Доктор Баллаб сунул в карман газету и поехал на Аусенальстер, к гаулейтеру. Адъютант Карла Кауфмана Эллерхузен был на месте, и втроем они обсудили меры, необходимые для того, чтобы раз навсегда заткнуть рот «буржуазным писакам», как назвал редакторов газеты «Гамбургер анцайгер» доктор Баллаб.

На следующий день главного редактора «Гамбургер анцайгер» доктора Манфреда Каульберга нашли с простреленным легким у подъезда его дома, а виновников преступления и след простыл.

После этого случая ни в одной буржуазной газете Гамбурга не появлялось ни единой критической строчки в адрес сторонников Гитлера.

Доктор Баллаб настаивал на том, чтобы Первого мая по улицам Гамбурга прошли маршем штурмовые отряды. Но тут уж ему не удалось сломить отпор ни руководителей партии, ни руководителей штурмовиков, Эллерхузен, тем временем назначенный Кауфманом бригадным командиром штурмовиков, первым запротестовал против предложения Баллаба.

— В этот день, — заявил он напрямик, — моих людей, даже если у каждого в кармане был бы револьвер, сметут с улиц, как цыплят. Нет, высокоуважаемый коллега, мы еще не так сильны. Не нужно во вред себе перегибать палку.

— Какие последствия, по-вашему, мог бы иметь такой марш? — спросил доктор Баллаб.

— Невероятное кровопролитие! — ответил руководитель штурмовых отрядов.

— Знаете ли вы, что полицей-президент Берлина запретил первомайскую демонстрацию коммунистов?

Это было всем известно. Но никто ничего не сказал. И доктор Баллаб продолжал:

— А ведь сей господин социал-демократ! Он, очевидно, не боится «невероятного кровопролития», ибо трудно себе представить, чтобы коммунисты подчинились.

На этот раз, однако, Баллаб не достиг своей цели. Гаулейтер отдал приказ: Первого мая никаких маршей.

Доктор Баллаб пригласил гаулейтера к себе. Он еще не сложил оружия. По-весеннему мягким апрельским вечером они сидели на террасе баллабской виллы на Эльбском шоссе.

— Поговорим откровенно с глазу на глаз, — начал хозяин дома, откупоривая бутылку красного вина. — В Берлине Первого мая предстоят бурные события. И если…

Гаулейтер перебил его:

— Ты полагаешь, что социал-демократ Цергибель велит стрелять в день Первого мая?

— Ему придется это сделать, — ответил доктор Баллаб. — Ты вдумайся только, каково положение внутри страны. Рейхсканцлер Генрих Мюллер — социал-демократ, социал-демократ Карл Зеверинг — министр внутренних дел. Почти во всех крупных городах полицей-президенты члены социал-демократической партии. Социал-демократы вынуждены и хотят показать буржуазным партнерам по коалиции свою надежность. На их ризах есть пятно — референдум по поводу возмещения убытков князьям. Они хотят смыть это пятно и Первого мая попытаются смыть его кровью. А мы должны доказать, что только национал-социалисты способны отстоять и сохранить буржуазный строй. Вот почему пассивность в данной ситуации не только ошибочна, это — политическая глупость.

— Понимаю, — ответил гаулейтер. — Но мы отнюдь не пассивны. Мы стоим под ружьем. Я разговаривал с Мюнхеном. Наше решение одобрено. Нам рекомендовали держать штурмовые отряды в полной боевой готовности.

— Половинчатая мера, — сказал доктор Баллаб и наполнил бокалы. — Но все же какой-то просвет. Значит, и в Мюнхене видят, каково положение вещей.

— Вот так так! — воскликнул гаулейтер. — Мне кажется, ты недооцениваешь фюрера!

— Наоборот! — смеясь, возразил доктор Баллаб. — Ну, прежде всего выпьем. За здоровье фюрера!

