Кто она такая?
Оказывается, невеста в прошлом морской поручик по имени George Turtle.
Что касается имени, то с этим все понятно — святой Джордж был покровителем Британии, «turtle» же может означать и горлицу и черепаху.
То, что невеста — поручик английского флота по имени Джордж, вовсе не типографская опечатка. Невеста до недавних пор была мужчиной. Офицером ее величества королевского флота. Два года назад она еще была мужчиной. Теперь она женщина.
Вконец сраженный описанием этого великосветского бракосочетания, Репнин, не в силах оторваться, в ужасе рассматривал лицо молодой супруги, изможденное, высохшее, туберкулезное, поневоле вызывающее сострадание к перенесенным ею неестественным превращениям. Но вот он рассмеялся, его буквально трясло от хохота. Какая прелесть — молодожен и его нареченная посчитали необходимым расшить наряд невесты ирисами, она вся должна быть в ирисах. И с букетом из белых лилий предстать перед алтарем.
Лилии и в Англии считаются символом невинности!
Читая все эти откровения, Репнин, привыкший когда-то и сам совершенно механически выполнять аристократические ритуалы, сначала лишь тихо забавлялся, а после, вспомнив грубые русские выражения и шуточки, почерпнутые в армии, разразился неудержимым хохотом, повторяя что-то насчет «стонов невинной девушки». Вся эта безобразная комедия с ирисами, лилиями, храмами и фотографиями настолько раздражали его, что ему захотелось плюнуть, выругаться вслух. Покатываясь со смеху, словно бы разглядывая эти снимки с друзьями после офицерской пирушки где-нибудь в Керчи, он язвительно бормотал про себя: «Ну еще бы, конечно, секс — корень жизни».
Должно быть, и Мефистофель из подвала решил закончить это ревю модных журналов чем-нибудь веселым, и на последней странице одного из них Репнин увидел смеющееся хорошенькое личико девочки.
На ней ничего не было. Кроме крахмального белого воротничка на шее. Такие воротнички он носил в детстве в Петербурге, когда английская гувернантка выводила его в парк гулять, и в своем имении летом. Голую девчушку на фотографии звали Адриена. Выглядела она просто красоткой, особенно хороши были ее густые длинные волосы и голубые смеющиеся глазки. Между тем вокруг этой девчушки, по сообщению журнала, в городе Донкастер разразился громкий скандал. Но отчего? В чем причина?
Скандал разразился в связи с одним беззубым престарелым господином, чья фотография помещена под снимком девчушки. Господин пялится в объектив фотоаппарата, а щеки у него свисают от ушей. Господин этот — председатель общины города Донкастера. Он занимается коллекционированием фотографий. По словам Адриены, он выдающийся фотограф. «First-class photografer». Ну и что же тут такого? А все дело в том, что лорд-мэр Донкастера принимал у себя на обеде самого графа Роса, необыкновенно знатного рода и с высокими семейными связями. Граф является депутатом города Донкастера. Почему же газеты подняли такой крик? Почему городской викарий — неважно, как его зовут — мечет громы и молнии в адрес престарелого господина и почему представитель партии социалистов Mrs. Sadie Keers требует от общины выразить лорд-мэру недоверие?
Да потому, что на свет Божий всплывает скандальная история с фотографиями, которыми, как оказалось, давно уже увлекается лорд-мэр, заманивая к себе таких вот несовершеннолетних малолеток и снимая их в одном только крахмальном воротничке. Город Донкастер возмутил этот обнаружившийся факт. И хотя жена лорд-мэра как ни в чем не бывало присутствовала на банкете в честь депутата графа Роса вместе со своим мужем (нисколько не смущенным), всему свету стало известно, что Адриена, по его собственному признанию, была у него совершенно раздетая, в одном воротничке. Но разве в этом есть что-то предосудительное? Или непристойное? Фотография — единственное увлечение лорд-мэра в жизни. «My life-long hobby». Хорошенькая Адриена подтвердила невиновность лорд-мэра. Она чувствует себя оскорбленной. Это ее честная профессия. Ей за это платят. Гинею. Лорд-мэр считает Адриену необыкновенно фотогеничной. Лорд-мэр, по утверждению Адриены, особенно ценит «естественные» позы.
