Такие продолжительные полеты особенно нравились Ивану Анисимовичу... Помимо отработки комплекса учебных задач они давали возможность в короткое время охватить взглядом большие пространства родной земли, полнее осмыслить происходящие на них изменения.
Летному составу, уходящему в особо дальние, а подчас и опасные полеты, он всегда говорил: "Окинуть взглядом треть планеты - счастье, которое выпадает не каждому!.." Говорил и сам был в этом убежден.
* * *
Подключив к управлению машиной автопилот, он внимательно наблюдал за утренним небом. В воздушном просторе генерал всегда искал как новую красоту, так и скрытую в нем опасность. Небо было его дорогой, которая всегда требовала четких и незамедлительных действий. За более чем сорок лет летной службы Сохатому так и не довелось дважды увидеть одинаковое небо, и он не переставал удивляться безграничному разнообразию воздушного океана, омывающего голубую планету Земля.
Иногда небо воистину потрясало его своей необычностью, своей таинственной силой, и тогда ему думалось, что никакими красками невозможно передать его разноликость: великолепие раннего утра и глубоких задумчивых сумерек, знойного или морозного дня, нудность пасмурной мокроты и тревожность хмурой ночи... Если полету сопутствовала удача, Иван Анисимович наслаждался небесным гостеприимством, но и не обижался на его неожиданную ярость.
Кто-кто, а уж он лучше многих знал, как изменчиво небо. Оно могло не раз меняться в течение одного часа полета.
Даже безоблачное небо всегда и везде различно. Сухой воздух Средней Азии делает его горячим и бледным, выгоревшим от жары. Глубина небесной синевы растворяется в желтой пыли, которая закрывает даль дымчатой кисеей.
Воздух Ледовитого океана заполняет небо голубой хрустальной прозрачностью, до предела раздвигающей горизонт. Зимой оно искрится в звонкой тишине, а летом отгораживается от тепла фронтами облаков, в которых идет сражение между севером и югом.
Атлантика насыщает небо Европы белесой сыростью циклонов, которые создают много житейских и летных неудобств.
Сохатый, как и многие, сердился на службу погоды, когда не сбывались ее предсказания, когда небо оказывалось неприятным для жизни и опасным для полета. Он забывал иногда, что зародившийся циклон через сутки уже можно описать, но кто возьмет на себя смелость дать характеристику будущему ребенку?
Небо... Генерал часто сравнивал его с океаном, старался определить, что роднит воздух и воду, И главное видел в том, что они были сыновьями одной матери - Планеты. Дети, оберегающие мать и дающие жизнь всему сущему на земле.
Сохатый выключил самолетные аэронавигационные огни и подсветку приборной доски летчика. Убедившись, что оцифровка всего оборудования читается свободно, скомандовал по самолетному переговорному устройству:
- Экипажу выключить ночное освещение и перейти на дневной режим работы.
Выслушав доклад об исполнении указаний, он посмотрел на часы и продолжил:
- Объявляется завтрак. Установить очередность: у штурманов навигатору, в задней кабине - командиру огневых установок; остальным в такой последовательности: бортинженер, помощник командира, командир. Времени на всех - двадцать пять минут...
Завтрак, обед, ужин, отдых - строго по расписанию. Все это - обычная в безграничном небе жизнь экипажа стратегического корабля.
Завтракает бортинженер - его и свои обязанности выполняет командир, обедает второй пилот - за двоих работает командир. С него, командира, никогда не снимается ответственность.
* * *
Самолет шел на восток, поэтому для Сохатого солнце поднималось над горизонтом с удвоенной скоростью. Его лучи уже упали на землю, и стали видны горы. Их медно-бронзовые гряды плыли в тумане. У самых вершин туманы превращались в розовую дымку, делавшую очертания гор мягкими и теплыми.
Прошло еще несколько минут полета, и ландшафт стал иным. Внизу уже можно было явственно различить тяжелый, поросший лесом камень, разрезанный глубокими каньонами ущелий и долин, по которым текли розовые от солнца реки.
Горы оборвались узкой равнинной полоской земли, примыкавшей к морю. Над ним предстояло сегодня выполнить учебную стрельбу ракетой. На желтоватой воде разбросились пятнами зеленоватые мелководья, а дальше море наливалось голубизной и с трудом уже отличалось от неба.
* * *
По командам навигатора Сохатый вывел корабль на боевой курс.
- Командир! Ракета, системы пуска, управления и контроля - исправны. Цель видим. Штурманы и полигон к работе готовы!
- Хорошо! Запуск двигателя ракеты разрешаю.
Вскоре генерал различил в привычном гуле работы основных двигателей новый свистящий звук, который все больше набирал силу. И чем сильнее разгонялся маршевый двигатель ракеты, тем слышней становилась нетерпеливая дрожь ее носителя, ощутимее направленность предпусковых секунд...
- Командир, все приборы по нулям! - Голос главного штурмана звучит торжественно. - Ракета цель "видит". Прошу разрешения на стрельбу!
- Пуск разрешаю!
Генерал не первый раз произносил два этих слова, но никогда не мог сказать их спокойно. Вот и сейчас голос его дрогнул от волнения. Сохатый оторвал взгляд от приборов и через лобовое стекло фонаря стал смотреть вперед, надеясь увидеть уход ракеты с корабля. В это время машина чуть вздрогнула, будто кто-то легонько толкнул ее, и в кабине стало тише.
- Командир, отцеп в норме!
- Слышал.
А вот и она! Иван Анисимович все же успел заметить короткую сигару, которая, блеснув на солнце, исчезла в голубоватом мареве неба, оставив на несколько секунд, как память о себе, дымный след.
Скорость!.. Корабль считанные минуты пробыл над морем, и вот уже перед глазами экипажа черные каменные осыпи противоположного берега, а за ними желто-зеленая равнина, прикрытая редкими облаками, над которыми .господствовало ослепительное, яркое солнце.
Летел Сохатый над морем не впервые, но почему-то всегда видел в нем три моря: бескрайнее, когда представлял себя на пляже, небольшое - с борта пассажирского теплохода, маленькое - из кабины ракетоносца. Тысячи часов, проведенные на скоростях, недоступных людям в обыденной жизни, породили в нем разновеликость восприятия одного и того же моря, уменьшили до сравнимых с дальностью полета размеров и сам земной шар.
