Он снова углубился в картотеку и прочел:

«…через Прагу в Париж. Там работает в так называемом Комитете борьбы за освобождение Тельмана…»

«Недурное выбрал себе местечко!.. Ну погоди, оттуда мы тоже выкурим тебя. И может быть, ты в один прекрасный день попадешь как раз в мои руки, паренек. Вспоминает ли еще Рут об этом теленке, коммунистике? Со времен революции, — кажется, это было в двадцать третьем, во время коммунистического восстания, — она ни разу не упоминала его имени…» Венеру доставило бы удовольствие встретиться с ним, взглянуть на него, рассмеяться ему в лицо. Он, Венер, не обронил бы ни единого слова — к чему? Только рассмеялся бы…

Он продолжал перебирать карточки. Ему попалась фамилия Вольф… Силезец Отто Вольф, журналист из Бреславля. Этот журналист подписал заявление о своей готовности работать для гестапо и сообщил о двух коммунистах, прибывших из Праги для подпольной работы. Да, и назвал еще фамилии членов подпольного комитета коммунистической партии в Саксонии. И вдруг исчез. Но след его нашелся: сидит в Гетеборге. Венер решил потревожить Вольфа в его мирном шведском убежище. Пусть продолжает служить гестапо. А нет — так выдадим на расправу товарищам-коммунистам.

Рут решительно отказалась переселиться в Берлин. Венер не настаивал, зная, что скоро ему придется ехать в Испанию. Во всяком случае, он предполагал, что после поездки в Испанию ареной его деятельности будет Берлин. Он говорил себе: там видно будет! Пусть пока остается в Гамбурге и бережет фармсенский дом.

В Испанию он уже послал не только десятки отборных чиновных гестаповцев, но и большое число комиссаров, главным образом откомандированных из латиноамериканских стран. Когда он приедет, он уже найдет там костяк испанской тайной полиции, скрепленный в важнейших точках добротными немецкими скобами и крючками.

Он невольно рассмеялся, читая о лондонском Комитете по невмешательству. Пока там без конца спорили о каждом параграфе и без конца болтали, Гитлер и Гиммлер действовали. Никогда еще в Испанию не отходило так много пароходов с туристами — молодыми немцами. Пароходы организации «Сила через радость»^[18] выбирали для своих увеселительных поездок главным образом южноиспанские порты, и, по-видимому, никто не замечал, что они прибывают туда битком набитые и возвращаются почти без пассажиров.

Фюрер объявил в рейхстаге: «На испанской земле нет ни одного немецкого солдата!» Политика! Надо же втереть очки всему свету! Зато русские, находил Венер, в высокой дипломатии сущие младенцы! Они имели глупость открыто заявить, что в Испании их симпатии на стороне красных. Фюрер — человек другого склада.

Результаты не замедлили сказаться; очевидно, красной испанской республике скоро крышка.

Как только Франко вступит в Мадрид, члены лондонского Комитета по невмешательству, вероятно, сразу же упакуют свои чемоданы.

Венер, довольный, ухмылялся.

VI

В октябре Венер получил из канцелярии рейхсфюрера СС приказ немедленно выехать в Испанию. Гиммлер присовокупил: «В Испании вы будете главным инспектором. Торопитесь, чтобы поспеть к моменту вступления каудильо в столицу».

Через три дня грузовой пароход «Трапани» отошел от пристани сломанской пароходной компании и направился в Средиземное море. Венер заказал на этом судне место до Кадиса.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

I

Уже больше года штурмовали столицу испанской республики четыре колонны генерала Франко, пополненные итальянскими легионерами. Ими командовали немецкие штаб-офицеры. Уже почти год главный инспектор Гейнц Отто Венер находился в Вальядолиде, местопребывании тайной государственной полиции, созданной им на оккупированной Франко территории. Свобода в Испании истекала кровью. Босая и нищая, она терпела лишения, недостаток в оружии, но она боролась — и сердце ее было заковано в броню.

В последние дни ноября 1937 года три антифашиста, сопровождаемые французским рабочим из Перпиньяна, перешли Пиренеи близ пограничного городка Пор-Бу; среди них был Вальтер Брентен.

