Выходили около половины восьмого вечера, было еще светло, легкие, невесомые сумерки подкрадывались к поселку, хотя до захода солнца оставалось целых полтора часа. Хорошо выспавшийся и потому оживший Яр прихватил с собой термос с чаем, Ада взяла цветы, а Роман вышел из дома, неся в одной руке пластиковую канистру с водой, и складную табуретку – в другой. Ему трудно было долго стоять, а стоять сегодня придется не меньше часа.

– Ну чего, инвалидная команда, готовы? – поприветствовал всех Роман. – Ада, молодец, и где только такие хорошие нашла? Яр, отлежался? Ну и славно. Давайте выдвигаться, сперва на погост, а потом на холм.

– Слушаюсь, командир, – кивнул Яр. – Ада, откуда цветы?

– С лужайки, которая за ЛЭП, – ответила та. – Ром, я у дороги рвать не захотела. Пыльные. А там чистенько.

– Ну и правильно, – покивал Роман. – Где банка?

– Так там старая была… – Ада замедлила шаг.

– А если спёрли?

– Ой, погодите тогда, я сейчас, – Ада сунула цветы в руки Яру, и пошла к своему дому.

…Разумеется, банку спёрли – хорошая трехлитровая банка в хозяйстве всегда пригодится – поэтому на могиле Аглаи сперва слегка прибрали, потом водрузили на обычное место новую банку, налили воды, и поставили свежий букет. Яр что-то ворчал о дураках и вандалах, которым охота тут шастать, и банки тащить, а Роман и Ада просто стояли и смотрели на скромный, небольшой совсем памятник из диабаза с портретом-медальном. С этого медальона улыбалась им тихой доверчивой улыбкой Аглая, навсегда оставшаяся в золотых своих двадцати пяти годах, улыбалась светло и безмятежно. Фото на керамическом овальном медальоне за сорок три года совершенно не выцвело и не изменилось, и надпись «Аглая Палей, 1955 – 1980» не изменилась тоже, но вот те, кто смотрел сейчас на этот старый снимок, изменились разительно, и не было у них больше на лицах того, что сохранил фаянс. Прежними остались разве что имена.

– Ангел мой, – прошептал Роман. – Ангел светлый…

– Прости меня, – еще тише добавила Ада. – Если сможешь, прости меня.

Ответом им, как и всегда, была тишина, лишь ветер едва слышно, почти беззвучно прошел в этот момент по молодой июньской траве, и тронул листья на растущей неподалеку огромной березе. Березу эту они тоже помнили молодой, едва ли десятилетней – тогда, когда хоронили Аглаю, березу эту почему-то оккупировало несколько ворон, которые принялись орать, как заполошные, и Роман, не выдержав, принялся кричать на них чуть ли не истерически, и швыряться комьями сырой земли, кучей лежавшей рядом с еще пустой тогда могилой.

– Никогда себе не прощу, – произнесла Ада. – Никогда.

– И не нужно, – ответил ей Роман, не отводя взгляда от портрета. – Потому что такое не прощают.

– Ром, не надо, а? – попросил Яр. – Не начинай сейчас. Только-только сердце угомонилось. Спасибо за корвалол, кстати.

– Да не за что, – Роман глубоко вздохнул, тряхнул головой. – Ладно, идёмте. Пока я совсем не расклеился.

– Пошли, пошли, – поддержал Яр. Поправил лямки рюкзака. – А то нам идти ещё сколько, а Луна – она уже вон, глядите.

Ада и Роман подняли глаза – да, действительно, в светлом еще небе диск Луны был уже вполне хорошо различим, а это означало, что надо поторапливаться. Кинув прощальный взгляд на памятник, все потянулись к выходу – первым шел Яр, за ним Ада, и замыкал это шествие Роман, который всё-таки пару раз украдкой оглянулся.

– Каждый раз надеюсь обратиться в соляной столп, но, кажется, это так не работает, – заметил он, когда компания выбралась, наконец, на неширокую лесную дорогу. – Думаю, что посмотрю еще раз, и окаменею. Нет, снова нет, и опять нет. Врут всё эти сказки. И религия тоже врёт. Ухожу, прихожу, оборачиваюсь…

– Ром, хватит, – попросила Ада. – Не терзай ты душу и себе, и нам, пожалуйста.

– А ты вообще молчи, – огрызнулся Роман. – С учетом того, что ты сделала, тут у тебя нет, и не может быть права голоса. Всё, идёмте, действительно, время уже.

