Моя речь все ж таки немного тронула ее. Она улыбнулась, хотя и не взяла мою руку.

- Благородные слова.

230

Я почувствовал себя на высоте. Я сказал правду, как и стремился сделать это. И все же, когда я смотрел на нее, во мне снова зарождалось подозрение. Я знал, как легкомысленно ведет себя де Ламбант с женщинами.

Но Гай был моим другом и, конечно, должен был уважать мои отношения с Армидой. И снова я подумал, как гнусно не доверять ему, он и навестил меня лишь раз, потому что чувствовал мое недоверие. Чтобы еще больше развеять все подозрения, я снова начал говорить своей прекрасной даме дивные слова любви и о том, что я желаю видеть ее всегда улыбающейся и счастливой. Она по-прежнему стояла у окна, внимательно и серьезно слушая меня.

Наконец она произнесла:

- Ты открылся мне с новой стороны. Ты так прекрасно все понимаешь.

Мне этого было достаточно.

Как я уже говорил, каждый вечер ко мне приходил Мандаро. На нем была грубая серая накидка, защищавшая его от вторгавшихся в утренние и вечерние часы прохладных осенних ветров. Когда я почувствовал себя лучше, я поведал ему о своих страхах.

- Страх - признак вины,- сказал он.- Ты всегда получал удовольствие там, где хотел. Теперь ты страдаешь, потому что твоя возлюбленная, возможно, делает то же самое. Не она причиняет тебе боль, а твой двойственный образ жизни.

Я замотал головой. Вызывать чувство вины было в традиции его ремесла.

- Нет, нет, отец! Дела с другими женщинами облегчают мне сердце. Я никогда не занимался любовью с девушкой, к которой я не испытывал никаких чувств. Но эти чувства никогда не были глубоки. Я противился этому. Они пробудили во мне эту любовь, которую я теперь отдаю Армиде. Она причиняет мне некоторые страдания, но это не изменяет моих чувств к ней. Но меня мучает то, что ее эмоциональный склад отличается от моего, и она может влюбиться в кого-нибудь еще - хотя бы в де Ламбанта - и ее чувства ко мне остынут.

- В таком случае было неразумно поощрять ее дружбу с де Ламбрантом. Тебе нужно было прямо высказать свое неудовольствие этим, как это сделала она, говоря о твоих отношениях с другими девушками.

231

- Нет, нет... понимаете, одобряя их дружбу, я создаю между нами атмосферу доверия В такой атмосфере они не лягут вместе в постель. Но они могли бы сделать это, если бы я орал и проклинал их. И почувствовали бы вину, поэтому постарались бы сохранить все в тайне, что усугубило бы вину. Разве не так? Или я говорю ерунду? Кроме того, откровенно говоря, у Армиды очень узкий круг общения, отче, да и каким он может быть в этой семье? Если ей хорошо с Гаем, я рад за нее и не хочу мешать этому. Я думаю, это разумно.

- Я не уверен, что в данных обстоятельствах разумно полагаться на разум.

- Разум и честь. Человек должен верить во что-то. Я верю в разум и честь, и еще я верю Армиде и... Ох, скорее бы встать с этой кровати!

- Перри, я пришел не только для того, чтобы говорить с тобой о любовных делах.

- Что ты имеешь в виду? Ты считаешь, что они действительно занимаются любовью за моей спиной? Не может быть.

- Я этого не сказал. Это уж твоя ревность заговорила

- Да, ты прав. Я веду себя недостойно. Я всегда был высокого мнения о себе, теперь что все в прошлом. И все мои подвиги ничего не стоят.

- Надо приучаться жить без высокого о себе мнения. Должно быгь скромным и оценивать себя трезво.

- Это, может, и хорошо, да только не для актеров и художников. Лишь высокая самооценка поддерживает их в невзгодах и помогает выжить.

- Ну, что до невзгод, то к тебе это не относится. Твоя карьера на взлете. Ты обладаешь многими мирскими благами. Тебе следует больше задумываться о вечных ценностях - и скромность тебе в этом поможет.

- Я всецело в ваших руках, отче.

- Ничуть. Мои руки так же слабы, как и твои. В вечной войне Добра и Зла каждый из нас не более чем пушечное мясо. Все, что мы можем - это выбирать, каких пушек держаться. И это решение нельзя принять раз и навсегда; его надо принимать каждый день по тому или иному поводу.

