— Здравствуйте, — говорю я.

Монахиня наклоняет голову.

— Мне бы хотелось посмотреть церковь.

— Идемте.

Позвякивая ключами, она шаркающей походкой направляется к церкви. Здесь она становится более разговорчивой. Как заправский экскурсовод, она показывает мне церковь. Подводит и к каменному кресту.

— Это крест святого Фомы, — начинает она. — Он обладает чудодейственной силой.

— И сейчас тоже? — интересуюсь я.

— Нет, в последние два века он не проявлял себя. Но все равно к нему ходят многие на поклонение.

Я исподтишка разглядываю моего «экскурсовода». Она явно индийского происхождения. Черные густые брови, полные губы, темная кожа отдает синевой.

— Откуда вы? — спрашиваю я.

— Из Кералы.

— И много вас здесь из Кералы?

— Пятеро. И двое из Мадраса. Преподобная мать ангелов — из Франций.

— Чья мать? — не сразу понимаю я.

— Преподобная мать ангелов — наша настоятельница. И еще одна сестра — из Австралии. Нас теперь здесь немного.

— А можно повидать эту, как ее… — забываю я странный титул. — Мать ангелов?

— Преподобную мать ангелов, — сурово поправляет меня монахиня. — Конечно.

Она меня не спрашивает, откуда я, наивно полагая, что человек с белой кожей — всегда христианин. Мы проходим в монастырскую калитку и попадаем в узкое пространство между внешней и внутренней стеной монастыря. «Похоже на крепость», — думаю я.

— Подождите здесь, — и моя проводница исчезает. Откуда-то слышен ее голос.

— Сестра из Европы хочет видеть преподобную мать ангелов.

Через некоторое время в двери, ранее незамеченной мной, появляется высокая белая фигура. «Мать ангелов», — решаю я. Светлые глаза смотрят настороженно, но губы растянуты в елейной улыбке. Распятие из слоновой кости на массивной цепи украшает мощную грудь. Кожа на лице, бледная и дряблая, собрана в мешочки под глазами.

— Добро пожаловать! Да благословит вас господь.

Настоятельница протягивает мне белую пергаментную руку для поцелуя. «Сестра из Европы» впадает на какое-то мгновение в замешательство. Потом делает вид, что не замечает протянутой руки. Теперь в замешательство впадают «мать ангелов» и монахини, толпящиеся за ее спиной. Настоятельница стирает улыбку и спрашивает:

— Откуда вы?

— Из Советского Союза.

— О! — восклицает «мать ангелов». И еще раз: — О! Может быть, вы коммунистка?

— Конечно.

Монахини и настоятельница инстинктивно подаются назад, но им мешает внутренняя стена. Натыкаясь друг на друга, они беспорядочно толпятся у узкого дверного проема. Первой приходит в себя «преподобная мать ангелов».

— Простите, — говорит она, — если бы мы знали… — и бросает выразительный взгляд на моего «экскурсовода».

— То не пустили бы меня на порог, — заканчиваю я ее мысль. — Но она не виновата. Она ошиблась так же, как и вы. Не бойтесь, вашему монастырю ничего не угрожает.

— Что же вы хотели? — спрашивает «мать ангелов».

— Посмотреть монастырь.

— Этого мы вам показать не можем.

— Хорошо. А хотя бы ваш приют можно посмотреть?

Настоятельница теребит распятие на груди. Глаза ее тревожно мечутся.

Наконец она их опускает, со смиренным вздохом произносит:

— Посмотрите, — и исчезает в дверях.

Приютское помещение находилось в монастырском дворе. Это был длинный унылый барак, пространство перед которым забрано низкой изгородью. За изгородью копошились несколько десятков детей. Там были и совсем маленькие, только научившиеся ходить, и уже вытянувшиеся нескладные подростки. Поражало то, что здесь не было обычного детского оживления и шума. Застиранная приютская одежда балахоном висела на худеньких плечах. Тонкие руки и ноги детей не отличались чистотой и были покрыты царапинами. Дети разговаривали между собой приглушенными голосами, а некоторые шепотом. В углу двора сидел мальчик лет восьми, устремив большие грустные глаза в одну точку. Я подошла к малышу.

