В распоряжение Рохвица был дан отряд отборных эсэсовцев. На двух машинах они выехали в тыловую оборонительную полосу в поисках укрывающихся солдат. Рохвиц устраивал неожиданные облавы на дорогах и в деревнях и для острастки вешал пойманных дезертиров на деревьях, окаймлявших шоссе.

Разведчики доложили Рохвицу, что по дороге, параллельной магистрали Франкфурт-на-Одере — Берлин, движется в сторону Берлина отряд хорошо вооруженных дезертиров.

— Мы прихлопнем их! — воскликнул Рохвиц, и в глазах его блеснуло бешенство.

— Будьте осторожны! — сказал майор Диппольд. Вернувшись из Берлина, Диппольд не нашел своей воинской части и на первых порах включился в отряд Рохвица. — Если у дезертиров есть оружие, они будут защищаться. И если их окажется больше, чем нас, может получиться неприятная история.

— Пусть только осмелятся оказать сопротивление! — грозно сказал Рохвиц.

Он обнаружил солдат в лесной деревне, расположенной на берегу озера. Солдаты бойко торговали с крестьянами, выменивая, разбазаривая доверенную им собственность германского вермахта. Рохвиц въехал на середину деревни и потребовал от сновавших кругом солдат сложить у машины свое оружие.

Солдаты в ответ смеялись и кричали:

— Что этому толстяку взбрело в голову?

— Пусть себе едет своей дорогой и шутки шутит с русскими!

— Правильно, пусть там заработает себе «Рыцарский крест».

— А заодно и деревянный! Убирайся подобру-поздорову, пузатый, не то стрелять будем!

Рохвиц скомандовал открыть огонь. Первым залпом убило пятерых солдат.

Если Рохвиц рассчитывал, что тем самым сопротивление сломлено, то он ошибся. Дезертиры оборонялись с упорством отчаяния. В деревне поднялась беспорядочная пальба. Но солдаты, засевшие в крестьянских домах, оказались в более выгодном положении и принудили эсэсовцев покинуть деревню.

Рохвиц бесновался. Его отряд, потеряв семь человек, был вынужден отступить. Он отдал команду окружить деревню и грозил солдатам и крестьянам страшными карами.

Эсэсовцам самим не удалось бы справиться с дезертирами. Но снятая с фронта танковая часть по приказу Рохвица вошла в деревню, танки обстреляли из орудий крестьянские дома и вынудили солдат к капитуляции.

Четверо солдат застрелились. Обер-лейтенант, оказавшийся среди задержанных, заявил, что он и его подразделение получили приказ взорвать все мосты, находящиеся между Одером и Берлином. Вот его солдаты и вышли на выполнение приказа.

— Сколько мостов вы взорвали? — спросил Рохвиц.

— Пока ни одного, — ответил обер-лейтенант.

Молодой зенитчик, совершенно растерянный, при аресте заявил со слезами на глазах, что он совсем даже не дезертир, ведь война все равно проиграна, за что же его судить? Он хочет вернуться домой, где его ждет мать.

Рохвиц приказал согнать на шоссе всех арестованных.

— Что вы задумали? — вполголоса спросил майор Диппольд.

— Собираюсь наказать так, чтоб другим не повадно было. — Собираюсь поднять мораль, укрепить боевой дух и выиграть сражение за Берлин, — вращая выпученными глазами, ответил Рохвиц.

Петер Кагельман, находившийся среди арестованных, оживленно и громко разговаривал. Рохвиц уже несколько минут наблюдал за ним. По его мнению, этот солдат держал себя на редкость развязно; он, очевидно, не понимал, что его ждет.

Рохвиц вызвал к себе фельдфебеля, командовавшего комендантским взводом.

— Как только вы соберете документы дезертиров, немедленно уничтожьте их, похороните навек. Чтобы даже воспоминания об этих негодяях не осталось. — Указывая глазами на Кагельмана, он спросил: — Что ему нужно?

— Это артист, господин штурмбанфюрер, он все время что-то говорит.

— А вы допускаете?

Фельдфебель молчал.

— Привести!

Двое эсэсовцев подвели Кагельмана.

— Имя?

— Петер Кагельман.

— О чем вы говорите без конца?.. Кто вы?

— Я актер.

Рохвиц состроил гримасу.

— Актер?.. Вы плохо играете свою роль!

— Роль эта мне не по душе, — нашелся Петер.

