– До края Чащобы отсюда около часа езды, – объявил маршал Фармер и махнул рукой куда-то вправо от себя. – Я провожу тебя до березовой рощи. А там уже совсем близко.

– Хорошо, – буркнул я.

– Ну хватит, малец, чего ты надулся. Я же говорил, что тебе нельзя ехать со мной, – сказал маршал, ловя мой взгляд, но я упорно смотрел себе под нос.

– Так будет лучше всего, – вторил ему Митиваль.

– Поехали уже, – произнес я и вжал пятки в бока Пони, побуждая его догонять кобылу маршала Фармера.

Мы двигались рысью в направлении, которое указал маршал Фармер, пока не оказались на тропе слишком узкой, чтобы ехать бок о бок. Старик жестом велел мне ехать первым, а сам последовал за мной. Митиваль, держась на расстоянии, шел параллельно нашему курсу и то исчезал за деревьями, то показывался снова.

– Скажи-ка, что это за штуковина висит у тебя на седле? – спросил меня маршал Фармер через какое-то время.

Я притворился, будто не слышу его, потому что был не в настроении беседовать.

– Слышишь меня, малец? Что это у тебя такое? Похоже на малюсенький гроб.

– Это футляр для скрипки.

– Футляр для скрипки? Зачем он тебе тут?

Я опять промолчал. Раздражение во мне не утихало, наоборот, оно вскипало где-то в костях, поднималось по ногам, вдоль позвоночника и взрывалось в голове болью. Я весь превратился в боль.

– Зачем ты взял с собой футляр для скрипки? – повторил настырный старик.

– Чтобы не повредить скрипку.

– Тогда зачем тебе скрипка?

– Не знаю.

– Ты играешь на скрипке?

– Нет!

Маршал Фармер издал долгий, медленный свист, будто сыграл на дудочке.

– Слушай, я понимаю, что ты злишься. Я бы взял тебя, да не могу. И обещаю тебе, когда покончу с этим делом, то вернусь и проверю, все ли с тобой в порядке. Навещу тебя и твоего Па в вашем доме в Боунвиле. И ты должен мне жаркое из зайчатины, не забудь.

Он говорил примирительным тоном, но этим лишь сильнее рассердил меня. Я вообще не хотел ему отвечать, но не выдержал.

– Что, если он не вернется? – выдавил я сипло, как будто мое горло опалило огнем.

На маршала я не смотрел, потому что задавал этот вопрос не столько ему, сколько самому себе. И Митивалю тоже. Более того, в некотором смысле я задавал этот вопрос своему Па. Бросив меня одного, он нанес мне глубокую рану, хотя я и понимал, почему он так сделал. За прошедший день я осознал, что одиночество – это, пожалуй, худшее, что может случиться с человеком в этом мире. И вот опять: меня собирается оставить старый красноносый служака, с которым мы только что встретились. Это было выше моих сил.

– Что мне делать, если Па не вернется? – повторил я со страхом в голосе.

Маршал Фармер откашлялся. Ему понадобилось время, чтобы продумать ответ.

– Хм… У тебя есть какие-нибудь родственники, у которых ты мог бы пожить?

– Нет.

– А что твоя ма?

– Она умерла.

– Сочувствую.

– Она умерла при моем рождении.

– А у нее есть семья?

– Семья отказалась от нее, когда она вышла замуж за Па, из-за того, что у него ничего не было. И даже если бы я знал, где они живут и как их зовут, то не поехал бы к ним ни за какие богатства. И чтобы вам не пришлось спрашивать, сразу скажу, что у Па родни вообще никогда не было. Нас всего двое, он и я.

– Понятно. – Старик стал совсем серьезным. – Так, хорошо. Но может, ты мог бы пожить у друзей.

– Нет у меня друзей.

– А как же твой друг Митиваль? Наверняка его семья согласится тебя приютить.

Я не удержался и фыркнул от смеха:

– Нет, у Митиваля я не смогу пожить.

– Почему? Тебе не по нраву его родители?

– У него тоже никого нет!

– Никого нет? Сколько же ему лет?

Я потряс головой. Сейчас мне больше всего хотелось, чтобы маршал Фармер замолчал. Чтобы закончил мучить меня расспросами.

– Сайлас, сколько лет твоему приятелю? – не унимался он. – Я думал, он такой же мальчонка, как и ты.

