Надежнее всего их сближало вербальное общение, всегда нескучное для обоих и вытесняющее его тревогу на периферию сознания. Наверное, это можно было назвать духовной близостью. Так или иначе он все более укреплялся во мнении, что Женя готова выйти за него замуж и, судя по её характеру, будет верной женой. В один из последних ялтинских дней она неожиданно подняла и эту планку.

– Неплохой получился медовый полумесяц, – сорвалось с его языка вместе с последним поцелуем, когда они пожелали друг другу спокойной ночи.

Это прозвучало на грани фола, поскольку о женитьбе он всё еще не заикался. И тут Женя со значением произнесла:

– Запомни. Если ты хочешь, чтобы мы были вместе, можешь во мне не сомневаться.

– Предлагаешь на тебе жениться? – поинтересовался он, усугубляя свою бестактность.

– Условие не обязательное. Решай сам.

– Готова второй раз на те же грабли? – испытывал он себя на жестокость.

– Я верная, – без затей констатировала Женя, неизвестно, догадываясь ли, что ему этого мало…

И всё-таки он решил. В самолете, возвращающим их в Москву ночным рейсом, когда Женя невесомо, словно не желая преувеличивать свою роль, прикорнула у него на плече, он отчетливо ощутил возникшее между ними родство и невыносимость его потери. «Вот и не будь идиотом», – подтолкнул внутренний голос, подменивший исчезнувшего «охранника». Темнота в иллюминаторе все заметнее замещалась парящим свечением столичного мегаполиса. Началось снижение, и Женя, разбуженная по радио голосом стюардессы, просивший пассажиров пристегнуть ремни, открыла глаза.

– Пойдешь за меня? – пряча волнение, спросил он – и удивился её мгновенной сосредоточенности. Никогда она не смотрела на него так пристально и в придачу требовательно.

– Ты уверен, что этого хочешь? – негромкий вопрос прозвучал как ранее заготовленное и ждавшее своего часа заклинание.

«Ты уверен, что не хочешь и не захочешь того, что я не могу тебе дать?» – с ходу перевел докучливый “охранник”, не думавший никуда исчезать.

– Апперкот, – вырвалось у него. – Хочу ошибиться в твоем вопросе.

Смутная надежда, что Женя как-нибудь намекнет на несостоятельность «охранительной» версии не оправдалась – она промолчала, то ли не ведая о его тревоге, то ли не желая на неё реагировать. Слова для продолжения диалога не находились, и он предпочел ретироваться, благо самолет уже выравнивался над посадочной полосой, настраивая пассажиров сосредоточиться на моменте приземления.

По дороге от Внуково до его дома они почти не разговаривали. Такси быстро мчало их по пустой, еще не пробужденной капитализмом ночной Москве. Глядя на пробегающие мимо огни, он вообразил себя пилотом во время взлета и приближения к точке принятия решения. Дома они наскоро перекусили захваченными с юга припасами, по очереди забежали в душ, и только в постели, рядом с Женей, он освободился от сплина, прильнул к её хрупкому телу и принялся целовать все его изгибы и закоулки… Женя была ласковой и, как обычно, спокойнее чем ему хотелось, по умолчанию давая понять, что мяч в виде его повисшего в воздухе предложения остается на его стороне. Воспользовавшись этим, он отодвинул точку принятия решения до утра, обнадеживая себя тем, что оно мудренее.

Утро в самом деле не подвело. Проснувшись, он любовался пока еще спящей Женей, укладывая переживаемое в невесть откуда взявшийся ритм:

Проснуться и не обнаружить рядом

Того, к кому успел привыкнуть безвозвратно;

Открыть глаза и взглядом не уткнуться

В изящный профиль; нежное дыханье

Не услышать, что волнует -

Куда там музыке общедоступной…

Ну нет, уж лучше спать счастливым!

Едва ли не одновременно с пришествием резюмирующей строки Женя пробудилась, и он без предисловий нашептал сочиненное в касаемое губами ушко, почувствовав себя псом, ожидающим похвалы от хозяина. Пока он шептал, Женя опять сомкнула ресницы, а потом, приподнявшись, похвалила «пса» нежным, но, что говорить, и на этот раз без долгожданного темперамента поцелуем. До этого она целовала его первой только однажды – сообщая о своем прошлом «замужестве». Но точка принятия решения не допускала колебаний, и он тут же пресек попытку «охранника» подать голос.

