфронт пробил бреши в немецкой оборонительной линии в 35–40 километров по фронту на каждом направлении… Крупный успех! Войска генерала армии Говорова штурмом взяли Красное Село, Ропшу, Петергоф!
Ура! Тут же позвонил С.К. — поздравил ее с победой Ленинграда… Вышел на крышу «Правды». Во тьме с крыш передаются команды. Это бойцы ПВО готовятся к салюту…
Залпы, вспышки — розовые, зеленые и белые гроздья ракет над Москвой, — и снова и снова залпы. Стою потрясенный, — это Ленинграду! Мелькнула мысль: и на мою долю есть в этом некая частица. Хорошо на душе, но до боли обидно — почему я не в Ленинграде? Неужели я здесь нужней?..
Статью о ленинградском наступлении попросили и для западноевропейского радио (для передачи на французском, испанском, итальянском языках). Я дам обзор восьми битв Ленинграда с осени 1941 года по последний сегодняшний удар. Затем до часа ночи писал статью для «Правды» о городе Ленина, о ленинских традициях граждан и бойцов нашего города.
Возвращался позже комендантского часа. Патруль остановил машину. Объяснил, в чем дело, показал документы… «Все в порядке».
От московских дел, суеты, звонков, ходьбы, езды — устаю безмерно.
В гостинице меня ждала С.К. с бутылкой шампанского. Вдвоем отпраздновали конец мучений ленинградцев.
С.К.:
— Надо оформлять документы в Ленинград… Еще только начало!
20 января 1944 года.
Хмуро, оттепельно…
Войска Волховского фронта (командует фронтом генерал армии Мерецков) взяли Новгород!
С утра пошел в Камерный театр.
Диктовал пьесу весь день… Усталость, головная боль. Просят вечером выступить в ССП — не могу.
В 10 вечера поехал в «Правду». Отредактировал свою статью…
Пришли из «Комсомольской правды», просят у них выступить на «Четверге». Что поделаешь? Поднялся этажом выше и рассказал молодежной аудитории о ходе борьбы за Ленинград:
— Ленинград бьет насмерть. (Взрыв аплодисментов, какая острая реакция!)… Это наш стиль, и венчает ленинградскую оборону подлинной победой… Уже взяты и Лигово — Урицк, и Стрельна, и Володарский!..
21 января 1944 года.
Ленинский день.
Успех Ленинградского и Волховского фронтов серьезен. В Москве говорят: «Вот это и есть второй фронт» (!)…
Завтра, к 5 часам дня, пьеса будет закончена… Сейчас она особенно нужна.
Звонок: взята Мга! Пишем в «Правду» статью. Подписи ставим: Тихонов и я. Взбудораженное отличное настроение… Ленинград воистину великолепен — Ленинские дни он отметил наилучшим образом!..
Приезжие из Ленинграда сообщают, что в последние дни не прекращались жестокие обстрелы плюс воздушные налеты, — по одиннадцать тревог в день. Последние!
Из бесед.
— Где вы, Всеволод Витальевич, будете летом? Какие планы?
Я:
— Таллин, Рига, Киль, Берлин.
Все время мысли о Ленинграде… Город вступает в новую фазу своего существования. Ленинградцы вздохнут полной грудью. Хлынут реэвакуированные, новые кадры рабочих, ремонтников. Вопрос о полном освобождении Октябрьской железной дороги, видимо, дело ближайших дней…
22 января 1944 года.
Днем зашел А. Фадеев. Принес нам билеты во МХАТ на «Пушкина». Посидели, поговорили о Ленинграде… Саша бодр, пишет новую повесть о комсомольцах — героях Краснодона… Фадеев был у Шолохова, который сейчас живет в гостинице «Националь», не может возвратиться в Вешенскую: дом его разбит, мать убита… А в городе он жить не привык. После аварии его здоровье еще недостаточно окрепло.
23 января 1944 года.
Диктовал до 11 вечера. Очень устал… Проверил костюмы исполнителей в «Раскинулось море широко». Дал ряд поправок…
…Скоропостижно умер Виктор Гусев. Ему было 35 лет.
24 января 1944 года.
Кончается уборка и ремонт нашей квартиры. Таня уверяет, что послезавтра будет относительный порядок. С.К. иногда там бывает.
Зашел Крон. И его вызвали в Москву: будет читать свою пьесу в Комитете по делам искусств.
Скоро ожидается открытие сессии Верховного Совета…
25 января 1944 года.
Н-ская железнодорожная артиллерийская бригада КБФ, в которой я так часто бывал, преобразована в гвардейскую. По заслугам! Рад от души…
Вечером — у Тарасенковых.
Был и Юра Севрук[164]. Он ранен под Черкассами, похудел, возмужал. Жизнь ему кое-что объяснила.
— Я раньше не понимал ваших слов о войне, этой напряженности, постоянного предостережения. Я думал, что это ваша манера, может быть — поза. Теперь понял.
Наши войска ведут бои за Гатчину, обойдя ее с запада. Волховский фронт наступает — части вышли к Октябрьской железной дороге (с востока).
26 января 1944 года.
Немцы пишут о «тяжелых оборонительных боях под Ленинградом»… На Ленинградском фронте разбито десять немецких дивизий. Большие потери понесли две немецкие дивизии, итого двенадцать, то есть 50 процентов всей 18-й немецкой армии Линдемана…
Наши войска взяли Гатчину!
27 января 1944 года.
Звонок из «Правды»: «Вам есть билет на сессию, — она открывается завтра».
Беседа о состоянии литературы и функциях писателя.
Эренбург считает основной задачей писателя — «душеустройство читателя, моральную функцию…».
Я говорил о том, что душевная организация современных людей совершеннее, многообразнее и сильнее организации наших отцов и матерей — читателей Чехова. Я привел примеры из обороны Ленинграда. У нас хватило сил выдержать испытания пострашнее тех, о которых писали Гаршин, Чехов и др. Все тонко подстроенные, «душевные» провокации немцев сорвались… Люди с прежней мягкой организацией души и психики не выдержали бы испытаний подобных такой борьбе, такой войне.
Меня энергично поддержала Ольга Форш:
— Вишневский прав!
Я:
— Война показала, что наша интеллигенция завоевала всемирное признание. Экзамен сдали и генералы, и офицеры, и инженеры.
Эренбург:
— В целом народ имеет богатейшие возможности, душевный материал отличный. Надо только развить мускулатуру чувств… У нас есть писатели душевно трусливые. Я вспоминаю вопрос Афиногенова в 1935 году: «Хочется написать об острых проблемах нашей жизни, но почему-то у нас всегда пишут не до постановления ЦК, а после». Я бы хотел, чтобы писатель дал такую книгу, основываясь на которой правительство издало бы новый закон.
Об этом же еще до войны в нашем доме говорилось не раз. Об этом мечтал и Маяковский…
