Они думали, что знают знаменитый Мертвый Лог в Люнебургской пу́стоши как свои пять пальцев. Но нет, они снова и снова убеждались, что только теперь почувствовали все его скрытое очарование.

Вальтер и Рут садились в тени можжевельников, обступивших узкую долину, точно стража, и он читал ей вслух Ленса, разные истории из жизни животных. Как-то раз у них было чудесное приключение: они забрели в гости к пастуху, и он угощал их деревенским хлебом и овечьим сыром. Рут держала на коленях белоснежного ягненка. На закате они сидели на лугу возле пастушьей хижины, и старый пастух с плоским лицом под черной широкополой соломенной шляпой, вначале такой подозрительный и замкнутый, с комической серьезностью рассказывал им всякие страшные истории о Мертвом Логе.

Как часто на углу какой-нибудь улицы они обшаривали свои карманы и складывали всю свою наличность, прикидывая, смогут ли пойти в концерт или на «олимп» в Городской театр. Говоря по правде, Вальтер, если ему уж очень туго приходилось, брал иногда горсть сигар из тщательно оберегаемых матерью запасов и превращал их в звонкую монету.

В театре или в концертном зале Рут клала иногда голову ему на плечо. Иногда он держал ее руку в своей. Встречаясь взглядами, они радовались, находя свое отражение в глазах другого. Они не замечали ни тех, кто смотрел на них с добродушной улыбкой, ни тех, кто бросал двусмысленные взгляды. Им вообще не приходило в голову, что о них могут злословить или заподозрить в том, о чем они и думать не смели.

II

Как-то, в одну из своих поездок, они очутились в Лауэнбурге и за городом на склоне холма натолкнулись на молодежную туристскую базу. Под песни и веселый смех молодежь отплясывала народные танцы. Держась за руки, Рут и Вальтер остановились, глядя на танцующих. Гармонист, уже немолодой человек, с кривой трубкой в зубах, растягивал мехи гармоники. Как четко выделялись на изумрудно-зеленом лугу яркие юбки девушек и разноцветные спортивные куртки юношей. Как просто, не жеманясь, танцевали молодые люди польку: одни — с пленительной грацией, другие — с удалью. Как они подзадоривали друг друга, пересмеиваясь, перекликаясь. Вальтер посмотрел на Рут — ее глаза смеялись.

— До чего у них весело! Чудесно! — воскликнула она.

Ему показалось, что она хотела этим сказать: «Посмотри, им весело, а мы всегда одни». И он ответил:

— Вот и я когда-то входил в такую группу. И у нас часто бывало так же весело… Но это было давно.

— И у вас там тоже танцевали?

— Еще как!

— Пойдем потанцуем! — И она потянула его за собой.

Гармонист, на лице которого смеялась каждая морщинка, ободряюще кивнул им.

— Слушай, Рут, я, пожалуй, уже разучился танцевать. Ведь это шведско-шотландский танец, верно?

— Как будто. Попробуем!

Оказалось, что Вальтер ничего не забыл. С каким увлечением он танцевал! Он кружил вокруг своей дамы, скрестив руки на груди, потом, обхватив ее за талию, шел в пляске вместе с ней по кругу. Под конец Вальтер ощутил в себе такую уверенность, что даже чуть-чуть расшалился: когда он, по ходу танца, опустился перед Рут на колено, а она закружилась вокруг него, он протянул к девушке руки с такой лукаво-молящей миной, что она не удержалась и звонко захохотала. Смеялись, глядя на них, и другие танцующие.

— Ну как, ничего? — спросил он, тяжело дыша, заранее уверенный в ее похвале.

— Отлично! Никогда бы не поверила, что ты так танцуешь!

— А разве вы в первый раз танцуете в паре? — спрашивали окружившие их девушки.

— Да, впервые.

К ним протиснулся юноша в синей спортивной куртке. Его широкое полное лицо было сплошь усеяно рыжими веснушками. Он приветливо улыбнулся, показав ровные белые, как фарфор, зубы, и спросил:

— К какой организации вы принадлежали?