В Каркасоне и Перпиньяне еще ободряюще сияло солнце, а в горах свирепствовала снежная вьюга, которую товарищ Марсель обрадованно называл союзницей; но остальные трое от нее страдали — уж очень плохо были они оснащены для такой горной экскурсии.

— Словно какая-то злая сила обрекла нас идти окольными путями, — сердито ворчал Карл Фризе. — Контрабандисты мы, что ли? Неужели надо прокрадываться в страну, за свободу которой хочешь сражаться?

Али Хевке, маленький худощавый фламандец, возразил:

— Подчас окольные пути — самые прямые!

Это была несколько сложная логика, но все поняли, что разумел Хевке.

Вальтер Брентен купил себе в Париже полуботинки, удобные и прочные, но всего лишь полуботинки. И в них надо было пробиваться сквозь метель.

— Мы честно заплатим по счету, — грозил Али. — До последнего гроша. Ведь все это вопиет о возмездии!

— Ну, наконец-то у тебя есть причина ненавидеть фашистов, — насмешливо откликнулся Фризе.

Они отклонились от дороги и через низкорослый лесок стали спускаться в долину. Когда спустились, Марсель остановился, пожал всем троим руки и сказал:

— Salud!^[19] Вы в Испании.

Но путевые невзгоды еще не кончились. Пришлось им снова брести сквозь метель, пока они не выбрались на широкую дорогу. Идти стало легче. Теперь они бодро шагали, радуясь предстоящей встрече с испанскими пограничниками. Но никаких пограничников не было. Слева, глубоко внизу, они увидели железную дорогу на Пор-Бу, а немного погодя, когда брызнуло солнце, показалось море.

Али был веселый парень, всегда готовый пошутить. Шагая, он напевал песню, которую, по его словам, пел еще Уленшпигель, добрый дух его народа, отважный герой, сражавшийся за свободу. Карл Фризе ворчал, что фламандцы, конечно, готовы взять в аренду Уленшпигеля, но ведь тот жил в Северной Германии, а Фландрии и в глаза не видел. На такую чисто немецкую заносчивость Али мог ответить только снисходительной ухмылкой.

Карл Фризе, комсомолец из Билефельда, очень нравился Вальтеру Брентену. У этого двадцатидвухлетнего парня были зрелые политические взгляды; за что бы Карл ни брался, он все делал основательно и добросовестно. Во время допроса в билефельдском гестапо эсэсовцы выбили ему глаз, и он носил стеклянный протез.

Дошли до перекрестка, где стоял дорожный указатель с надписью: «Дорога в Фигерас». Здесь они остановились. Марсель был разочарован: где же обещанная легковая машина?

— Черт! — Марсель сорвал с себя берет, швырнул наземь и наступил на него.

Что же делать? До города было около тридцати километров. Марсель сел на придорожный камень.

Что же все-таки делать? Тридцать километров пешком? Вряд ли они доберутся засветло. Ждать? Но кто может сказать, сколько?

— Начинается! — сказал Али. — Так я и знал!

— Старый брюзга, — крикнул Карл. — Посмотри-ка вон туда!

Марсель вскочил первый.

По извилистой дороге в гору ползла машина.

На каждом перекрестке стояли часовые, большей частью крестьяне. Не всегда у них были винтовки, порой приходилось довольствоваться дубинками и похожими на копья косами. В своей темной плохонькой одежде они больше походили на разбойников, чем на стражей демократического порядка.

Слова «Brigadas Internacionales» оказывали волшебное действие — они мигом устраняли все формальные трудности, на них отвечали восторженными рукопожатиями и объятиями. Трое пришельцев были обязаны этим героизму, проявленному их товарищами в Испании. В ожесточенных зимних боях под Мадридом интернациональные бригады вместе с мадридскими рабочими совершали чудеса храбрости. Под Гвадалахарой они отбросили итальянских легионеров в горы. Интернациональные бригады боролись под Уэской и на юге под Малагой; их доблестью восхищалась вся республиканская Испания.