— Следующий раз, — рассердилась я, — делайте это, пожалуйста, днем.
Кажется, мисс Манаси приняла мой совет. Как-то я зашла в зал для отдыха преподавателей просмотреть газету. Моему взору представилось странное зрелище. Посреди, зала стояла Манаси с возбужденными глазами, а вокруг нее сидели несколько преподавателей, внимательно ее слушавших.
— И вот, — говорила Манаси, — я увидела сияние над крышей нашей столовой. Сначала я не придала этому значения, но потом увидела белоснежные одежды ангелов. Как вы думаете, что они делали?
— Что? — как вздох, пронеслось по залу.
— Они принесли молоко нам на завтрак, — торжествующе закончила Манаси.
Наступило неловкое молчание.
— Простите, мисс Манаси, — сказала я, — вы имели возможность общаться с ними?
— Да, — поджала губы рассказчица. Она не могла простить мне ночного разговора.
— Очень хорошо, — продолжала я. — А вы не спросили, почему в молоке, что подают в столовой, так много воды. Его ангелы разбавляют?
Неловкая тишина взорвалась смехом. Мисс Манаси, бросив на меня злобный взгляд, с достоинством удалилась.
…На башне перед главным зданием бьют часы. «Вам, бам, бам…» — восемь ударов. С последним ударом просыпаются студенческие общежития. В утреннем свежем воздухе раздаются громкие голоса. Кто-то кого-то зовет, кто-то смеется. Посреди сада высится купол часовни, увенчанный черным строгим крестом. Сюда направляются и студентки и преподаватели. По дорожкам, посыпанным песком, шаркают ноги, мелькают цветные сари, европейские платья. Через несколько минут в часовне начнется утренняя молитва. Теперь на территории сада никого не видно, и только ряды туфель выстроились перед входом в часовню. Из часовни доносится пение. Поют хорошо и слаженно. Через полчаса все устремляются к столовой. Мисс Бакиамутту, заведующая столовой, стоит на пороге и, блестя пенсне, наблюдает, как рассаживаются студентки. На студенческой половине гремят металлические стаканы и тарелки. На половине преподавателей стоит общий стол, за которым собираются три раза в день все преподаватели, живущие в колледже. В ослепительно белом сари входит мисс Мукерджи. Все встают, и декан начинает читать молитву: «Отче наш, иже еси на небеси…» «Аминь», — отзывается наполненный зал. Теперь можно приступить к утренней трапезе. Преподаватели ведут за едой степенную беседу, но посматривают на часы. Ровно в девять начинаются занятия. Зал столовой постепенно пустеет, и весь поток направляется к учебным зданиям.
К часу дня все снова в столовой. Там вновь повторяется процедура с молитвой. После обеда колледж затихает. Те, кто живет в городе, уже покинули его. Обитатели общежитий погружены в послеобеденный сон. Только мается на жаре верный страж гуркха, да Самуэл сидит под колоннами главного здания, ожидая всяческих распоряжений. Постепенно колледж снова оживает. Наполняется библиотека, в лабораторном корпусе видны склоненные над колбами и пробирками девичьи головы. На спортивной площадке идут занятия. Девушки прыгают с мячом, разучивают вольные упражнения, бегают, преодолевая барьеры. На них теперь свободные кофточки и короткие широкие юбки. Особой ловкости никто из них не проявляет. Жарко, да и воспитание, как говорится, не то. Вечером опять молитва в часовне и обязательная проповедь, которую по очереди произносят преподаватели. Темы проповеди всегда имеют отношение к колледжу. Если проповедь читает мисс Умен, то под угрозой господней кары находятся студенты, манкирующие спортивными занятиями, если мисс Эдвардс, то кара нависает над не выполнившими лабораторных работ по физике и т. д.
Обеды в колледже сытными не назовешь, и поэтому студенты задолго до ужина тоскливо поглядывают на столовую, а некоторые даже предпочитают заниматься на ступенях перед входом. Это в основном «язычники», которые не ходят на молитву и терпеливо дожидаются ее конца. Но вот из часовни доносится благостное пение, возвещающее окончание послеполуденного поста.
После ужина каждый делает что хочет. Девушки разбредаются по саду, сидят группами или уединяются в укромных уголках. Некоторые читают, другие беседуют. Томительно тянется вечернее время. Преподаватели расходятся по своим квартирам или иногда сидят в зале, обсуждая студенческие новости и тщательно разбирая, кто, где, когда, с кем. Тех, кто уходит по вечерам в город в гости или развлечься, тоже обсуждают и гадают, что они в это время делают.
