В Теософском обществе Рукмини подружилась с Анни Безант и стала деятельно ей помогать. Она много читала и многим интересовалась. И когда через четыре года чета Эрандейлов отправилась в долгое путешествие в Европу, Рукмини прочла немало лекций об искусстве, философии и религии Индии. Обратно в Индию возвращались через Австралию. Там, в Сиднее, Рукмини увидела афишу: «Анна Павлова. Русский балет». То, что она увидела на концерте Анны Павловой, потрясло ее и изменило ее жизнь. Она тогда поняла, что не уедет из Сиднея, не поговорив с русской балериной. На следующий день она робко вошла в отель, где остановилась Павлова. Здесь мужество ей изменило. Однако страхи и сомнения быстро прошли, когда Павлова с ней заговорила. Она расспрашивала ее об Индии и тем временем оценивающе рассматривала гибкую и грациозную фигуру молодой женщины.

— А что вы можете мне рассказать об индийских танцах? — спросила она Рукмини.

Выяснилось, что ее гостья почти ничего о них не знала. Да, у нас есть, вернее, был свой стиль танца — «бхаратнатьям», говорила Рукмини. Но теперь он забыт. Кажется, его еще танцуют девадаси, но она не видела этого сама. Она помнит только танцующие фигуры на барельефах храмов в Танджавуре и Чидамбараме. Эти фигуры необычайно выразительны, но ведь никто не может вдохнуть жизнь в древний камень.

— Иногда это удается, — задумчиво сказала Павлова. — Но как это печально, — продолжала она, — что вы утратили такое великое искусство.

С этого дня Анна Павлова стала давать Рукмини Деви уроки русского балета. Ученица оказалась способной, и Павлова жалела, что у нее так мало времени. Она вскоре должна была покинуть Австралию, а Эрандейл торопил Рукмини с отъездом в Индию. В Мадрасе Рукмини часто вспоминала слова русской балерины: «Какое великое искусство вы утратили». Эти слова не давали ей покоя. Она посетила вновь храмы, на барельефах которых были запечатлены позы и движения древнего танца. Но камень не оживал, а фигуры по-прежнему оставались неподвижными. У нее не было перед глазами живой модели. Она пыталась найти что-нибудь подобное у девадаси. Но ей не везло. То, что ей показывали, мало походило на классический бхаратнатьям. Но она продолжала искать настойчиво и упорно. И наконец удача. Она увидела живой, настоящий бхаратнатьям. Его исполняла Минакшисундарам Пиллаи, девадаси. Впечатление было огромным. Но рядом с ним возникал навязчивый зрительный образ. Свежий, зеленый росток, пробивающийся сквозь мертвый пепел бесплодной земли. Прекрасный росток пришел из далекого прошлого, был слаб и мог погибнуть. И тогда дочь брахмана Рукмини Деви нанесла свой второй удар по ортодоксальному Мадрасу. Она стала брать уроки бхаратнатьям и выступать публично.

— Дочь брахмана превратилась в девадаси, — говорили в брахманском Майлапуре. — От этой девки всего можно ожидать. Она опозорила свою касту низким замужеством. Теперь низость становится ее профессией.

— Брахманка танцует перед публикой, — возмущались жрецы. — Поистине в Индии все перепуталось. Такого еще не знала наша несчастная страна.

И опять Рукмини понадобилось ее несгибаемое мужество. Мелкая травля перешла в угрозы. Угрозы запахли расправой. Но она продолжала делать свое дело. Она понимала, что работает на будущее. Для этого будущего она хотела сохранить зеленый росток. Вскоре о ней заговорили как о первоклассной танцовщице. Классический бхаратнатьям, повторяя скульптуру индусских храмов, наполнился живой кровью и плотью. Росток набирал силу. Он пышно зацвел, когда в 1936 году Рукмини Деви с помощью Теософского общества основала Калакшетру — Академию искусств. Калакшетра была первым учебным заведением в Индии, где начали обучать настоящему бхаратнатьям. Великой русской балерины, которая сожалела о гибели искусства индийского танца, уже не было в живых.

