Читаю страшную книгу Г.Смита об атомной бомбе. Особенно страшно и отвратительно звучат те строки, где он жалуется, что "ничего не осталось делать, как работать над атомной бомбой в нашей стране. Вначале многие ученые могли надеяться и надеялись на то, что появится на свет какой-то принцип, согласно которому атомная бомба по существу невозможна. Эта надежда постепенно исчезла".
Прелестных вершин достигла наша цивилизация! Надеялись, что не откроют, не изобретут как-нибудь, а все-таки изобрели, открыли... (стр. 235).
* * *
Совсем ужасно выглядит в книге Смита описание первого испытания атомной (или, как он тут ее называет, - космической) бомбы.
"Работа шла под вспышки молнии и под раскаты грома..."
"Все находившиеся в контрольном помещении, включая д-ра Оппенгеймера и ген. Фаррела, затаили дыхание и молились со всей напряженностью момента..."
* * *
Боже мой, что же остается человечеству, кроме космического, глобального самоубийства?!! Разве не подлинное безумие вот эти слова Смита:
"Можно сказать наверняка, что большинство присутствующих молилось, и молилось более горячо, чем когда бы то ни было раньше. Если взрыв удастся, это будет оправданием нескольких лет интенсивного труда десятков тысяч людей".
* * *
Про N говорят, что он был исключен из Союза русского народа - за правый уклон в вопросах антисемитизма.
* * *
Ленинградская запись. Что ели ленинградцы пять лет назад? По официальным данным (выставка "Героическая оборона Ленинграда"): хвоя, пузыри сухие (заменитель мяса), альбумин технический, кишки соленые, целлюлоза (фабрика-кухня Кировского района выпустила 1000000 блюд из целлюлозы), мездра, челна (технические отходы после убоя рогатого скота), клей, жмыхи всех видов...
К этому могу добавить подошвенную кожу, всякого рода лекарственные травы... И тем и другим сам кормился.
* * *
У ларька, где торгуют квасом, конфетами и ватрушками.
Покупательница - продавцу:
- Вы что же мне так отвечаете, будто у вас гвоздь в сапоге? Вы должны улыбаться покупателю!..
Продавец делает страшную гримасу:
- Пожалуйста...
- Ты смеешься, подлец? С тобой покупатель разговаривает, а ты смеешься!..
* * *
26 января ездил в Загорск. Выехать удалось только к вечеру, на поезде 15.30. Подходил к Лавре уже в сумерках. Морозец под двадцать градусов. Все в инее. Под ногами как-то особенно похрустывает снежок, как хрустит он только в старых русских городах - в Новгороде, в Руссе и вот здесь - в бывшем Сергиевом посаде.
На площади, по случаю выборов, говорило радио. Когда я входил в лаврские ворота, диктор объявил:
- Говорит Ленинград.
Счел это за доброе предзнаменование.
Лавру осмотрел бегло.
Стоял за всенощной в огромном монастырском храме. Большой квадратный зал (корабль?), совершенно голый. Икон нет (не считая фресок). В конце зала - арка, за ней - мерцание свечей, блеск золота, электрическая люстра, пение монашеского хора.
У входа - налево свечной ящик. За ним два монаха: седой, высокий, благообразный, интеллигентный и - худенький, молодой еще, лет под сорок. Направо от входа - в самом углу, в нише - черный монах и мальчик-послушник: тонкое с девичьим румянцем лицо, каштановые кудри... Черный кожаный кушак препоясывает его отроческие чресла. Что-то нестеровское в этой паре. Крестятся истово, кланяются в пояс.
Собор ремонтируется, восстанавливается. По-видимому, когда-то алтарь был ближе - за той аркой, где сейчас идет богослужение, толпится народ, поет хор. Новый иконостас и царские врата, похоже, из какой-то другой церкви. Иконы XIX века, а может быть, даже и начала XX. Сверху пустота забита фанерой, и фанера наскоро побелена. По сторонам, где положено быть боковым алтарным дверям, - темно-вишневые огромные, от потолка до пола, драпри.
Служит наместник Лавры, священноархимандрит Гурий. Сослужат ему восемь или десять иеромонахов.
Молитвенно-трогательно поет мужской хор.
