Вальтеру уступили лучшее местечко у огня, он даже вытянул ноги. Майору Сулину пришлось свои убрать в сторону, чтобы Осип Петрович и Голунов тоже могли подсесть к огню. В самом дальнем углу землянки спал офицер; из его широко открытого рта вырывался громкий храп.

Вальтер взглянул на серое скуластое лицо солдатика, повторявшего с равномерностью механизма:

— Баку?.. Баку?..

Майор Сулин подкинул поленьев в замиравший огонь костра. Он рассказывал — и слова его были так же медлительны, как и движения:

— Сегодня чуть свет фашисты пошли в атаку, примерно около трех рот, при поддержке пятнадцати танков. Видно, хотели отрезать дорогу на Калач, нашу связь между южным и северным краем котла. Но на них обрушились огнем сзади и спереди, со всех сторон: ни один из наших солдат не оставил своего места. Василий, — майор указал на спящего офицера, — свалил из своего пистолета трех фрицев. Один из них — надо было вам его видеть — бежал и ревел, как загнанное животное! Стрелял во все стороны и ни на минуту не переставал орать, пока не попался Василию под дуло.

— Чего же ради он кричал: чтобы нагнать страху на наших или сам ополоумел от страха? — спросил Голунов.

— Скорее всего хотел ревом заглушить собственный страх смерти. Теперь он лежит на снегу и больше не ревет. Много их лежит на снегу. Но…

— Что? Алло! Нет, не расслышал… — Телефонист широко раскрыл усталые глаза. Сонная одурь мигом соскочила с него. — Нет, не понимаю!

Майор Сулин и все остальные взглянули на телефониста, слушавшего с напряженным вниманием.

— Да, слышу!.. Да, да!.. Ташкент?.. Ташкент?.. Верно! Да!

Телефонист обратился к майору:

— Все в порядке, товарищ майор!

И тот продолжал:

— Ну, вот. Так и пошло. Пять атак за день, а один раз они докатились до самого штаба. Чертовски упорный противник, этот фриц.

Степной ветер проносился над их головами. Было трудно поддерживать небольшой огонь, а дров было мало.

— Разрешите? — В землянку, тяжело ступая огромными валенками, вошел солдат.

— Ну, что? — спросил майор Сулин.

Солдат доложил:

— Передатчики на переднем крае, репродукторы — метрах в ста от первого немецкого дота.

— Хорошо, товарищ.

Вьюга выла, бушевала, вздымала белые облака снега и гнала их перед собой. Все тяжело шагали по рыхлому снегу; колючий ветер обжигал затылок. Возглавляли маленькую колонну шесть автоматчиков в белых маскировочных халатах, похожие на привидения.

Бешеные порывы ветра захватывали дыхание. Хотя на Вальтере было плотное теплое белье и меховой полушубок, холод пробирал до костей. Пылавшее лицо болело, точно его резали острыми ножами. Но он втянул голову в плечи и невозмутимо шагал вслед за остальными. Черт побери! То, что другие выносят изо дня в день, из ночи в ночь, может некоторое время вытерпеть и он.

— Осторожно! — крикнул майор Сулин. Но Вальтер уже споткнулся и упал. Осип Петрович помог ему встать.

— Что это? — Впрочем, он и сам знал, обо что споткнулся. Он почти приник лицом к лицу мертвеца.

Вдруг в небе вспыхнуло яркое красное пламя.

— Ложись!

Все бросились в снег.

Ни один звук не нарушал тишины. Лишь ветер выл с неослабевающей яростью.

«Боже мой, может быть, я здесь один лежу, зарывшись носом в снег!» Вальтер поднял голову, поискал глазами своих спутников. В ту же минуту раздался короткий сильный удар и один за другим — несколько взрывов. Вальтер прижался лицом к снегу и почувствовал, как горят у него щеки.

Опять наступила тишина. Осип Петрович поднялся.

— Это их «ванюша», — сказал он.

Вслед за ним вскочили и автоматчики.

Двинулись дальше…

Все, что Вальтер хотел сказать своим землякам, он подробно записал. Но исписанные листки так и остались в кармане. Под впечатлением пережитого за последние часы пришли совсем другие слова. Он говорил о бесчисленном множестве мертвецов, рассеянных по степи, говорил о солдате, который от страха ревел, как зверь, а теперь умолк навеки, говорил о семьях немецких солдат на далекой родине и о будущей Германии без фашизма и тирании, о той Германии, во имя которой стоит жить.

