В правой газете «Грядущая Россия» С.С. Ольденбург прямо относил себя к немногим верным монархистам, чья преданность не была поколеблена давлением феврализма: «людей, которые тогда, в эти дни массового психоза, ощущали его ложь, которые остались верными Государю до конца – было, увы, не много. Пишущему эти строки приходилось это особенно остро чувствовать, именно потому, что сам он принадлежал к их числу» [«Руль» (Берлин), 1922, 28 января, с.2].
Будь это не так, С.С. Ольденбург имел бы мужество признать временную слабость, поскольку он призывал не отталкивать всех обманутых феврализмом монархистов. Проще простого присоединиться к ним для усиления влияния на эмигрантских читателей. Личный пример подтвердил бы публицистический замысел статьи. А если существовали доказательства обратного, Сергей Сергеевич не мог бы публично заявить о своей верности до конца из-за угрозы разоблачения, которая бы на ровно месте разбила его тщательно выстраиваемую безупречную монархическую репутацию. Риск обмана тут ничем не оправдан. Что противоречит и всем характеристикам мемуаристов об уникальной честности С.С. Ольденбурга.
В одной из последних написанных статей он снова подтверждал, что рассчитывал на победу контрреволюции: «помню, как в эти мрачные дни, 28 февраля и 1 марта, оставалась только ещё одна надежда: на Ставку, на войска фронта, которые должны, наконец, прибыть, и силою оружия уничтожить очаг революционного мятежа». Ольденбург написал, что «многие, вероятно помнят» грузовики, набитые солдатами и обыски в частных квартирах. Миф о полицейских выстрелах с крыш он объясняет падениями пуль после выстрелов вверх [«Возрождение» (Париж), 1940, 8 марта, с.4]
Продолжая рассказывать о том как в действительности был совершён февральский переворот 1917 г., можно указать на моменты, которые прошли мимо С.С. Ольденбурга в его «Царствовании Императора Николая II».
В.В. Каррик 14 февраля 1917 г. записывал: «происходила усиленная закупка хлеба». Слухи, что «рабочими заготовлены 30 000 ручных гранат». «Рука провокации во всём этом признаётся всеми, но в различной степени». На митингах на Невском проспекте в этот день «видели толпы, преимущество студентов». «В университете на сходке говорили что-то про Константинополь, что не нужно, мол, его. Полиция в учебных заведениях отсутствовала, поскольку была мобилизована на улицы». 16 февраля «собирались временами толпы на Невском и в других местах, неопределённого состава, с преобладанием студенческих костюмов, надетых, как говорят, на шпиков». 25 февраля: «толпа была преимущественно из подростков». «Почти все находят такую формулу: это провокация, а стало быть ни сочувствия, ни поддержки не заслуживает. Провокаторские признаки видят в том, что толпа состоит преимущественно из подростков». Вечером 26 февраля: «Государственная Дума считает, что революции нет, что происходят лишь уличные волнения, в значительной мере провокационные» [«Голос Минувшего», 1918, №7-9, с.59-65].
Антимонархически настроенная интеллигенция во всём винила власти и потому подозревала, что революцию готовят в имперском МВД. В действительности, конечно, провокацию готовили подлинные враги России, отнюдь не русские власти.
Один из известных писателей-эмигрантов, Г.В. Адамович в 1965 г. вспоминал, что 23 или 24 февраля впервые в университете узнал о подготовке свержения и убийства Императора Николая II. Поскольку в университете был заговорщический центр подготовки переворота, с вовлечением в него множества лево-политизированных студентов, то именно там сведения могли дойти до университетского сторожа, а потом до постороннего студента [«Русское лихолетье. История проигравших. Воспоминания русских эмигрантов» М.: АСТ, 2021, с.85].
При том что в интервью масон А. Гальперн рассказал, что в 6 утра 27 февраля его разбудил телефонный звонок жены Н.В. Некрасова, социалистически настроенный апологет революции, советский историк Тютюкин игнорирует эту наиболее важную датировку, когда пишет про Керенского: «в 8 часов утра его поднял с постели телефонный звонок заместителя председателя Думы Некрасова. Он сообщил что получено распоряжение царя о перерыве в работе Г. Думы, сказал о начавшемся восстании расквартированного в столице Волынского полка» [С.В. Тютюкин «Александр Керенский. Страницы политической биографии (1905-1917 гг.» М.: РОССПЭН, 2012, с.110].