– Нет, он не такой, – громко ответил я. – Он вообще не ребенок. По правде говоря, я даже не знаю, сколько ему лет.

– Сайлас, не сболтни лишнего, – предостерег меня Митиваль.

Но я был не в силах остановиться. Вопросы маршала Фармера настолько меня вымотали, что я больше не мог сдерживаться.

– Может, Митивалю сто лет. А может быть, и тысяча. Он мне ничего о себе не рассказывает.

– Сайлас, что ты делаешь?! – воскликнул Митиваль.

– То есть ты хочешь сказать, что он уже взрослый? – переспросил маршал Фармер.

– Сайлас, подумай как следует, прежде чем…

– Нет, он не взрослый. Он призрак, понятно? – быстро выпалил я. – Привидение! Вы не сможете его увидеть, даже если захотите! Это привидение!

Последние два слова я почти выкрикнул по слогам. Митиваль стоял и не сводил с меня глаз, пока я говорил, а когда я умолк, он скорбно покачал головой и пошел прочь между деревьями.

Наверное, надо это объяснить. Когда мне было лет шесть, мы все, то есть я с Митивалем и я с Па, согласились, что мне не следует обсуждать Митиваля с посторонними людьми. Эта договоренность была достигнута после неприятного происшествия с участием еще нескольких детей. Однажды, пока я стоял перед лавкой в Боунвиле и ждал, когда Па сделает покупки, дети услышали мой разговор с Митивалем. Они спросили, с кем я говорю, и я, не подозревая еще, как люди могут отнестись к подобным явлениям, ответил им без малейшего смущения: «Я говорю со своим другом Митивалем!» Можете себе представить, как они начали меня дразнить после этих слов! Издевались и насмешничали самым безжалостным образом. Один мальчик даже начал выкручивать мне руку и орать, зажмурившись: «Изыди, нечистая сила!»

Когда Па вышел из лавки и увидел их, в его глазах вспыхнула немая ярость. Дети бросились врассыпную, как испуганные вороны в поле. Па поднял меня на руки, отнес в повозку и позволил мне держать поводья, чего раньше не случалось ни разу, ибо наш Мул отличался вздорным нравом, а мои руки были еще слабыми. Так мы и выехали из Боунвиля: Па сидел справа от меня, а Митиваль слева. «Послушай, Сайлас, – после долгого молчания сказал Па, – твоя дружба с Митивалем – это чудо, и его следует ценить и беречь. Но есть люди, которые не понимают подобных вещей, потому что не способны видеть чудеса. И может быть – но решать будешь только ты, – может быть, лучше не рассказывать никому об этой дружбе, по крайней мере пока не узнаешь человека очень, очень хорошо? Как ты считаешь?»

Митиваль по левую руку от меня кивнул: «Твой Па прав, Сайлас. Никому не нужно знать обо мне».

Едва слова сорвались с моих губ, как я пожалел о том, что наговорил в сердцах маршалу Фармеру. Но вернуть их я уже не мог. Как не мог вернуть и то, что случилось с тех пор, как три всадника подъехали к нашему крыльцу. Сказанное было мне столь же неподвластно, как и путешествие во времени. Вот еще что говорил мне Па: «Мир вращается только в одну сторону, а именно – вперед, и вращается так быстро, что мы этого даже не чувствуем». Однако в тот момент я почувствовал это. Мир несся вперед с головокружительной скоростью, и я мог двигаться только вперед.

Меня удивило, что маршал Фармер не сразу отреагировал на мое заявление. В затянувшейся паузе мои неосторожные слова повисли в воздухе, вокруг них кружились птицы, между ними толклась мошкара, и вся дикая Чащоба внимала им.

Молча мы доехали до березняка, где должны были расстаться. Маршал Фармер велел мне притормозить, но я пропустил его указание мимо ушей – оно меня как будто не касалось, я был захвачен поступательным движением копыт Пони и не мог заставить себя натянуть поводья. Тогда маршал поставил свою кобылу поперек тропы передо мной и развернулся в седле, чтобы посмотреть мне в лицо. Я подумал, что он собирается попрощаться, и оказался прав наполовину.

Он стянул с головы шляпу и поскреб свою лысину. Ему на щеку села муха, и он попытался смахнуть ее шляпой, но муха упрямо возвращалась на одно и то же место все время, пока он говорил.