После всенощной службы - акафист перед ракой с мощами святого Сергия, игумена Радонежского.
Часы на клиросе - перед огромным, сверкающим золотом саркофагом раки читает двенадцатилетний мальчик-послушник.
Мальчики в алтаре. Кажется, двое из них ссорятся между собой. Физиономии у них не монастырские, задорные, - такие деревенские рожицы часто видишь среди учеников-ремесленников.
Напевы прелестные, монастырские.
За ектеньей иеродиакон возглашает молитву за "братию святой обители сей".
Не достояв акафиста, выхожу из храма в монастырский сад.
В саду тишина. Белеет в темноте огромный куб четырехфронтонного собора. Огромные деревья, огромные сугробы, как и все здесь огромное, прочное, на века сделанное.
Хрустально-нежно и на морозе как-то особенно звонко и витиевато вызванивают часы на соборной колокольне.
Стены в Лавре толщины непробиваемой. Арки двух ворот, через которые попадаешь в обитель, длинны, как туннели. Идешь под ними и плечами чувствуешь их белокаменную прочность и монолитность. Такие стены называли в древности столпостенами.
Город после Лавры оглушает своей суетностью и шумом, хотя и здесь, конечно, провинциально тихо и безлюдно.
Старинная площадь - с ее лабазами, складами и торговыми рядами сказочна и при электрическом освещении.
Искусственный накат шоссейной дороги идет в гору. За парапетом ее внизу - светится электрический шар ресторана "Волох". У входа автомобиль с британским флажком на радиаторе.
На площади - ларьки. Торгуют мороженым (это на двадцатиградусном-то морозе!), водкой, пивом...
Скрипит снег под ногами. Бегут санки. Идут с поезда люди - с портфелями, с авоськами...
* * *
Как славно пишут, бывает, наши газетчики. Токийский корреспондент большой московской газеты сообщает (в номере от 26.I.47):
"В весьма разбухших штатах демобилизационной палаты нашло себе приют ПЕРЕОДЕВШЕЕСЯ в гражданскую одежду большое КОЛИЧЕСТВО японских офицеров"...
* * *
К нашумевшей басне Михалкова "Лиса и Бобер" кто-то придумал концовку:
Чтоб не было тебе такого лиха,
Имей свою жену, но не бросай бобриху.
* * *
В самые трудные для Советского государства дни - в пиковые часы гражданской войны и интервенции - территории, находившаяся под контролем Москвы, сократилась до одной шестнадцатой всей площади России.
* * *
"Не потрафляй, даже если ты можешь рассчитывать на восемнадцать изданий".
Саша Черный
* * *
Реплика пьяного, которого волокут в милицию:
- За что??! Товарищ милиционер, за что?! Я честно пил пиво... а тут...
* * *
"Катя".
Клим Федотыч носил сибирку - длинный сюртук, ниже колен ("вакурат где голенища кончаются").
* * *
- За грудь, за пельки ухватился. "Стреляй!" - кричит.
* * *
Эпиграф к "Кате" (к той главе, где Ваня отказывается пить за здоровье государя-императора):
"...Хотя шел он сражаться против стороны, которой сочувствовал, однако невозможно было заставить его пить за успех дела, которому он не сочувствовал".
Г.Филдинг{488}. "Том Джонс"
* * *
- Ты вдова. Тебе легко. Куда захотела, туда и полетела.
* * *
Летом и под осень сорок седьмого года ходили по Руси поезда, прозванные в народе "веселыми". На таком поезде приехали из Краснокамска в Москву Ирина Большая и Иринка Маленькая. Платформа без навесов. Черепаший шаг. А на больших станциях по радио объявляют:
- Поезд номер пятьсот один, Веселый, отправляется с четвертой платформы. Повторяю...
* * *
Читал во сне (в ночь на 9.Х.47) рассказ или сказку, которая кончалась такими словами (записал сразу же дословно):
"И Рузвельт, который ехал в этот час на Бродвейскую конференцию, молился богу и говорил так:
- Дай хорошего... (неразборчиво) и мне, и бобру, который охотится сейчас в лесу, и рыбам, которые плывут в Гудзон, и всякой твари, которая живет в мире...
