Соглашение между Марком Дьюсом и Анатолием Томиловым о начале сканирования ракет 9 февраля привлекло мое внимание. Мне показалось, что Советы, благодаря этому соглашению создали окно, через которое не согласованные договорами ракеты могли быть отправлены из Воткинска, минуя проверку Кар-гоСканом. Это окно должно было открыться в полночь 5 февраля и закрыться в то же время 8 февраля.

Я был убежден: Советы не хотели, чтобы США проверяли КаргоСканом эти три «аномальные» ракеты, и поэтому воспользовались бы трехдневным промежутком между 6 и 8 февраля, чтобы вывезти их с завода. Я был уверен, что об этих опасениях следует сообщить в штаб-квартиру OSIA.

Однако мое сообщение не могло быть передано по телефонной линии центра сбора данных – Советы отслеживали каждое слово. Еще в 1988 году я установил с полковником Коннеллом «кодекс принуждения», согласно которому, если я произнесу определенную фразу по линии DCC, то поеду в Москву, где уже в посольстве буду использовать защищенную линию для связи. Данная процедура до этого дня никогда не использовалась. Набрав по телефону дежурного офицера полковника Коннелла, я после обсуждения рутинных дел употребил тайные слова. Коннелл не удивился моим словам, заставив меня задуматься о том, понял ли он, что я сказал.

Повесив трубку, я подошел к Марку Дьюсу и сказал, что мне нужно в Москву. Вообще мой полет был запланирован в конце месяца, а сейчас столь резкое решение означало, что я отправлюсь туда вместо кого-то. Вскоре Дьюс внес меня в список, и в ту же ночь я оказался в самолете Як-42, направлявшемся в столицу Советского Союза.

Как и обычно, сотрудник OSIA и инспектор HTSC прибыли в Москву вечером и заселились в гостиницу «Украина», расположенную в центре столицы, отложив работу в посольстве на воскресенье. Однако в этот раз не все шло по плану, потому после заселения я сразу направился в посольство США, находившееся в нескольких минутах ходьбы от гостиницы. Морской пехотинец, стоявший у ворот, узнал меня по фото на стене его охранной будки, бойко отдал честь и без вопросов впустил меня. «С возвращением, сэр, – сказал он. – Кто-нибудь скоро подойдет, чтобы сопроводить вас».

К моему облегчению полковник Коннелл действительно понял меня и позвонил заранее, организовав все так, чтобы меня довели до защищенного телефона. Морпех набрал внутренний номер посольства, и через минуту меня поприветствовал человек в гражданской одежде, который пожал мне руку, не представившись. Спустя несколько лестничных пролетов в здании меня подвели к двери, которую охраняли еще два морпеха. Это была дверь московской резидентуры ЦРУ и других секретных разведывательных подразделений, а поэтому самая охраняемая часть посольства. Внутри меня довели до специального помещения – «пузыря», внутри которого находились стул и стол с телефоном STU-III, подключенным к защищенной линии.

Надежно закрывшись в «пузыре», я набрал номер OSIA, затем активировал криптографический ключ, выбрав сигнал нужного уровня, на котором я мог вести разговоры под грифом «Совершенно секретно». На другом конце провода был полковник Коннелл. Я сразу перешел к делу. «У Советов есть три ракеты внутри завода, которые, по-видимому, отличаются как от SS-25, так и от секционного железнодорожного вагона» (термин «секционный ж/д вагон» был присвоен вагонам, перевозящим ПГРК «Курьер»),

Я сообщил полковнику о своих подозрениях, что ракета третьего типа будет отправлена из Воткинска, и что эта информация была раннее передана развед-штабу по контролю над вооружениями вместе со способами составления этого прогноза. «Я полагаю, что Советы могли бы воспользоваться окном, созданным соглашением о запуске КаргоСкана 9 февраля, чтобы вывезти эти ракеты».

Ссылаясь на советские заявления от 31 января, в которых Советы предположили, что результаты сканирования второй ступени с помощью КаргоСкана могут не соответствовать измерениям, предусмотренным в МОС, я сказал Коннеллу, что Советы, скорее всего, не захотят сканировать эти ракеты. «Если они не выведут эти ракеты к 9 февраля, тогда мы рассматриваем возможность кризиса, поскольку Советы, вероятно, захотят вывести эти ракеты без использования КаргоСкана». Я сделал паузу. «Просто предупреждаю, чтобы вы были в курсе».