— Вот как? Но вам все же придется сыграть ее до конца. Понятно?

Петер Кагельман в упор посмотрел на эсэсовского офицера и сказал:

— И не подумаю! Сыт по горло!

— Сыт по горло?.. — Рохвиц заорал фальцетом. — Я тоже сыт по горло! Видеть не могу таких трусов, как ты. — Он сделал знак эсэсовцу. — Плакат для этого мерзавца!

Эсэсовец принес картонный плакат, на котором большими буквами стояло: «Дезертир».

— Надеть! — скомандовал Рохвиц.

Кагельман отпрянул, но эсэсовцы надели ему плакат так, что надпись пришлась на самую грудь.

— Повесить!

Кагельман сопротивлялся. Его поволокли к шоссе. На одном из деревьев он увидел эсэсовца, который бросил вниз конец веревки. Кагельман широко раскрыл глаза и оглянулся на штурмбанфюрера. Теперь только он понял, что тот имел в виду своей репликой: «Придется сыграть роль до конца». Несколько секунд он звука не мог проронить, но затем во всю мощь своих легких крикнул:

— Камрады! Братья! Бра-а-тья!.. Убивают! У-би-ва-ают!

На него обрушился град побоев. Кто-то из эсэсовцев ударил его кулаком в лицо. Другой накинул на него петлю.

IV

Танковый гвардейский полк имени Эрнста Тельмана, прорвав фашистские укрепления на Одере, шел на Берлин. Танк за танком, непрерывной цепью. Залитая теплым солнцем молодая листва на придорожных деревьях, выстроившихся вдоль шоссе, ранние всходы на полях и ближние леса радовали глаз всей гаммой зеленых тонов.

Передовые отряды расставили регулировщиков на всех перекрестках. Виктор из своего танка увидел смеющееся лицо молодой советской девушки в военной форме; взмахом руки девушка показывала танкам направление. На дорожном указателе Виктор прочел: «Берлин — 45 километров».

Танкисты приветственно махали руками хорошенькой регулировщице, не отставал от своих товарищей и Виктор. Девушка всем отвечала улыбками, но руку не опускала, неукоснительно выполняя свои обязанности.

— Хороша девчонка, а? — Второй стрелок локтем подтолкнул Виктора, когда их танк проходил мимо девушки.

«Сорок пять километров», — думал Виктор. Вот так же близко и фашисты подходили однажды к Москве. Но города взять не смогли. Как-то развернется последний бой за Берлин? Судя по всему, остатки гитлеровской армии собираются ожесточенно защищать столицу. Гитлер, по слухам, находится в Берлине. Как уж много раз по пути, Виктор видел везде на стенах домов надписи: «Берлин никогда не капитулирует!», «Берлин останется немецким». «Конечно, Берлин останется немецким, — думал Виктор, улыбаясь. — Что за глупый лозунг! Да и «никогда не капитулирует» — тоже малооригинально». На своем боевом пути танкисты не раз слышали эти слова.

— Что там случилось? — крикнул водитель.

Виктор выглянул. На покрытых свежей весенней листвой деревьях качались человеческие фигуры: повешенные.

Передние танки замедлили ход. Танк Виктора медленно двигался по этой жуткой аллее. На всех казненных были плакаты. Виктор читал немецкие надписи и переводил их своим товарищам: «Дезертир!»… «За отказ от повиновения!»… «Трус!»… «Домой захотел, как собака околел!»… «Не выполнял приказов!»

На одном из деревьев висел труп обер-лейтенанта, одетого в новую, с иголочки, форму; на его плакате была надпись: «Не выполнил приказа взрывать мосты. Ждал русских!» Рядом с лейтенантом — молоденький зенитчик. На плакате у него было написано: «Дезертир! Просился к маме, попал в рай!» На лице зенитчика как будто застыла кривая улыбка. Она, казалось, говорила: «Дурацкую шутку сыграли с нами, а?» Нет, в самом деле лицо юноши улыбалось… Большие глаза, будто в изумлении, смотрели на советские танки.

— Черт возьми! Под конец они сами перебьют друг друга!

— Огонь!

Головной танк дал залп. В промежутках между грохотом орудийных выстрелов доносились треск пулеметной стрельбы, слова команды.

Виктор крикнул Никите Сергеевичу, водителю:

— Берегись! Никого близко не подпускай! Помни о противотанковых гранатах.