- Позиция штурмана определилась... Как радист?
- Подчиняюсь большинству.
Ивану приятно единодушие боевой ячейки. Где-то в глубинах самолюбия затронута и профессиональная гордость летчика: "Ведь не случайно же они доверяют мне свои две жизни".
- Хорошо, товарищи мои! Спасибо за доверие... А теперь всем за работу!
Предстоящая посадка заставляет Сохатого спешно заняться арифметикой. Он начинает соединять воедино секунды полета и снижения со своим уменьем, чтобы определить наличные жизненные резервы.
"Допустим, туман от земли двадцать, а снижение три метра в секунду, что же в таком варианте получится?
Кабина расположена на высоте четырех метров от земли, начало посадки с семи, пока пойму, что вышел из тумана, нужна хотя бы секунда... В резерве остается шесть метров, или две секунды, на принятие решения о посадке и исправление возможных ошибок при заходе на полосу... Две-три секунды, после которых можно еще успеть увидеть бросившуюся тебе навстречу смерть или бесконечно долгую в секундном исчислении жизнь".
Иван Анисимович стремится посмотреть на себя с нейтральных позиций, хотя их существование, по его убеждению, вообще-то сомнительно. Молчание в остром споре, так же, как и демонстративный нейтралитет, - тоже позиция, которая активно отражает точку зрения человека... Но на размышления внимания уже не хватает: самолет и работа с ним не оставляют свободного времени... "Примеряться надо с полным старанием. Теперешний заход предопределит окончательное решение", - эта мысль вытеснила из головы все, не относящиеся к быстро бегущим секундам.
...Выпущены колеса и посадочные закрылки. Машина планирует в молочную белизну. Когда до земли остается сто двадцать метров, а до начала полосы два километра, самолет встречается с верхним краем тумана и окунается в него.
"Туман только начинается, - размышлял Сохатый. - При нормальной погоде я должен был бы на этой высоте уже выйти из облаков и видеть перед собой посадочные огни аэродрома. А в этом заходе - все не так... Опасно нырять в воду, не зная дна. Смотри, не сломай шею!"
Высота пятьдесят метров... От красных огней, размещенных перед посадочной полосой, туман окрасился в кровавый цвет.
В наушниках голос стрелка-радиста:
- Командир, огни приближения по левому борту! Заговорил и штурман:
- Идем правильно. Выше нормы пять метров!
- Понял. Смотреть за высотой. Уходим на второй круг с двадцати метров. Определить нижнюю границу тумана.
Сохатый бросил взгляд на секундомер. "Проговорил шесть секунд потерял двадцать метров".
- Командир, двигатели!
- Пошли! Штурман, смотреть на землю! Иду по приборам!
Сохатый двинул сектора управления двигателями от себя и почувствовал, как с ростом оборотов они плавно потащили машину вперед... Скорость двести пятьдесят - двести восемьдесят километров.
- Увожу корабль вверх.
- Командир, полоса под нами! - доложил штурман.
"Ему хорошо. Штурман сейчас смотрит вертикально вниз. А у меня такой возможности нет: расположение кабины не позволяет и нельзя оторвать взгляда от приборов, если не хочешь попасть в рай".
- Лапшин, как прошли?
- Точно по центру полосы, командир!
Доклад штурмана обнадеживает Сохатого. Вытерев рукавом куртки взмокший лоб, он старается сбросить с себя излишки напряжения, продышаться... Бомбардировщик вырывается из белой пелены в дымчатое небо, и Сохатый кладет его в разворот для выхода на обратный посадочному курс.
- Что же будем делать дальше, товарищи экипаж?
Иван говорит это будничным голосом, слушает сам себя, и ему кажется, что так необходимая сейчас обыденность интонации получилась. Важно, ох как важно быть сейчас уравновешенным и уверенным. Надо утвердиться в спокойствии самому и вселить его в штурмана и стрелка-радиста. Если кто-нибудь из них не выдержит напряжения последних секунд, сорвется на крик, который отвлечет внимание летчика от главной работы, - тогда пиши пропало, труды окажутся напрасными.
- Как самочувствие, командир? Устал?
- Ничего, до выхода на посадочный курс передохну.
- Если сумеешь повторить такой же заход - сядем...
- "Ракета", я - сто второй. Еще одна попытка, теперь с посадкой!
- Вас наблюдал. Заход был правильный. Повторяю: посадку разрешить не могу, не имею права!
- "Ракета", мы же добиваемся у тебя не разрешения, а докладываем о наших действиях. Ты дал команду прыгать. Мы ее приняли. Безопасность наша на моей совести... Включай огни на полный накал. Боковые посадочные прожектора не зажигать, а продольный луч опусти пониже, чтобы он не засвечивал нижнюю границу тумана.
Иван надевает кислородную маску. Туго усаживает ее на лицо и открывает полностью вентиль аварийности подачи кислорода. В рот врывается тугая, пахнущая морозцем струя. Он не успевает ее полностью расходовать, и от этого под маской создается небольшое избыточное давление. Вдох делается легким, а прохладный кислород пробирается глубоко в грудь, разливается бодростью по телу и осветляет голову.
...Скоро разворачиваться для нового захода на посадку. Иван прислушался к своему самочувствию: нервы отдохнули от предыдущего напряжения, он ощутил спокойную собранность. В голове, не нарушая рабочего оптимизма, бродит география летных происшествий, случавшихся в подобных случаях, вспоминаются тамошние ошибки... Пока есть свободная минутка, Иван эти мысли не прогоняет - такое самообразование накоротке не во вред делу: оно настраивает на осторожность и предельное внимание, позволяет лучше понять подстерегающую опасность.
Сохатый снимает маску и на всякий случай закрывает вентиль кислородных баллонов - так безопасней.
- Штурман, начали разворот! Все внимание - высоте. На планировании, начиная с четырех километров, дальность до полосы давать через каждые тысячу метров, только без лишних слов...
- Есть! Буду говорить одни цифры в последовательности: дальность, скорость, высота.
Секундная стрелка отпрыгала по циферблату беззаботным кузнечиком восемь кругов. Осталось - две минуты.
- "Ракета", сто второй на прямой. К посадке готов! Радиооборудование аэродрома и мои приборы работают нормально. Дальность - двенадцать километров.