— Как тебя зовут? — мальчик не ответил и вопросительно посмотрел на «сестру из Австралии», которая заведовала приютом.

— Это не имеет значения, — ответила за него монахиня. — Мы даем им свои имена.

— Кто его родители? — поинтересовалась я.

— Мы не даем такой информации. Это тайна ордена. Пусть будет благодарен богу, что судьба его в надежных руках.

В это время другие дети, привлеченные происходившим, приблизились к нам.

— На место! — жестко приказала «сестра из Австралии».

Дети покорно отошли.

— А если у мальчика есть родители, они могут его видеть? — не отставала я.

— Нет. Раз он попал к нам, необходимость в родителях отпадает. Что вы еще хотели узнать?

— Больше ничего. Спасибо.

— Дети! — крикнула монахиня. — На молитву, быстро! — И к монастырской часовне покорно потянулась унылая цепь маленьких старичков, у которых францисканские монахи отняли детство.

Я долго стояла у подножия горы святого Фомы и смотрела на мрачные стены монастыря, где томились маленькие индийские узники, судьбами которых распоряжалась «преподобная мать ангелов».

Приюты есть почти в каждом католическом монастыре и в каждой миссии. Откуда берут детей? На этот вопрос ответить нетрудно. Посмотрите на улицы Мадраса. Сколько там бездомных маленьких бродяг, нищих, детей, за которыми не в силах присмотреть работающие с утра до вечера родители, детей, которых не могут прокормить. Их, голодных и неухоженных, подбирают монахи и миссионеры. Некоторые родители сами отдают детей в миссионерские приюты. И они становятся собственностью орденов и миссий. Детей заставляют забывать своих родителей и свои имена. За жидкую приютскую похлебку и застиранную одежду они платят всю жизнь.

Платят своими душами и совестью, своей страной и привязанностями, свободой и мыслями. Сиротские приюты — это тайна монашеского ордена. Секрет иезуитов и доминиканцев, августинцев и францисканцев. Приюты, созданные для обучения индийских детей, — это резерв католических орденов в стране. Из детей воспитывают миссионеров, соглядатаев и шпионов в монашеских рясах, людей, которые могут выполнить любую работу в ордене. Поэтому так тщательно скрываются их имена, их происхождение, а подчас и их лица.

Жесткая дисциплина, строгое соблюдение тайны в делах, великолепная организация, искусная проповедь антикоммунизма, прекрасное знание жизни своей индийской паствы и умение использовать ее в своих целях делают католическую церковь надежным оплотом реакции — не только индийской, но и международной. Известно, с каким остервенением выступали католические патеры против коммунистического правительства в Керале в 1957–1959 годах.

Квартал богатых особняков, окруженных садами, примыкает к собору святого Фомы и дому архиепископа. Здесь живут католики. Среди них немало деятелей партии «Сватантра». Но наиболее влиятельный лидер — Рутна Свами. Близкий друг самого архиепископа. Их дома соседствуют. Этот район собирает всегда солидное число голосов на выборах в пользу «Сватантры». Здесь на слова «коммунист» и «Советский Союз» реагируют так же, как и «преподобная мать ангелов».

Католическая церковь оплетает своими сетями город. Она разбрасывает их далеко, захватывая окраины и глухие районы.

Узкая улица утопает в полумраке, тускло горят редкие фонари. Где-то за обшарпанными домами и глинобитными хижинами шумит океанский прибой. На порогах домов и перед хижинами сидят усталые люди, тихо переговариваясь между собой. Но вот в конце улицы раздается дробь барабанов и нестройное пение. Обитатели улицы поднимают головы, с любопытством прислушиваются к необычным звукам. Потом один за другим они плетутся в конец улицы. Здесь несколько молодых людей бьют в бубен и барабан и поют какую-то бодрую и веселую песню. В центре этой странной команды я замечаю толстого седого патера с Библией под мышкой. Ритмы барабана и пение собирают вокруг патера все больше и больше народа. Один из молодых людей делает знак музыкантам и выступает вперед. Теперь барабан и бубен спокойно лежат на земле.