Низкопробнейший непрофессионализм левого псевдоисторика из Института российской истории РАН проявился даже в неспособности определить простейшую дату Царского Указа о Г. Думе 25 февраля, который обсуждался в Таврическом дворце на протяжении всего дня 26 февраля. Барахтающиеся во множестве подобных мифов фальсификаторы способны лишь повторять бесконечную последовательность ошибочных суждений.
Важнейшим обстоятельством, следовательно, является указание Гальперна на 6 утра 27 февраля – ещё до того как Волынский и другие полки начали восстание и движение к арсеналу ГАУ. Звонок от масона Некрасова Гальперну в этот час доказывает самую прямую их прикосновенность к организации военного переворота, которая имела характер заговора, а не стихийного взрыва. А. Гальперн, как сотрудник английского посольства, играл важную роль связи между масонской организацией Н.В. Некрасова и заговором А. Мильнера.
О том как ВКГД управляла отрядами солдат и рабочих назначая во главу их комиссаров из студентов, дают сверх приведённого в моих предыдущих статьях и книгах мемуары барона Розена. Рассказывая, как военная комиссия ВКГД поставила во главе отряда из дюжины взрослых солдат 15-летнего ученика Петроградского коммерческого училища, Р.Р. Розен приводит его рассказ как была организована ВКГД система обысков частных домов для конфискации оружия: «Комиссия обратилась в Университет и высшие учебные заведения, приглашая добровольцев из учащихся, которые захотят взять на себя командование отрядами солдат» [R.R. Rosen «Forty years of diplomacy» London, 1922. Vol.II. P.246].
Таким способом утверждалась революционная власть и организовывалась новая система управления городом. Последователь Милюкова Пётр Рысс вспоминал про 1 марта 1917 г., как приехал в Таврический дворец к А.И. Шингарёву, продовольственному комиссару ВКГД. «Только вхожу, как студент-психоневролог останавливает меня: - Вы куда товарищ? Что нужно?». «Объясняю. – Подождите, сейчас скажем Шингарёву». «Стою, повинуюсь революционному порядку» [«Народная Мысль» (Рига), 1924, 20 ноября, с.3].
По наблюдению П. Рысса, точно так же: «слушаюсь, товарищ», отвечал студенту-психоневрологу (а не солдату или рабочему) Великий Князь Кирилл Владимирович, который заявил, что желает присягнуть на верность революции. Согласно «Биржевым Ведомостям», он прибыл в Таврический дворец 1 марта в 16 ч. 15 мин.
Как мне удалось доказать, и само февральское хлебное движение 23 февраля, а также военное восстание утром 27 февраля, направленное на захват арсенала, организовано по этой же системе вовлечения заговорщиками студентов и молодёжи. Подробнее всего это исследовано в биографии масона Н.В. Некрасова и книге «Генерал Краснов. Информационная война. 1914-1917».
Аделаида Герцык 10 марта 1917 г. упоминала: «когда приступом брали Арсенал», считая этот захват как самое важное событие переворота, наряду с освобождением из тюрем политических преступников и отречением Царя [А.К. Герцык «Жизнь на осыпающихся песках» М.: Центр гуманитарных инициатив, 2022, с.276].
Сокрытие подробностей подлинной истории захвата Арсенала вызвано необходимостью заменить заговор Мильнера на мифическое народное восстание за демократию.
«Молодёжь осталась верна своим преданиям. Её видели мы на улицах революционного Петрограда повсюду деятельною в самые жаркие дни, в самых жгучих, опасных местах» [И.М. Гревс «Молодёжь и революция» // «Русская Свобода», 1917, №2, с.3].
«Стрельба на улицах – стреляют подростки и пьяные бабы», - записан 2 марта рассказ свидетеля о событиях в Петрограде за те дни. Позже он слышал и о «ближайшем руководстве английского посла» в февральской революции, в связи с масонством [А.М. Сиверс «Дневник 1916-1919» М.: Кучково поле, 2018, с.132, 348].
