А спустя несколько дней он встретил в сквере подростка с ножом.

Было это в пятницу. В тот день он вообще не обедал. В лавке у него было много хлопот, и он вышел в перерыв из подвала посидеть положенный ему час в сквере у церкви. Тут он и заметил этого подростка, на вид ему было лет пятнадцать, а может быть, и все восемнадцать. Волосы у него были светлые, как солома. Он был очень красив, этот мальчик, с лицом ангела, что так часто встречается у английских детей, но при этом у него были страшные остановившиеся глаза. Светло-голубые. Взгляд их был почти безумным. Одет он был в диковинную смесь обносков с барского плеча. Лондонские мусорщики и прочая беднота нередко щеголяют в подобных нарядах. На нем было что-то вроде форменных брюк колледжа Eton, посещаемого сыновьями аристократов, профессорского сюртука, голубой пилотской рубашки, а вокруг шеи был обмотан белый шелковый шарф из гардероба какого-то светского льва. На ногах были огромные поношенные ботинки с высокими каблуками. Подросток неподвижно лежал, точно труп, в своем кресле и вдруг с неожиданной грубостью спросил Репнина: «Который час?» «What’s o’clock?»

В сквере отлично слышен бой курантов с башни Парламента, и герой нашего романа невольно подумал: «Почему он спрашивает меня об этом?» Но потом ответил:

— На моих часах половина второго. It’s half past one by my watch.

Мальчик вежливо поблагодарил его: спасибо!

Герой нашего романа заметил, просто так, чтобы сказать что-то еще:

— Вы, наверное, торопитесь? Are you in a hurry?

Мальчик поднял глаза и смотрел на него холодным и презрительным взглядом минуту-другую, а потом объяснил ему причину, заставляющую его поминутно сверяться с часами. Господин, как он понял, иностранец, поэтому он ему может довериться. Дело в том, что он выследил одного офицера, которого искал несколько месяцев. Этот офицер оставил под Арнемом его раненого брата, хотя обещал вернуться за ним. Офицер переправился через канал на надувной лодке, но не вернулся за братом. Его брат потерял много крови и умер. И теперь, сказал парнишка, он хотел бы встретиться с этим офицером. Повстречаться с ним, имея нож в кармане. Ему удалось разузнать, где обедает этот офицер.

Все это парнишка сообщил, понизив голос, и, опасливо вытащив его из кармана, показал Репнину длинный шотландский нож.

Затем мальчик встал и пошел в направлении улицы Сент-Джеймса. Вскоре он исчез из вида.

На первых порах герой нашего романа, ошеломленный, не знал, что и подумать: было ли это в действительности или ему привиделся сон. А может быть, это детская похвальба. Мальчишеская бравада. Но тут ему вспомнились глаза парнишки и захотелось броситься ему вслед, окликнуть его. Возможно, этот офицер ни в чем не виноват? Может, он не мог возвратиться. При всем своем желании не мог. Через этот канал. Да и кто знает, какие события происходили в тот день под Арнемом?

Несколько мгновений Репнин оставался неподвижным, точно прикованный к своему креслу, а когда вскочил, мальчишка скрылся. Оставалось лишь утешаться, что ничего страшного не произойдет. Нож не будет пущен в ход. Скорее всего дело обойдется шумной сценой с криками и бранью и мальчишка будет выкинут из ближнего клуба, где обедает офицер. Во всяком случае не следует вмешиваться в эту историю.

Но лицо мальчишки, его остановившийся взгляд и рука, тянущаяся к ножу, весь день стояли у Репнина перед глазами, пока он, не поднимая головы, работал в лавке.

Несколько дней подряд после этого эпизода Репнин разворачивал газеты, ожидая увидеть фотографию мальчика после совершенного убийства, его осунувшееся, ожесточившееся лицо.

Каждый раз, когда Репнин приходил в церковный сквер, он старался теперь разговориться со своими соседями, сидящими в креслах. Может быть, даже познакомиться с кем-нибудь из них.. Когда его кресло было занято, он садился напротив, дожидаясь, когда оно освободится. С его кресла удобнее всего было наблюдать комичный парад пеликанов. Когда же он садился в кресло, стоящее на противоположной стороне, он оказывался к ним спиной.