Калакшетре отвели участок в Адьяре, и там стали работать классы не только бхаратнатьям, но и катакхали, музыки, пения и традиционной живописи. После того как Индия стала независимой страной, правительство официально признало Калакшетру и выделило ей ежегодную дотацию. Школа Рукмини Деви превратилась в центр по обучению бхаратнатьям. Ее выпускники организовали танцевальные школы по всей Индии. Теперь крепкие зеленые ростки покрыли всю страну, ибо почва, на которой они взросли, перестала быть бесплодной.

Когда я приехала в Мадрас, Калакшетру перевели из тесных помещений Адьяра в загородный район Тируванмиюра. Среди зарослей кокосовых пальм и бананов раскинулся целый городок. Но он еще не был закончен. Достраивалось легкое современное здание театра, закладывались новые общежития для студентов, устанавливались последние стеллажи огромной библиотеки, расчищалась от строительного мусора площадка перед отделом публикаций. Танцевальные классы разместились в просторных хижинах, крытых пальмовыми листьями. Утром и вечером там шли занятия. Доносились глухие удары табла, босые ноги будущих мастеров бхаратнатьям стучали по земляному полу. Весь образ жизни в Калакшетре прост и традиционен. В последнее время Академия искусств значительно расширила штат своих преподавателей. Здесь работают известные артисты и композиторы: Варадачарья, Васудевачарья, Т. К. Чанду Наникар. При Калакшетре существует концертная труппа профессиональных актеров, певцов, танцоров и музыкантов. Труппа часто выступает в Мадрасе с танцевальными драмами. Неизменный режиссер и постановщик этих спектаклей — Рукмини Деви.

Большую часть дня она проводит в Калакшетре. Присутствует на занятиях, ведет уроки, читает лекции, проводит репетиции. Ее можно увидеть в самых неожиданных местах нового городка. Когда эта седоволосая женщина проходит по дорожкам Калакшетры, все встречающие ее складывают руки в почтительном пранаме. Не потому, что перед ними глава Академии искусств. Они приветствуют большую актрису, человека, который пожертвовал во имя искусства своей кастой и положением в обществе. Но взамен она получила много больше — признание и благодарность своей страны.

Женский христианский колледж

— Войдите! — отзываюсь я на робкий стук.

Дверь открывается, и на пороге возникает фигура человека. Он одет в униформу цвета хаки. На лице, еще по-мальчишески округлом, застенчивая улыбка, а широко расставленные глаза смотрят чуть удивленно и тревожно. Я поднимаюсь с пола, где разбирала свои только что привезенные книги. Сегодня утром я переехала в небольшой коттедж Женского христианского колледжа.

— Простите, — говорит вошедший, — меня зовут Самуэл, я работаю сторожем в этом колледже. Я христианин, но слышал, что вы не верите в бога. Это так?

— Так, — улыбаюсь я.

Самуэл растерянно топчется на пороге. Потом прижимает руки к груди и умоляюще произносит:

— Мадам, пожалуйста, верьте в бога!

«Мадам» не знает, что сказать. Ей немного смешно, но этот искренний порыв трогает.

— Хорошо, Самуэл, — соглашаюсь я, — может быть, завтра получится, но сегодня нет.

— Тогда до завтра, — серьезно говорит Самуэл и, шаркая босыми ногами по каменным плитам, спускается с веранды.

«Вот так проблема», — думаю я, снова садясь рядом с грудой неразобранных книг. Мне уже кажется, что я совершила ошибку, согласившись поселиться в этом колледже. А что если они все по очереди каждый день будут обращать меня в христианство? Но уезжать отсюда не хочется. Здесь очень уютно. Домик стоит в глубине огромного сада, и только щебетание птиц нарушает тишину. Я устала от шумных отелей и согласилась сразу, когда администратор университета предложил мне этот коттедж. Отсюда до университета, где я преподавала было совсем недалеко.

На следующий день Самуэл вновь появился на веранде коттеджа.

— Доброе утро, мадам, — вежливо сказал Самуэл. — Ну, как?

— Что «как»? — не сразу поняла я.

— Вы помните, я был у вас вчера и вы обещали…

— Ах, это насчет бога? — спохватываюсь я.

— Ну да, — подтверждает Самуэл, — насчет бога.

— Знаешь, — говорю ему я. — Сегодня еще нет, но вот через неделю может быть.