В десять часов вечера гуркха покидает свой пост и запирает железные ворота. До этого времени все должны быть в колледже. Если вы возвращаетесь к себе после десяти, то это уже ваше дело, как вы это сделаете. Одно можно сказать, что каменная ограда не очень высокая и имеет выступы с внешней стороны…
Однообразие жизни колледжа нарушается время от времени праздниками. Индусские праздники здесь не в почете. Мисс Мукерджи даже старается сократить число официальных свободных дней, которыми пользуется весь город. Но традиции и молодость нередко берут свое. Однажды два дня спустя после дивали на площадке перед основным общежитием вдруг раздались крики, взорвался и рассыпался цветными звездами фейерверк, заплясали бенгальские огни, вспыхнуло пламя факелов. Девушки, озаренные огнем, двигались по кругу в темпераментном танце, пели и смеялись. Рядом стояла пустая покинутая часовня, вздымая свой строгий крест к небу, над которым полыхал фейерверк. К танцующим и забавляющимся огнем подходили новые группы студенток и немедленно вливались в танцы и веселье. Над садом стоял разноголосый шум, совсем не обычный для такого времени. Среди танцующих и громко смеющихся девушек я увидела и христианок, которых выдавали только крестики, болтающиеся на тонких цепочках. А в остальном они были дочерьми своей Индии. Преподаватели, привлеченные шумом, собрались под колоннами главного здания. Они тревожно перешептывались, не зная, что предпринять. А «языческая вакханалия», озаряемая веселыми огнями, продолжалась.
— Я никогда от них этого не ожидала, — произнесла мисс Мукерджи, презрительно опустив уголки губ. — И это называется господни дети. Они же язычники! Посмотрите на эти дикие танцы.
— Они искренне радуются и веселятся, — сказала я. — Ведь дивали очень красивый праздник. Разве в этом есть что-нибудь безнравственное?
— Конечно, — поддержала меня Виктория, — они молоды, а в колледже их держат все время в узде.
Мисс Виктория, — холодно заметила декан, — уж не хотите ли вы к ним присоединиться? С каких пор вы осуждаете порядки в колледже? Если они вам не нравятся, вы можете…
— Мисс Мукерджи, — вмешалась я, — кажется, христиане всегда похвалялись своей терпимостью, а в ваших словах я ее не почувствовала.
Преподаватели один за другим начали исчезать.
— Вы меня неправильно поняли, — елейная улыбка заиграла на лице декана. — Я ничего не имею ни против этого праздника, ни против мисс Виктории. Я оторвалась от чтения Библии не для того, чтобы обсуждать эти незначительные вопросы. Спокойной ночи!
— Мисс Мукерджи, — робко начал кто-то из преподавателей, — что же делать вот с этим? — последовал красноречивый жест в сторону, где взрывался очередной фейерверк. Декан с оскорбленным видом пожала плечами.
— Это их дело. Теперь в этой стране все свободные и независимые. Если они взорвут часовню, я не удивлюсь.
Дивали — праздник нелегальный. А вот рождество… Рождество — это другое дело. Готовиться к нему начинают заранее. Рождественская ночь — последняя перед каникулами. Сначала устраивается обильный рождественский обед с мороженым и орехами. Преподавательская и студенческая «половины» ликвидируются. За каждым студенческим столом сидит преподаватель. У него в этот день своеобразная функция — прислуживать студентам. Преподаватель приносит чашки с супом, блюдо с рисом, расставляет вазочки с мороженым, наливает кофе. Полоса отчуждения между преподавателями и студентами в этот день исчезает, но девушки себя чувствуют несколько неловко, и поэтому рождественский обед проходит не так шумно, как остальные. В столовой устанавливают вместо елки казуарину и украшают ее игрушками и куклами. Вечером начинается представление. Его дают преподаватели для студентов. Представление незамысловатое, состоящее из маленьких пьесок и этюдов. Но не в этом дело. В представлении участвуют все преподаватели. Чем смешнее они играют, тем лучше. В этот единственный вечер в году высокомерные «мисс» превращаются в обычных людей, сбрасывая с себя маску традиционного «синего чулка» и воспитателя по долгу. Актовый зал набит, все затаили дыхание, ожидая первого появления «актеров». Наконец занавес раздвигается, и на сцене в традиционной позе, заложив ногу за ногу и приставив флейту к губам, стоит бог Кришна. В другом месте и при других обстоятельствах это бы не вызвало ни у кого никакой реакции. Но Кришной была мисс Умен, преподавательница физкультуры. Та мисс Умен, которая не дает никому спуску и предает анафеме каждого пропустившего занятия. Обычные представления о строгом преподавателе рушатся. И это вызывает целую бурю. Зал содрогается от хохота.
