– Что ж, – резюмирую я, наблюдая, что желающих спорить нет. – Значит, мы принимаем это решение. Сейчас Арима-кун расскажет подробности этого мероприятия.

Мой одноклассник поднимается из-за парты и проходит к доске, а я уступаю ему место. В душе у меня такое ликование, словно я выиграла турнир. «Я смогла! Я справилась! Да, это было трудно, да, им это не так интересно, но я сделала то, что хотела. То, за что не болит моя душа! Была самой собой!» Держа на лице внимательное выражение и слушая предложения юноши у доски, я думаю о том, как хорошо, что вчера я встретила Клечек-куна. «Интересно, а что будет делать его класс?» Я пытаюсь припомнить, где я могла его видеть, и на ум приходят коридоры школы. Он частенько ходит по ним во время перерывов. Мрачный и угрюмый, как циклон. А вчера он мне таким не показался. Скорее он был немного отчаянным и бездумным, но честным и смелым.

Когда уроки заканчиваются, я иду в спортзал, где проходит тренировка моего клуба. По пути я вижу, как знакомая тёмная фигура идёт чуть впереди меня. Ускорив шаг, я пытаюсь догнать парня, но его ходьба намного шире и быстрее моей, поэтому мне приходится почти бежать.

– Привет, Клечек-кун! – здороваюсь я, поравнявшись с ним.

– М? – он вынимает наушники из ушей, глядя на меня так, словно в первый раз видит. Но через секунду в его глазах мелькает искорка, и он отвечает. – Привет, Санада-сан. Что-то случилось?

– Да нет, просто решила поздороваться, – я не совсем понимаю его реакцию. «Он думает, что говорить можно только, если что-то случилось? Или он не рад?»

– Ясно, – пространно бросает юноша. – Больше те парни не попадались?

– Нет, я их больше не видела.

– Ну, будь осторожна.

– Хорошо, – мне кажется, что Эрнст не хочет говорить. Хотя по нему не скажешь, что он сильно занят. Хотя, глядя, как он ходит по коридорам, возникает ощущение, что в школе завёлся злой дух, патрулирующий здание в поисках жертвы. – А куда ты идёшь? В клуб?

– Нет, в библиотеку. У меня отработка опозданий.

– Вот оно как, – протягиваю я, вспоминая, что на прошлой неделе в школе был скандал с дискомом. Ребята в клубе говорили, что в этом был замешан какой-то иностранный студент. Неужели, это Эрнст? Если так, то он не робкого десятка, раз уж устроил шум в Комитете. – И много тебе осталось?

– Да нет, вроде. Хотя я бы задержался там ещё на недельку, пока этот идиотский фестиваль не пройдёт, – в его голосе слышится неудовольствие.

– Ты не любишь фестивали?

– Хм, – вздыхает он и смотрит на меня так, словно примеривается для удара. – Скажу так. Я не японец. Я немец. Я жил в Германии всю свою жизнь до прошлого года. В культуре моей страны нет такого понятия, как «школьный фестиваль». Есть другие, но не такой. Японская культура не является для меня родной. И эти школьные фестивали не имеют ко мне никакого отношения. Для меня это просто дополнительная активность в моё свободное время, которое я бы хотел тратить так, как считаю нужным, а не так, как от меня требует чужая культура, которую я не готов делать своей. И я не испытываю на этот счёт никаких розовых ожиданий. Понятно?

Я обдумываю его слова. С такой точки зрения он прав. Не знаю, почему уж он стал жить в Японии, но, судя по его тону, это не было его желанием. Он пытается приспособиться в чужой культуре, соблюдая законы и правила, но у него ведь есть право не соблюдать традиции. Если бы я переехала в Германию, стала бы я ходить на их национальные праздники, которые не имеют ко мне отношения? Не факт. Также и он, наверное. Хотя звучит это очень жёстко, сразу чувствуется, как он недоволен своим положением.

– Ну, может быть не всё так плохо? – пробую смягчить тему я, хотя понимаю, что с Эрнстом это может и не сработать. – Это способ провести время с друзьями и…

– Если бы я хотел и мог провести время с друзьями, – похоже, он всё ещё немного на взводе. – Я бы поехал в Германию на каникулы.