- Ненавижу принимать решения. Мне хотелось бы быть твердым в постоянстве. Но я так слаб.

- Не надо недооценивать себя. Ты обладаешь смелостью, и твоя победа над кинжалозубом - яркое тому свидетельство. В этом смысле никто тебя не упрекнет.

- Ты утешаешь меня, отче. Но когда я с Армидой, мне необходима какая-то другая разновидность храбрости.

232

- Когда ты поправишься и снова обретешь твердость духа, тебе покажется смешным, что в этом деле нужна храбрость.

В одном он был прав: я потерял твердость духа. И каждый вечер мне не давали уснуть дурные предчувствия относительно верности Армиды.

Мои раны постепенно зарубцовывались. Около меня часами сидела моя дорогая сестра Катарина. Я погружался в грезы, а когда открывал глаза, мне приятно было видеть ее рядом со мной. Она сидела и вышивала, терпеливо ожидая моего выздоровления. Позже она стала располагаться у окна, играя с Посейдоном или разглядывая вышитые ею гобелены.

Cecipy нельзя было назвать красивой. Она походила на отца. У нее был, как у отца, бледный цвет кожи и вытянутый подбородок. Но мне очень нравилось выражение ее глаз, форма ее хорошенькой головки и нежный голос.

Мы часто, хотя и сбивчиво, говорили с ней о прошлом. Но я никогда не рассказывал ей о волнениях и тревогах, связанных с Армидой.

- Я так благодарен тебе, Кати. Как я жалею, что в последние годы мы редко виделись. Скоро уже зима, я хочу, чтобы мы чаще встречались.

- Я рада, что ты этого хочешь. Я всей душой стремлюсь к тому же. Но есть силы, которые разъединяют людей вопреки их желаниям.- Она как всегда говорила тихо и покорно.

- Мы сохраним душевное веселье, будем беззаботны и все преодолеем.

Говоря о беззаботности, я не кривил душой; когда рядом была Катарина, я в самом деле чувствовал себя беззаботным.

Воцарилась тишина, только слышно было за окном жужжание трудолюбивых пчел. Одна из них так нагрузилась пыльцой, что не могла оторваться от подоконника, и Посейдон игриво тянул к ней лапу. В ясном небе, не шевельнув ни единым перышком, стремительно пронеслись птицы.

Жестом указывая на них, Катарина сказала:

- Снова эти птицы с раздвоенными хвостами собираются вокруг башен. Перед тем, как отправиться в южные края, они вьют себе здесь гнезда. Мне всегда становится грустно, когда они улетают. Мне их очень жаль, и к тому же это означает, что прошел еще один год. Хотя каждый год они снова возвращаются из какого-то таинственного места. Они никогда не опускаются на землю. Если они это сделают, то им никогда уже не взлететь. Все

233

потому, что у них нет ног, если, конечно, верить Аристотелю и Тарзаниусу.

- Это вертки. Отец рассказывал мне, что они прилетают с южного континента, покрытого льдом. Туда еще не ступала нога человека.

- А он-то как об этом узнал?

- Должно быть, из архивных записей.

Катарина взяла белый гребешок и принялась расчесывать роскошный, песочного цвета мех Посейдона. Кот раздул грудь и замурлыкал так громко, что заглушил пчел. Но глаз не открывал.

Катарина, после некоторого молчания, издала смешок:

- Я все пытаюсь представить, как выглядит страна, которую никто никогда не видел.

- Не так уж трудно. Мы сами живем в такой стране. Здесь все загадочно и тайны не раскрыты.

- Шутник ты, Перри. Готова спорить, что это строчка из какого-нибудь твоего романса.

- Как только я произношу что-нибудь глубокое и мудрое - или хотя бы осмысленное, - так все сразу заявляют, что это цитата, из пьесы. Но пьесы часто пишут сами актеры - сама знаешь, мы ведь парни толковые. И разве ты не помнишь, что я в детстве был смышлен не по летам.

- Я помню, как ты изображал перед нами живые статуи, а мы должны были угадывать - кого ты представляешь. Ты чуть не утонул в лагуне, когда изображал Тритона. А я испортила новое платье, тебя спасая.