В конце концов Репнин развеселился и, треснув журналами о стол, воскликнул: «Хватит!» В его сознании осталось лишь одно: лорд-мэр заплатил бедной девчонке всего гинею. Ровно столько, сколько он получает в день в подвале фирмы «Lahure & son». В то время, в эпоху правления социалистов, это была больничная расценка за удаление одного зуба. «Да, маловато, маловато», — ворчал про себя бывший юнкер.
В ожидании жены, которая должна была за ним зайти, Репнин, отбросив журналы, стал ходить взад-вперед по лавке. Погруженная в полумрак, она казалась таинственной и незнакомой.
Из головы не шел превращенный в женщину офицер, представший перед алтарем с букетом белых лилий, видимо, этот призрак будет его теперь преследовать повсюду.
Репнин опустился в кресло и вдруг почувствовал ужасную усталость. Изнуренный бессонницей, мучившей его уже несколько месяцев, он внезапно заснул, словно провалился в беспамятство. Но в ту страну, куда уводит нас сон, следом за ним перенеслись тотчас же и снимки, помещенные на страницах иллюстрированных журналов. Вот к алтарю приближается бледный призрак, превращенный в женщину, следующий подле своего черноволосого избранника в сопровождении девочек из аристократических семейств. Минуя застывшего в неподвижности Репнина, в царство сна беспрепятственно двинулись и другие видения прямо с улицы, с другого берега Темзы; они провожают его в Милл-Хилл, где его ждет жена. Фигура невесты все растет, обретая постепенно контуры Британского полуострова, в чьем силуэте игривый француз увидел сходство с престарелой дамой, шествующей по направлению к морю в шляпе и с длинным шлейфом, тянущимся за ней. И пока призрачная свадьба разбухает, Репнин, рвущийся попасть скорее в Милл-Хилл, замечает, что целые толпы мужчин у него на глазах преображаются в голых женщин. Женщины, наоборот, превращаются в мужчин. Теперь это уже не отдельная картина из клуба нудистов, это весь Лондон, представший в столь неприглядном виде. Жуткое зрелище.
Репнин дергается, бормочет во сне, однако все еще не просыпается.
Охваченные любовной истомой, толпы оголенных людей извергают гейзеры огненной плазмы, из глоток мужчин несутся призывные вопли котов, из глоток женщин — стоны насилуемых кошек. Призраки безобразных телес вздымаются вокруг, подобно громадам зданий, подступают вплотную к лавке Лахуров. Перед ним открываются вагины улиц, вздымается ввысь огромный фаллос колокольни святого Иакова. К нему приближается знакомый, но непомерно огромный и страшный глаз. Это Надя. Она шепчет ему: «Где любовь, Коля? Где ой, божественный экстаз любви? Разве секс и есть любовь?»
Репнин дернулся и проснулся, сквозь сон до него доходило слабое дребезжание звонка. Он вскочил и увидел в витрине над хрустальной моделью женской ноги лицо жены. Надя. Она пришла за ним со своими коробками.
Он открыл ей дверь, она стала просить прощение за опоздание. С трудом доехала. Вагоны переполнены. Когда он попал в полосу уличного света, она испугалась: что случилось? Почему у него такое ужасное выражение лица?
Закрыв за ней дверь, он тихо сказал: ровно ничего не случилось. Он задремал. Видно, устал. На часах колокольни святого Иакова одиннадцать, и в вагонах подземки не будет много народа. Он очень рад ее видеть. И честное слово, как хорошо, что он родился русским.
И между тем как она испытующе смотрит на него, беря его под руку, он бормочет: «Я бы мог ее любить, даже если бы мы жили с ней, как брат и сестра. Без всякого секса».
Она смеется приглушенным смешком, Репнин тем временем останавливает такси, оно отвезет их до станции, откуда им уже без пересадки до Милл-Хилла.
БЕЛЫЙ ЭСКИМОС
Неважно, был ли он князем или нет, но после приключения в сквере с медицинской сестрой и разглядывания фотографий новобрачных, Репнин решил отказаться от своего глупого намерения искать знакомств по лондонским паркам.