Ада ничего не ответила, она прошла мимо Романа, и пошла вперед, постепенно ускоряя шаг, а Роман и Яр так же молча последовали за ней. То, что должно было быть сказано – было сказано. На сегодняшний вечер в планах теперь оставалась только Луна.

***

– Ты чего, коньяк добавил? – возмутился Роман. – И много? А если у меня давление шибанет? Мне сегодня коньяк нельзя.

– Да немного я добавил, столовую ложку всего на термос, – отмахнулся Яр. – Так что ничего с тобой не будет, тем более что чай был горячий. Я для запаха, а не для пьянки.

– Ох… ладно тогда, – сдался Роман. Взял из протянутой руки Яра стаканчик, осторожно отхлебнул. – Да, нормально вроде.

– Ну и вот, – обрадовался Яр. – А ты говорил.

– Смотрите, – шепотом сказала Ада. – Сейчас…

Луна поднималась над лесом выше и выше, заливая холм, на котором они стояли, дорогу, поля, и лес призрачным холодным светом. Сегодня она была яркая, до невозможности яркая, и такая красивая, что захватывало дух. Трое молча смотрели на шествие Луны по небу, и довольно долго молчали, пока молчание это не нарушил, наконец, Яр.

– Завтра полнолуние, – произнес он. – Ещё раз придём, да?

– Конечно, – кивнула Ада. – Придём.

– После завтрашнего останется ещё две полные Луны, то есть мы, получается, на третью, – задумчиво сказал Роман. – Что ж, это правильно. Но как же всё-таки красиво.

– Нарисуй, – предложила Ада.

– Так Яр уже нарисовал, – Роман вздохнул. – Лучше, чем он, я не сумею.

– Да ладно, – Ада усмехнулась. – А ты всё же попробуй.

– Может, и попробую.

На холме они просидели до одиннадцати, и ушли только тогда, когда стало совсем уже холодно, а Луна поднялась выше, и краски, которые она дарила окружающему мира, начали меркнуть.

***

«…познакомилась на даче с близнецами, Яном и Яром Огарёвыми. На вид они совсем близнецы, но всем говорят, что погодки, врут, наверное. Они смешные, постоянно дурачатся, и Ян умеет играть на гитаре. Они немножко странные, потому что оба говорят, что помнят войну, но ведь они никак не могут помнить войну, мы с ними в пятьдесят пятом родились, а война тогда уже десять лет как кончилась. А они говорят, что помнят. И самолёты помнят, и обстрелы, и как у них бабушка старая погибла на их глазах, именно что под обстрелом. Это странно. Спросила у мамы, она сказала, что они фантазёры, а я дура, которая им верит, а еще сказала, что такими вещами не шутят, это низко. Но, может, они про какую-то другую войну говорили? Надо будет спросить потихоньку, пусть расскажут. Ян и Яр живут у Куровых, которые рядом с нами, забор в забор, и мама скоро с братьями познакомилась. Сказала, что вроде хорошие, хотя и дурачки, конечно. Но у мамы все дурачки, разве что Рому она выделяет, но Рома – он какой-то необыкновенный, настолько необыкновенный, что я к нему и подходить боюсь. К тому же Рома с четырнадцати лет гуляет с Аглаей. Аглая – красавица, мама сказала, что она с каждым годом всё больше становится похожа на французскую актрису Мишель Мерсье. Про актрису не знаю, а про Аглаю знаю – они с Ромой идеальная пара, все так говорят. Может, они поженятся? Я бы хотела побывать на свадьбе, ни разу не была, только издали видела. Аглае белое платье было бы очень к лицу…»

– Дневники? – спросил Эри.

– Ага, – кивнула Берта. – Обычные девчачьи дневники. Кое-что странное прослеживается, но это работа гения, который таскал парней туда-сюда. Романа, кстати, не таскал. Только братьев.

– Да? – удивилась Эри. – А нам сказал, что всех.

– Нет, не всех. Свою копию он отправил сразу по адресу, а вот их – куда-то ещё, и лишь в подростковом возрасте переправил уже сюда. Им было по пятнадцать, как я понимаю.

– Ага, значит, ещё до того, как с Фламма и Амритом это всё случилось, – сообразила Эри. – Вот же хитрый гад. И нам не сказал.

– А что ты от него ждала? – удивилась Берта. – Мы сидели там, глядя на весь этот кошмар, а он тут… ай, ладно, ну к чёрту. Читать что-то будешь?