— К «Социалистической рабочей молодежи»!

— Что-о? — вскрикнули все сразу, и лица просияли еще больше. — К СРМ? А к какой группе?

— Нейштадской. Одно время я даже был старостой. — И Вальтер в нескольких словах рассказал, как Шенгузен их распустил, как он, Вальтер, не прижился в группе «оппозиционной молодежи» и с тех пор остался одиночкой.

Все начали наперебой рассказывать, что они тоже раньше входили в организацию «Социалистическая рабочая молодежь», а теперь существуют как самостоятельная единица. Они называли себя «Свободной пролетарской молодежью». Это была одна из бармбекских групп.

Рут и Вальтера пригласили остаться. Прерванные танцы возобновились.

— Папаша Пель! У нас еще одна пара прибавилась!.. Сыграй-ка что-нибудь повеселее.

— Молодцы, что пришли, — откликнулся старик, словно Вальтер и Рут только запоздали. — Повеселее, значит? — Он растянул гармонику и заиграл быструю бойкую польку, которая танцуется вприпрыжку, и все хором стали подпевать:

Если Марта не танцует,

Значит, ножка не стройна.

Пусть сошьет до полу платье —

Марта будет спасена.

III

Группа стала их родным домом. Они опять приобрели друзей, зажили жизнью коллектива, который сознательно, без колебаний, шел собственным, им самим избранным путем и никому не позволял вмешиваться в свои дела. Дни заискрились разнообразным содержанием. Много спорили, в предметах для спора недостатка не было, редко все и во всем сходились во взглядах. Вальтер досконально знакомился с картинными галереями и музеями; учился отстаивать свое мнение в теоретических спорах. Не было ни одного значительного и интересного явления, которое они не попытались бы изучить и понять. В картинной галерее они безмолвно стояли перед Рембрандтом, восхищались сумасшедшим великолепием красок у Ван-Гога. В музее по истории Гамбурга пытливо проникали в глубь столетий и прослеживали рост родного города, как наблюдают за развитием живого существа. С Бергедорфской обсерватории рассматривали Венеру и Марс; толковали о свободном браке и товарищеских отношениях между мужчиной и женщиной; читали Фореля, Вейнингера и Блюхера и устраивали дискуссии о прочитанном. При этом говорилось, разумеется, немало глупостей. Им хотелось осуществлять на практике социалистические идеи, но пока они лишь путались в мире чудесных утопий. И все-таки их мечты, искания и заблуждения были прекрасны и волнующи.

А война все продолжалась. Безумие торжествовало победу. Лик мира был искажен ненавистью. Народы истекали кровью. Однако символ веры Вальтера и его друзей гласил: человек добр. Это было название книги, в которой известный немецкий писатель^[3] изображал войну, проклинал ее бессмыслицу. Книга эта стала для группы манифестом.

IV

Не хватало одной лишь Рут…

Они собрались под большими часами Центрального вокзала, чтобы отправиться в двухдневный «великий поход» по горам и долам Герде. Погода была в этот октябрьский день словно по специальному заказу: свежо, холодновато, но зато сухо и ясно.

Не хватало одной лишь Рут… Этого никогда не случалось. Она ни разу еще не опаздывала. Вальтер то и дело выбегал к главному входу. Вот последний трамвай, которым она могла бы приехать, а ее нет. До отхода поезда оставалось три минуты.

— Что могло с ней приключиться? — спрашивал староста группы Ганс. — Я думал, что ты договорился с ней вчера.

— А как же! Конечно, договорился, — ответил Вальтер.

— Ничего не понимаю. Ждать больше нельзя ни минуты. Ты едешь с нами? Или…

— Я остаюсь. Поезжайте. Мы, может быть, еще догоним вас.

С радостными возгласами бросились юноши и девушки на перрон. Вальтер грустно смотрел им вслед. Об этой поездке он давно мечтал. В рюкзаке лежали великолепные лакомства, даже плитка шоколада с орехами, который она так любит…

Три часа тридцать пять минут. Сквозь окна пассажирского зала он видел, как тронулся поезд…