Коннелл внимательно слушал. Я ожидал, что он спросит, как я пришел к таким выводам, и даже отчитает за игру в «Цыпленка», утверждавшего, что небо падает, когда это было не так. Вместо этого же Коннелл просто повторил то, что я ему сказал, спросил, хочу ли я еще что-нибудь добавить, а затем поблагодарил меня и повесил трубку. Он немедленно проинформировал генерала Ладжуа, а затем и ACIS.

К этому времени Воткинск стал важной разведывательный целью ACIS, которая привлекла главного эксперта Джона Дж. Берда, чтобы он возглавил команду аналитиков. Теперь его отдел назывался Центром контроля договоров[16]. Берд согласился, что Советы могут спешно вывести ракеты, о которых идет речь, из цеха окончательной сборки до того, как КаргоСкан начнет функционировать. Основываясь на этом согласии и с рекомендацией Коннелла, генерал Ладжуа принял решение отменить соглашение относительно даты начала работы КаргоСкана— 9 февраля. Было также решено, что Коннелл вылетит в Воткинск, чтобы лично выяснить масштабы проблемы, а также попытаться сохранить работу КаргоСкана в нормальном режиме.

Я бы не преувеличил, если бы сказал, что Советы были расстроены решением аннулировать соглашение о введении КаргоСкана в эксплуатацию 9 февраля. В строго сформулированном меморандуме, переданном инспекторам 7 февраля, Анатолий Томилов ясно дал понять, что в дальнейшем Советы намерены занять жесткую позицию в отношении разногласий в технических вопросах: «Я принял во внимание ваше устное заявление от 6 февраля 1990 года, что американский меморандум S02-Feb 90, подписанный вами (Марком Дьюсом) 5 февраля, является необоснованным».

Затем Томилов заявил, что затянувшиеся разговоры на недавних встречах относительно критериев функционирования устройства не продвинули нас вперед. Позже Томилов попросил американскую сторону предоставить предложения по разрешению существующих советских опасений. «Я надеюсь, что американская сторона приложит все усилия, подобно советской, чтобы первый цикл проверки с использованием аппарата КаргоСкан не привел к конфликтной ситуации». Единственным способом избежать такого исхода было «заключение соглашения о критериях успешной инспекции».

Но дело в том, что в глазах СССР подполковник Дьюс потерял всякое доверие как партнер по переговорам. В то время как Джон Сарториус, Сэм Израэлит и Джим Люшер продолжали работать над возможными решениями советских возражений, было ясно, что никакого прогресса ждать нельзя, пока полковник Коннелл не прибудет на место и не возьмет переговоры на себя.

Коннелл прибыл в Воткинск 14 февраля в рамках запланированной командировки в середине недели, в результате чего Марк Дьюс покинул свой пост, а его место занял подполковник Рой Питерсон. Чтобы сохранить мозговой центр OSIA для переговоров с Советами, Коннелл попросил Джона Сарториуса остаться в Воткинске на время его визита. Заменявший Джона капитан ВВС Стью О'Нилл, прибыл вместе с Коннеллом. Также в переговорах участвовали три опытных офицера – Джон, Стью и я. Это был редкий случай.

Полковник Коннелл прибыл с очень радикальными намерениями – США собирались настаивать на использовании КаргоСкана на следующей ракете, покидающей Воткинск. Если Советы не захотят создать ситуацию, в которой американская сторона будет вынуждена объявить договор «двусмысленным», создавая дипломатический кризис и расширяя возможности тех, кто лоббировал против успешной реализации договора РСМД, необходимо добиться определенного прогресса в решении подобных вопросов.

В ответ на то, что OSIA отправила полковника Коннелла, Советы прислали в Воткинск представителя оборонной промышленности Льва Кокурина для участия в переговорах. Вместе с готовностью работать с Роем Питерсоном для преодоления оставшихся спорных вопросов Советы также дали понять, что дух компромисса, который существовал 5 февраля, когда была заключена сделка между Марком Дьюсом и Анатолием Томиловым, больше не существует. Полковник Коннелл отметил, что обе стороны договорились ввести КаргоСкан в эксплуатацию 9 февраля, а это значит, что процедуры, которые были согласованы 5 февраля, должны оставаться в силе в настоящее время. Он спрашивал: