— Ну и пусть! Я бы сама согласилась пойти в каюту к любому из тех, кто был на этих кораблях. Они отправлялись на смерть. Когда надо было идти на Цусиму, на смерть, никаких бунтов не было. Сколько раз отец повторял это слово: Цусима, Цусима. Они понимали, какая участь их ждет. Но в русском флоте не было такого корабля, который бы сдался. У врага были превосходящие силы, современная техника, а мы против них выставили тяжелые, неповоротливые суда, груды железного хлама, но и объятые пламенем, они не прекращали огня. Смерть. Они умирали по-русски. У них была другая психология, чем у вас и всех русских из отеля «Крым». Они думали лишь об одном. Это был порыв энтузиазма. Все они добровольно шли на смерть. Разве это не фантастика? Call it what you will. Называйте это, как вам угодно.
Репнин смотрел на молодую женщину, потрясенный.
Но пусть он не думает, что все это она наплела ему здесь, увлекшись мечтами о море, о флоте, об офицерах, танцах и балах в Кронштадте, — нет, она точно так же не отказала бы в своей любви любому из тех, кто погибал на реке Ялу. Целые батареи сгорели на Ялу под огнем японской артиллерии, но никто не отступил. А тут на нее так странно смотрят, когда она появляется с сэром Малькольмом. Думают, она его наложница. О, как важно женщине быть в обществе с тем, кем она могла бы гордиться! Она, к сожалению, лишена этой радости в своем браке. А насчет Ялу она сказала сущую правду, она бы не отказала никому из них в любви. Она готова была бы провести с ними ночь перед гибелью, когда они в лунном сиянии вознесутся к небу. Ну все, нам пора возвращаться! — и с диким воплем: Ялу! Ялу! Ялу! она вскочила на ноги.
Ольга показала ему глазами: надо прыгать в воду, как показывают мужу, любовнику или жениху на отдыхе, — и Репнин сейчас же ощутил непреодолимую разницу лет, которая их разделяла. Когда-то в Керчи такой же была его Надя. Он любовался Ольгой — нежной девичьей линией бедер и плеч, сильными ножками молодой балерины. Казалось, еще мгновение, и, раздумав прыгать в воду, она упадет перед ним на колени. Ее чудесные глаза смотрели на него с вызовом, полным чувственного желания, которого она не стеснялась. Должно быть, он по меньшей мере на тридцать лет моложе сэра Малькольма, пробормотала она. Ведь верно?
И крикнула с веселой беззаботностью:
— За мной! Пошли вместе! Ваш ход, князь!
Ребячливая, наивная девчонка, подумал Репнин, какой была и Надя, когда пустилась вместе с ним скитаться по свету. А девчонка тем временем подскочила на камне, как бы шагнув одной ногой вверх, и, повиснув на мгновение над морем в пустоте, распрямилась и с высоты врезалась головой в волны. Несколько мгновений ее не было видно, но потом она появилась под скалами, отфыркиваясь от морской пены.
— Старик ждет! — сквозь смех прокричала она ему снизу и расхохоталась еще громче: — А я жду вас, князь!
Потом он вспоминал, как прыгнул очертя голову в море, на ее зов — столь велика была жажда настичь не самое ее, но этот голос. Ее молодость одержала победу над ним. Но в воде он понял, что море за это время сильно похолодало и надо собрать все силы, чтобы не оказаться в смешном положении утопающего подле этого юного, прелестного создания, которое, быть может, еще не стало женщиной! Репнин старался плыть размеренно и ровно, разрезая волны правой рукой, а левой охватывая и как бы обнимая волну. Мысленно он молил море быть к нему милостивым. И хотя усталость быстро сказалась и на этот раз, он мужественно плыл дальше, стараясь не отставать от своей спутницы.
Вскоре она снова начала свои игры в воде, подныривая под него, как дельфин, играющий с утопленником, а потом обхватила Репнина рукой вокруг пояса, точно ребенка, поддерживая на поверхности. Напрасно он сопротивлялся.
Берег был уже недалеко.
Под конец она прильнула к нему всем телом, прижавшись щекой к его плечу, а временами касаясь его грудью. Потом они плыли на спине, медленно приближаясь к отмели.
Она приветствовала берег ликующими криками и смехом, Репнин молча делал последние усилия. Рот снова был полон воды, он уже добрался до отмели, но волны с силой тащили его обратно в море.
Она вышла на берег и ждала его, стоя перед ним почти совсем обнаженной. Она была олицетворением молодости.
ТОНУЩАЯ ИЗОЛЬДА
Полдень прервал купание туристов из отеля «Крым» в расселине Тристана. Пикник с шампанским верхней палаты сэра Малькольма состоялся на пологой вершине мыса, на траве; нижняя палата довольствовалась снедью из пакетиков, полученных в отеле. Верхняя компания состояла из Парков и графа Андрея с генеральшей, Репнина и госпожи Петерс, внизу, у пещер, располагались остальные.
За обедом громада шотландец вернулся к полемике о любви Тристана и Изольды — кого на самом деле любил Тристан и любила ли Тристана Изольда.
Восседая под огромным зонтом, откуда открывалась неоглядная даль океана, он рассуждал: одни лишь шотландцы способны оценить песни о несчастном Тристане, ибо только они умеют любить. Да еще, может быть, русские знают, что такое любовь. Но уж ни в коем случае не англичане.
Ироническая усмешка Репнина заставила и леди Парк вступить в разговор и поддержать высказывание мужа о русских. В России, как она слышала, существует пари на смерть. Проигравший должен покончить жизнь самоубийством. Самое поразительное, что это пари никогда не нарушалось. Какая-то невероятная нация, не правда ли? Называйте это как вам угодно! — повторила она.
Парк, ухмыляясь, подливал шампанское Репнину. Из распахнутой рубахи у него на груди выбивались буйные седые космы. Репнин добродушно поглядывал на него. Если в вечернем костюме в отеле старику удавалось скостить годок-другой из тех семидесяти четырех, которые у него были, то в купальных плавках, в полуголом виде, с вытянутыми огромными ножищами в набрякших синих венах и обвисшей кожей, поросшей седой растительностью, он при всем желании не мог скрыть свой истинный возраст. В его иссохшем, костистом теле еще угадывалась сила, но все же оно казалось полумертвым. Когда Репнин отвернул от него голову, он встретился со взглядом его молодой жены, смятенным и наполненным ужасом. Она догадалась, о чем думал Репнин.
И мысли его снова приняли нескромный оборот. Он спрашивал себя, что делает старик с молоденькой и нежной девушкой, такой соблазнительной, такой прелестной? Репнин и сам не понимал, откуда у него такие мысли. Раньше ему не приходилось думать таким образом о чужих женах. С каких пор он так грязно думает о любви? Может, секс все же и есть корень жизни? Sex is at the rooth of everything?
И тут Репнин услышал шепот покойного Барлова, который бубнил ему в ухо: «Помните, князь, санитарок из Керчи? Как они умоляли со слезами на глазах взять их с собой на корабль и жаждали залезть в постель к любому командиру — чем старше, тем лучше, только бы он их не прогонял. А что они вытворяли в постели! Каким только извращениям не потакали!» Это была вакханалия. А теперь сэр Малькольм искал подтверждения самоотверженной любви Тристана к прекрасной Изольде, которую он оставил и пошел воевать за своего короля и отечество. For king and country.
Из всего общества лишь госпожа Петерс, прикрывшая свое обгоревшее лицо чем-то вроде марокканской паранджи, как мусульманки на улицах проституток в Тунисе, отважилась возразить сэру Малькольму: у сэра Малькольма слова всегда расходятся с делом. Он и по сей день, отправляясь по делам в Европу один, без Ольги, норовит остановиться на ночь в Париже. Тряхнуть стариной. Тристан был цельная натура. Что же касается короля бриттов Артура, то он должен был защищать свою землю не только от англосаксонцев, но и от шотландцев, о чем умалчивает сэр Малькольм. Да и был ли Тристан так уж верен своему королю?
И хотя все это было сказано как бы в шутку, со смехом, в обществе возникла неловкая пауза. Репнин сидел потупившись. (Ему давно уже надоели эти глупые послеобеденные шутки и дебаты, принятые в Лондоне.)