Женщины, сидящие рядом, тоже стали заговаривать с ним. И приветливо ему улыбаться.

Женщины тоже приходили сюда перекусить, а потом позагорать на солнце. И хотя они сидели так близко, что почти касались его локтями, он не заговаривал с ними первым. У него не было настроения общаться с женщинами. Он хотел бы познакомиться с кем-нибудь из мужчин, чтобы можно было обсудить серьезные проблемы трудоустройства, заработка и жизни в этом городе. Кроме того, в Лондоне не принято заговаривать с женщинами, это он отлично знал. Таков английский обычай. Мужчине полагается ждать, когда женщина сама обратится к нему. Обычно с каким-нибудь пустяком, но отвечать ей надо любезно. Она добавляет пару слов, но и это еще не говорит о ее желании завязать знакомство или даже продолжить беседу. Во время этого предварительного обмена репликами женщина оценивает достоинства своего собеседника. Прикидывает в уме, стоит ли ей продолжить с ним разговор или нет. Взвешивает доводы «за» и «против». (Pros & cons.)

Чаще всего на том все прекращается.

Она надеется встретить кого-то более подходящего.

Изучив досконально своих соотечественников, англичанки, надо сказать, мгновенно распознают иностранца и не против знакомства с ними. Никто не может сравниться прелестью, очарованием и любознательностью с англичанкой в первые дни знакомства. Однажды — это было в среду — наш герой обнаружил возле себя в садовом кресле миловидную блондинку, на ней не было шляпы, и густые волосы ниспадали на лоб. Она записывала что-то в тетрадку, лежавшую у нее на коленях, и улыбнулась ему, когда он сел. Приглядевшись повнимательней, он рассмотрел ее красивое, почти мальчишеское личико. Эта нежная красота часто встречается в юности у англичанок, но быстро отцветает. Городские женщины рано увядают. Женщин, до старости сохраняющих красоту, можно встретить разве что среди изнеженных представительниц «высшего сословия». В остальных слоях общества женщины к старости представляют собой галерею уродливых особ, напоминающих очковую змею и способных своим видом отпугивать ворон. Молодая девушка, оказавшаяся по соседству с нашим героем в тот день, была одета в белую юбку медицинской сестры и голубой целлофановый плащ от дождя. Она держала чернильницу на коленях и случайно ее опрокинула. Чернила разлились по ее книгам, белой юбке и чулкам, изобразив на них абстрактный рисунок. Она в ужасе вскрикнула. Вскочила. Он бросился ей помогать, но было уже поздно. Между тем она быстро взяла себя в руки и проговорила с легкомысленной усмешкой: теперь ее малыш сможет играть с ее книгами. «Baby will play with my books».

Она забыла дома свое вечное перо, рассказала ему молодая особа, и купила в лавке канцелярских товаров чернильницу с ручкой. Автоматические ручки очень дороги. А вечером у нее экзамен. Она учится в Birbeck колледже. И работает медицинской сестрой. Ей хотелось сегодня участвовать в соревнованиях по стрельбе из лука, местный клуб устраивает соревнования на поле для игры в гольф в Ричмонде.

Видимо, молодая женщина была не прочь свести знакомство с иностранцем.

Репнин слушал ее с улыбкой. Она сразу угадала в нем иностранца, призналась она.

Старая англичанка, обычно сидевшая по другую руку от Репнина, встала и, смерив девушку презрительным взглядом, удалилась с важным видом павлинихи. От Репнина не укрылась ее гримаса, тем не менее он продолжал улыбаться. Молодая женщина между тем пыталась стереть чернила с шелковых чулок, стеснительно открывая ноги выше колен. Она перехватила его взгляд. И, засмеявшись, сказала, что опаздывает, ей надо идти. Она еще не обедала. Может быть, она увидит его завтра?

Репнин поднялся с кресла, и, хотя он ни о чем ее не спрашивал, она рассказала ему, что разводится с мужем и в связи с разводом у нее много неприятностей. Живет она с матерью и маленьким сыном. Муж всячески ей досаждает и развода не дает. Война изменила и мужей, и мужчин, и сам Лондон, воскликнула она, усмехаясь. А он, случайно, не француз? Она видела, он зарылся носом во французские газеты.