Адъютант Наполеона прибыл в десять часов утра – тоже при всём параде. Выслав всех из избы, Кутузов остался с ним наедине. С неба продолжал сыпаться мелкий дождь, предоставив офицерам в бурках и плащах превосходную тему для разговора.

«Il me faut la paix, il me la faut absolument, coûte que coûte, mais sauvez l'honneur»[12]. Это напутствие императора звучало в ушах генерала Лористона, когда он вручал русскому фельдмаршалу письмо от него. Кутузов пробежал его здоровым глазом, слегка наклонив голову.

«Князь Кутузов! Посылаю к Вам одного из моих генерал-адъютантов для переговоров о многих важных делах. Хочу, чтобы Ваша Светлость поверили тому, что он Вам скажет, особенно когда он выразит Вам чувства уважения и особого внимания, которые я с давних пор питаю к Вам. Не имея сказать ничего другого этим письмом, молю Всевышнего, чтоб он хранил Вас, князь Кутузов, под своим священным и благим покровом. Наполеон».

После обычных вступительных любезностей недавний французский посланник в России заговорил о дружбе между двумя императорами, которая разорвалась несчастливым образом по посторонним обстоятельствам, – вот удобный случай восстановить ее.

– Неужели эта необычная, неслыханная война должна длиться вечно? Император, мой повелитель, искренне желает завершить этот спор между двумя великими и великодушными нациями и покончить с ним навсегда. С самого начала кампании и русские, и французы показали себя беспримерными храбрецами и понесли тяжелые потери, так не пора ли завершить войну?

– Завершить войну? – Кутузов удивленно вскинул брови. – Так она еще и не начиналась.

Помолчав некоторое время под ошеломленным взглядом француза, он добавил:

– Меня потомки проклянут, если я сделаю первый шаг к замирению. Таково нынче настроение моего народа.

«Мир любой ценой…»

– Вы, верно, думаете, что император Наполеон желает мира с императором Александром вследствие несчастных событий в Испании или заявленного англичанами проекта о высадке за западных берегах Франции? – горячо заговорил Лористон. – Вовсе нет! Мы войдем в Мадрид, когда захотим, и англичане не посмеют высадиться на французскую землю! Иначе все французы восстанут, как один человек, и океан станет англичанам могилой.

«Эге! – мысленно усмехнулся Кутузов. – Если Бонапарт присылает ко мне таких дипломатов, то и беспокоиться не о чем». Он сделал вид, будто размышляет вслух:

– Конечно, отбить Мадрид будет непросто, раз уж королю Иосифу пришлось его покинуть… Да и новая высадка на Валхерен заставит удерживать поблизости два корпуса в Голландии…

– Откуда вы знаете эти подробности? – изумился Лористон.

Кутузов вперил в него здоровый глаз.

– Да от вас же, генерал, – сказал он просто. – Прежде я их не знал.

Гладко выбритые щеки Лористона слегка порозовели, он проклинал себя за несдержанность.

– Насчет мира я не имею никакого наставления от государя; при отправлении меня к армии слово «мир» ни разу не было упомянуто, – продолжал Кутузов.

– В таком случае, – встрепенулся парламентер, – прошу вашу светлость выдать мне пропуск, чтобы я мог отправиться в Петербург и вручить императору Александру собственноручное послание императора Наполеона, а в ожидании ответа заключить перемирие.

Фельдмаршал вновь сделал паузу, глядя на него испытующе. Потом сказал, что и перемирие заключать он не уполномочен, однако государь, разумеется, получит его донесение о желании императора Наполеона. Лористон достал запечатанное письмо, адресованное царю. Раз ему самому невозможно выехать в столицу, он желал бы, чтобы это письмо доставили как можно скорее. Назначьте курьера, он получит пропуск через французские линии.

– Благодарю вас, генерал, русские достаточно хорошо знают свою страну, чтобы найти дорогу в Петербург. – Кутузов подошел к окну, по которому длинными струйками стекал дождь. – Экая гнусная погода! Жалко курьера гонять.

Раз князь Кутузов настолько человеколюбив, он согласится на размен пленных? Фельдмаршал ответил, что и на этот счет указаний не имеет. Тогда Лористон заговорил о «неправильности» войны в России: жители нападают на французских солдат, когда те ходят поодиночке или по двое, поджигают свои собственные дома и собранный с полей хлеб – что это за варварство? Необходимо унять такие неслыханные поступки!

– Варварство, – вздохнул Кутузов. – А что я могу сделать? Желают прославиться: вот, мол, я каков, ничего для Отечества не пожалею! У самого два дома в Москве, да имений несколько в разных губерниях, одно сожжет – и не заметит, а иные остаются наги, как черви, и с голоду мрут… – Он словно опомнился и заговорил совсем другим тоном: – Что же касается вверенной мне армии, то я надеюсь, генерал, вы признаете, что мы воюем по правилам, как подобает храброй и честной нации.

С этим Лористон согласился совершенно.