Они чокнулись, выпили. Доктор Баллаб, еще держа бокал в руках, сказал:

— Если бы мы не считали ниже своего достоинства пить за социал-демократов, я бы выпил за здоровье Цергибеля и ему подобных! На мой взгляд, социал-демократы этого толка превосходно льют воду на нашу мельницу. Мой покойный отец, который понимал это уже много лет назад, был не так глуп, как мне тогда казалось.

V

Первый день мая выдался чудесный. Сияло лучезарное весеннее солнце, нежно зеленела молодая листва, а в небе стояли мелкие белые облачка. На всех домах развевались красные и черно-красно-золотые флаги, улицы заливали толпы празднично одетых людей, с красной гвоздикой в петлице пиджака или на блузе.

Кат, держа за руку теперь уже пятилетнего сына, ждала у Нового Конного рынка колонну демонстрантов, двигавшуюся со стороны Сан-Паули, к которой Вальтер собирался примкнуть. Первыми подошли ротфронтовцы; впереди — плечистые знаменосцы, поистине богатыри, за ними — остальные, отряд за отрядом. Народ бурно приветствовал их. Маленький Виктор тоже усердно махал им ручкой. Оркестры ротфронтовцев играли новую, зажигательную, боевую мелодию, и рабочие пели:

Левой, левой, левой!

Бьют барабаны! Вперед!

Левой, левой, левой,

Красный Веддинг идет!

Кат вместе со всеми вслушивалась, стараясь разобрать слова песни.

Нас окружают фашисты,

Чернеет горизонт.

К оружью, пролетарии!

Рот фронт! Рот фронт!

Кат спрашивала себя, почему сегодня лица у этих людей не такие, как всегда? По принятым представлениям, они были в большинстве своем некрасивы. Одни — костистые, испитые, другие — изрезаны складками, точно высечены грубым резцом. Но сегодня все лица озаряла одна общая радость и гордость.

Подошла колонна краснофлотцев, крепких, загорелых людей. Их встречали особенно восторженно. Их песня хлестала воздух, как пулеметный огонь.

Верфи, шахты, заводы,

К оружью! Равняйте шаг!

Мы пронесем через земли и воды

Красный рабочий стяг^[13].

Кат все глаза высмотрела, но Вальтера нигде не было. Ей ничего другого не оставалось, как примкнуть к одной из колонн и вместе с ней шагать к Моорвайде, куда стекались колонны демонстрантов со всех концов города для торжественного празднования дня Первого мая.

Вальтера не было в колоннах демонстрантов. На сборном пункте ему передали команду немедленно явиться в редакцию. Там уже все собрались, и шло распределение заданий. Стало известно, что в Берлине полиция стреляла в рабочих, которые вышли на демонстрацию вопреки запрету. По последним сведениям, на рабочей окраине Берлина в Веддинге дело дошло до настоящих уличных боев, до сих пор не утихающих. Вальтеру поручили составить короткую, пламенную листовку; ее немедленно отпечатают и распространят среди демонстрантов, сказал ему главный редактор Копплер и прибавил:

— Тебе известно, что полицей-президент Цергибель — непосредственный виновник сегодняшних кровавых событий. Это первый случай в Германии, чтобы социал-демократ запретил рабочим выйти Первого мая на улицы. Пиши без всякой оглядки. Тон должен быть суровым и решительным. Но помни, что берлинцы обороняются от полицейского произвола. О вооруженном восстании в настоящий момент и речи не может быть. Вопросы есть? Нет? Сколько времени тебе нужно?

— Час, вероятно.

— Самое большее, Вальтер! Наборщик уже здесь и ждет текста.

Набросок, через полчаса представленный Вальтером, тут же с небольшими поправками пошел в набор.

Еще до того, как по радио передали первые сообщения о кровавых стычках в Берлине, на улицах Гамбурга уже распространялась листовка.

Луи Шенгузен, ныне полицей-президент Гамбурга, приказал конфисковать листовку и запретил коммунистическую газету «Гамбургер фольксцайтунг». Полиция заняла редакцию и типографию. Вальтер Брентен, во втором квартале подписывавшийся ответственным редактором, был арестован.