Слова, произносимые дрожащими от волнения губами, казались Вальтеру пустыми и бессильными. Если бы он мог видеть своих соотечественников, смотреть им в глаза! Но нет, он бросал слова в пустоту зимней ночи и даже не знает, слышат ли его.

За все время, пока Вальтер говорил, не раздалось ни одного выстрела.

Но как только он кончил, поднялись снопы трассирующих пуль; пули с шипением падали в снег.

На обратном пути в штаб майор Сулин передал Вальтеру Брентену немецкий воинский билет и еще какие-то документы.

— Вальтер Карлович, в своем обращении к фрицам вы упомянули о том крикуне. Вот его документы.

Вальтер раскрыл воинский билет, и вся кровь отхлынула у него от лица, дыхание перехватило…

— Нет! — крикнул он.

— Да, да, это его бумаги, — заверил майор.

— Почему вы пришли в такой ужас? — спросил Осип Петрович.

Вальтер с трудом произнес:

— Это… гамбуржец.

— Ну и что же? — Осип Петрович рассмеялся. — Среди гамбуржцев тоже попадаются дураки.

— Да, вы правы. Товарищ майор, могу ли я оставить у себя эти документы? Я отдам их в политотдел армии.

— Что ж, пусть так.

Вальтер Брентен положил в карман документы — единственное, что осталось от его кузена Эдмонда Хардекопфа.

III

В тесном помещении политотдела армии не прекращалась деловая суета. Одни уходили, другие приходили. Отсюда уносили листовки, сюда приносили найденные документы, письма, дневники, газеты, журналы. Проводились беседы с инструкторами политотделов, составлялись тексты для радиопередач на переднем крае, принимались донесения из подразделений. Тут же диктовали на машинку протоколы допросов пленных, писали листовки, приказы, а солдаты, которым предстояло ночное дежурство, спали на деревянных нарах, закутавшись в свои овчинные полушубки.

Генерал, человек лет пятидесяти с лишним, невысокого роста, седой, с исчерченным морщинами добродушным лицом, жил за деревней в маленькой казачьей избе. Он вызвал полковника Байкова и Вальтера, которые собирались отправиться на хутор Советский, чтобы оттуда обратиться к немецким войскам, стоявшим в Мариновке и Карповке.

— На этом участке, — сказал он, — развернутся, вероятно, бои, танковая армия Манштейна попытается прорвать кольцо под Сталинградом. Бои, по всей видимости, сосредоточатся на юго-западном участке. Мариновка — его самая выдвинутая точка.

Вальтер воспользовался случаем, чтобы подробно расспросить о битве под Сталинградом, прорыве и окружении германской армии.

— Армия, которой я командую, сражалась на севере между Доном и Волгой, — рассказывал генерал. — Сражалась неплохо. Но то, что сделала Шестьдесят вторая армия вместе со сталинградскими рабочими, это уже не поддается описанию. Шестьдесят вторая еще и сейчас в Сталинграде.

Генерал развернул карту.

— Видите, оборона сосредоточилась на узкой полосе волжского побережья. Вот Мамаев курган. На него немцы обрушились всей мощью своих намного превосходящих сил. За спиной Волга. Железная дорога, обеспечивающая снабжение, — в руках врага. И все-таки фашисты не могли взять этой полоски берега. Они бесились, клялись, что камня на камне здесь не оставят. Бомбы, фугасные и зажигательные, сыпались буквально градом. Горела вся часть города, еще занятая нашими. Но как только немецкие ударные части приближались, из огненного моря начинался обстрел. Им удалось разрушить все дома, но не удалось изгнать из развалин наших бойцов.

Глядя на карту с красными и синими линиями, стрелами, штрихами и цифрами, генерал некоторое время молчал. Затем прочертил карандашом дорогу, пройденную армией, которой он командовал. После долгих трудных оборонительных боев армия перешла в наступление, прорвала неприятельский фронт и под Калачом соединилась со своими частями, которые пробивались на юго-запад. Там сомкнулось кольцо. Немцы в Сталинграде были окружены.