Кутузов вышел проводить его на крыльцо. Генерал-адъютанту подали карету, запряженную четверкой белых лошадей; здесь же дожидался эскорт, который должен был проводить его до французских аванпостов. Посмотрев ему вслед, фельдмаршал обратился к терпеливо дожидавшимся офицерам.

– Что ж, господа, Буонапарте мира запросил. Только я сказал его послу, что государь и сам о том слышать не желает, и мне говорить запретил. Вам всем известно, что, пока хоть один вражеский солдат остается на Русской земле, его императорское величество и переговоров о мире начинать не велел. – Офицеры зашумели, выражая свое согласие. – Жаловался еще генерал на то, что мужички наши их фуражиров встречают дубинами да вилами, – мол, варварство это. На что я ему отвечал, что ежели бы я и желал переменить образ мыслей в народе, то не преуспел бы, поскольку они войну сию почитают как бы за нашествие татар. Народ ожесточен тем, что он видел, его не остановить. На нашей земле двести лет не было войны, народ готов жертвовать собою ради Отечества и не делает различий между тем, что принято и что не принято в войнах обыкновенных.

Эти слова тоже были встречены одобрительным шумом. Кутузов махнул рукой своему зятю Кудашеву:

– Зайди! Донесение государю писать будем.

«Москва, 6 октября 1812 г.

Князю Невшательскому и Ваграмскому, начальнику главного штаба Великой армии.

Кузен, сообщите маршалу Виктору, что я еще не отдавал приказаний насчет его движения, поскольку это зависит от движения неприятеля. Русская Молдавская армия, состоящая из трех дивизий, или из 20 000 человек, включая пехоту, кавалерию и артиллерию, перешла Днепр в первых числах сентября; она может направиться к Москве для усиления армии под командованием генерала Кутузова или на Волынь для усиления армии Тормасова; армия генерала Кутузова, разбитая в сражении при Москве-реке, ныне у Калуги, что наводит на мысль о том, что она ожидает подкреплений из Молдавии по Киевской дороге; исходя из этого предположения, маршал Виктор получит приказ идти на соединение с Великой армией либо по дороге через Ельню на Калугу, либо по другой; если же, напротив, 20 000 человек из Молдавии пойдут на помощь к Тормасову, войска Тормасова увеличатся до 40 000 человек, но наш правый фланг под командованием князя Шварценберга будет равен ему по силе, поскольку у князя около 40 000 человек – австрийцев, поляков и саксонцев; кроме того, я просил австрийского императора, чтобы корпус под командованием австрийского генерала Рёйса в Лемберге начал движение, и князь Шварценберг получил бы подкрепление в 10 000 человек; с другой стороны, неприятель укрепляет, как может, гарнизон в Риге и корпус Витгенштейна, чтобы выбить маршала Сен-Сира из Полоцка, а маршала Макдональда – из Риги и Динабурга; из писем князя Шварценберга от 24-го числа можно заключить, что Молдавская армия, вместо того чтобы идти к Москве, пошла к армии Тормасова; посему необходимо знать, что произойдет. При таком положении дел я желаю, чтобы маршал Виктор расположил свой корпус между Смоленском и Оршей, поддерживал переписку через курьеров с герцогом Бассано, чтобы сей министр сообщал ему все известия из различных мест, направил рассудительного, скромного и умного офицера к генералу Шварценбергу (сообщить ему, что происходит) и генералу Ренье (известить его об истинном положении дел); пусть установит регулярную переписку с минским губернатором и, наконец, направит агентов в разных направлениях, чтобы знать, что происходит. Таким образом, маршал Виктор сформирует основной резерв, чтобы прийти на помощь либо князю Шварценбергу и прикрыть Минск, либо маршалу Сен-Сиру и прикрыть Вильну, либо, наконец, в Москву для усиления Великой армии. Пусть генерал Домбровский с пехотной дивизией в 8000 человек и 1200 польских конников поступит под его командование, что увеличит его армейский корпус до четырех дивизий. Резервная бригада в Вильне, состоящая из 4-го вестфальского полка, двух батальонов из Гессен-Дармштадта, которые должны прибыть из шведской Померании к концу этого месяца, и восьми орудий, тоже перейдет под его командование. Наконец, в течение ноября составятся две новые дивизии: одна в Варшаве (32-я), к которой примкнут три батальона из Вюрцбурга, вторая в Кёнигсберге (34-я), которая была в Померании под командованием генерала Морана, а теперь, также усиленная несколькими батальонами, перейдет под начало генерала Луазона. Обладая общим командованием над всей Литвой, Смоленском и Витебском, маршал Виктор должен повсюду контролировать администрацию и принимать действенные меры для реквизиции хлеба и фуража, устройства печей в Могилеве, Орше, Россасне и Дубровне; пусть делают много сухарей, и чтобы его корпус имел при себе запас провианта на тридцать дней, не забирая ничего ни у военных транспортов, ни у армейских обозов. Если вдруг коммуникация с Москвой будет перерезана, он должен послать кавалерию и пехоту, чтобы восстановить ее. Его главная квартира должна находиться в Смоленске.