– Эм, – я проглатываю эти слова и пытаюсь переварить. Судя по ним, друзей тут у него и нет. И не похоже, чтобы он хотел их заводить. Тут даже и сказать что-то сложно. Эрнст не такой простой человек, как кажется, и за его мрачным видом кроется намного больше, чем он показывает. Но всё же, он поделился со мной частью своих мыслей и чувств. Может быть, я ему не так неприятна, как другие. Или он попросту срывается.

– Ладно, извини. Ты тут не причём, – его тон смягчается, а сам он уже менее раздражён. Он останавливается напротив двери, ведущей в библиотеку. – Удачи тебе. Может, ещё увидимся.

– Угу, и тебе удачи, – киваю я, наблюдая, как он скрывается за дверью. «Он непростой человек. И точно не такой, как мы. У него свои принципы, свои понятия о порядочности, ценностях и поведении. Хотя он не делится всем, что у него на душе, он легко показывает эмоции, которые испытывает прямо сейчас. Японцы бы не стали так делать. Они бы умолчали, замяли или отмахнулись». Я продолжила путь в спортзал, готовясь выложиться на сегодняшней тренировке, как никогда.

Эрнст Клечек

– Клечек-кун, ты совершенно не участвуешь в приготовлениях класса к фестивалю, – строгим тоном высказываем мне староста нашего класса. Я оцениваю его взглядом, словно прицеливаюсь для укуса. А если точнее, я рассчитываю силу грубости моего отказа. От извинений до посыла к чертям. Рассчитав на глазок, я решаю быть скорее мягким, чем нет.

– Я занят отработкой своих опозданий, – пожимаю я плечами. – Это превыше всего.

– О том, что ты портишь моральный облик нашего класса – это отдельный разговор, – начинает по новой парень.

– Ну, извините, – без интереса бросаю я. – По оценкам у меня всё хорошо, так что не вижу проблем, на самом деле.

– Дело не в этом. Ты – самый злостный опаздывающий в нашем классе. И, как бы это сказать…

– Скажи честно, – предлагаю я. – Тебя бесит, что я гайдзин. Я не против грубости, я против лицемерия.

– Я такого не говорил…

– Ты громко думал. Итак, что надо от меня? Помогать с классной активностью? Извини, но пока я в рабстве у дискома. Моя отработка заканчивается завтра, а фестиваль послезавтра, так что ничем не могу помочь.

– Вот ведь, – в бессилии бормочет мой одноклассник. – Хорошо, но на фестивале ты будешь помогать всем.

– Сделаю всё, что в моих силах, – отмахиваюсь я. Это устроит нас обоих. Староста не любит общаться со мной, а мне уже надоело выслушивать его, так что пусть будет, как будет. Если уж я не могу отказаться от участия, то я сведу его к минимуму.

– И, пожалуйста, не надо воспринимать всё, как оскорбление. Общий труд – это благо. А культура…

– Да, моя, немецкая, культура для меня – лучшее, – резко обрываю его я. Не хватало мне тут морализма от подростка. – А японская – это то, что я буду терпеть по стечению обстоятельств и, по возможности, избегать или игнорировать.

Старосте сказать нечего, и я ухожу от него по коридору. Скорее всего, я в этой школе самый неудобный и неуютный студент. Я не иду в ногу со всеми и всячески стараюсь отстоять право на выбор, что мне делать, когда и как. Система этого не любит, конечно, но кто сказал, что я от неё без ума. Вот мы и живём, как неуютные соседи по коммуналке. Иногда я уступаю им, иногда им приходится терпеть моё поведение. Пока что ничего критического не вышло, но такие вот «ссоры» – это дело обычное. Я даже не особо обращаю на них внимание.

Я иду по коридору школы и смотрю, как она преображается. Каждый класс украшается, словно юная фройляйн на смотрины. Не скажу, что это безобразно, скорее немного смешно и умилительно. Строго говоря, эти фестивали – это и есть смотрины. На них приходят люди со всего района и даже города. В том числе дети, которые будут поступать в следующем году, и их родители. Это реклама школы! Просто акция по привлечению будущих школьников. Чёрт возьми, а это умно. Но, если это так важно для школы и пед-состава, то почему впахивать должны ученики? Это ведь не для них. Это для бюджета учебного заведения, престижа и статуса его сотрудников. Наверное, тут другой мотив. Чтобы ученики не особо скучали, прогрызая дыры в граните науки, им даётся возможность сбросить накопленный стресс в самодеятельности и веселье. Сменить умственную активность на физическую и социальную. Если думать так, то это мероприятие имеет глубокий подтекст.