– Так пойдешь? – спросил он, схватив Женю в охапку и отрывая самолет от земли.

– Пойду, – спокойно ответила Женя, кладя на штурвал и свои руки.

Он решил брать быка за рога и ехать в ЗАГС не откладывая. В голову пришел Грибоедовский, где он, по счастью, бывал лишь на чужих регистрациях. Через пару часов он вводил Женю в главный московский дворец «бракосочетаний», впервые заметив, что дурацкая тавтология назойливо, помимо вывески, повторялась барельефом над входной дверью.

Принимавшая заявления дама с гордостью за своё учреждение уведомила об очереди на регистрацию, которой им придется ждать до следующего года – не меньше двух месяцев.

– Если хотите быстрее, советую выбрать другой ЗАГС, – заключила она, оглядывая жениха и невесту и не без любопытства ожидая от них решения.

– Не торопись – опоздать всегда успеешь, – неожиданно и несколько отстраненно отозвалась Женя на предложение ускорить перемену своего статуса переменой места.

И хотя шутка ему не понравилась, он продолжил в том же духе, пародируя Горбачева:

– Нам главное – нАчать. Так что, пожалуйста, оформляйте.

Дама по видимости довольная их решением, заглянула в свой кондуит и, не исключено, что в порядке поощрения, вписала в заявление дату накануне Нового года. Она выдала им купоны на льготное приобретение обручальных колец и посещение cалонов для новобрачных вкупе с суперэлитной парикмахерской “Чародейка”, постричься в которой обычным гражданам было труднее, чем зарегистрировать свой брак в Грибоедовском ЗАГСе. Однако честно предупредила, что ничего не гарантирует «из-за быстрых и непредсказуемых изменений во всём».

Женя предложила обойтись без колец, сославшись на то, что никогда не придавала им значения, и заставив его вспомнить историю своего первого супружеского кольца.

…Однажды вечером, когда они с женой, в очередной раз дойдя до каления, дискретно перемещались по безлюдной разделительной аллее Ленинградского проспекта, он снял кольцо с пальца и в отчаянии брякнул: «Хочешь я его выброшу?» Услышав в ответ: «Хочу», он в сердцах швырнул кольцо, улетевшее вкосую от узкой дорожки, во всех смыслах неумолимо тесной для них обоих. Жена, априори не поверившая в его поступок, разрыдалась и потребовала найти кольцо. И он действительно, к своему изумлению, его разыскал – угадав примерное место падения и исследуя всё, что блестело в невысокой траве, подсвеченной оказавшимся неподалеку шоссейным фонарем. Увидев кольцо, жена успокоилась и уверенно заявила: «Ты не мог его найти, значит, никуда не бросал»… Он перестал носить кольцо, когда объявил жене о разводе, ещё не имея своего жилья – снял и положил в семейную шкатулку. А когда, покидая квартиру, хотел забрать вместе с личными вещами, нашел кольцо переплавленным под меньший размер и оставил лежать на месте…

Готовность Жени остаться неокольцованной позволяла хоть в чем-то суеверно не повторять неудавшийся ритуал. Но за её предложением мерещилась скрываемая безрадостность предстоящего обряда. Для праздника в нем не доставало отнюдь не кольца, и ей не хотелось, чтобы оно служило постоянным напоминанием этой недостачи. Он мог ошибаться в подобной Жениной мотивации, но вдохновляющих контраргументов в голове не возникало. Зато добавился аргумент в продолжавшую о себе напоминать «копилку». Случалось, что Женя это замечала и замыкалась в себе. Её гнетущее молчание и отсутствующий взгляд наводили на мысль, что она обо всем догадывается, и что ей нечем рассеять его меланхолию. Он не находил выхода из этого тягостного для них тупика. Выручал какой-нибудь отвлекающий сигнал извне, требующий их совместной реакции, на которую оба охотно переключались.