Когда структура становится могущественной, она не хочет, чтобы кто-то был экстатичным, потому что экстаз противоречит структуре. Экстаз – это бунтарство. Это не революция.

Революционер – это политический человек, бунтарь – человек религиозный. Революционер стремится к другой структуре, созданной по своему усмотрению, к своей собственной утопии. Он хочет быть у власти. Он желает быть угнетателем, а не угнетенным. Он хочет быть эксплуататором, а не эксплуатируемым. Он стремится править, а не быть управляемым. Бунтарь – это тот, кто не хочет, чтобы им правили, и не хочет править. Бунтарь – это анархист. Бунтарь – это тот, кто доверяет природе, а не созданным человеком структурам. Бунтарь – это тот, кто верит, что, если природу оставить в покое, всё будет замечательно. Так и есть!

Такая огромная Вселенная существует без какого-либо правительства. Животные, птицы, деревья – все они живут без всякого правительства. Зачем же оно нужно человеку? Значит, что-то пошло не так. Почему человек настолько невротичен, что не может жить без правителей?

Получается замкнутый круг. Человек может жить без правителей, но ему никогда не давали такой возможности – правители не дадут вам такой возможности. Если вы узнаете, что можете жить без правителей, кто тогда захочет, чтобы они были? Кто будет их поддерживать? Сейчас вы поддерживаете собственных врагов. Вы продолжаете голосовать за своих врагов. Два врага участвуют в президентской гонке, а вы выбираете. Оба они одинаковы. Это как если бы вам дали свободу выбирать тюрьму, в которую вы попадете. И вы радостно голосуете: я хотел бы попасть в тюрьму А или Б, потому что верю в демократическую тюрьму или в республиканскую. Как только вы поддержите тюрьму, у нее появится власть. И тогда она не позволит вам почувствовать вкус свободы.

И так с самого детства ребенку не дают вкусить свободы, потому что, как только он узнает, что это такое, он больше не уступит, не пойдет на компромисс, он не будет готов жить в тесной камере. Он скорее умрет, но никому не позволит превратить себя в раба. Он будет непреклонен. Конечно, он не будет заинтересован в том, чтобы обрести власть над другими. Когда вы слишком стремитесь властвовать над другими людьми – это невроз. Это просто показывает, что в глубине души вы бессильны и боитесь, что, если не станете могущественными, другие одолеют вас.

Макиавелли говорил, что лучший способ защиты – это нападение. Лучший способ защитить себя – это напасть первым. Эти так называемые политики во всем мире – на Востоке, на Западе – в глубине души очень слабые люди, страдающие от комплекса неполноценности, боящиеся того, что если они не станут влиятельными в политическом плане, то кто-нибудь начнет их эксплуатировать – так почему бы не эксплуатировать самому, вместо того чтобы быть эксплуатируемым? Эксплуатируемый и эксплуататор, оба плывут в одной лодке, и оба помогают движению лодки, защищают ее.

Как только ребенок познает вкус свободы, он никогда не станет частью какого-либо общества, церкви, клуба, политической партии. Он останется личностью, останется свободным и будет распространять вокруг себя вибрации свободы. Всё его существо станет вратами свободы.

Ребенку не дают почувствовать вкус свободы. Он просит мать: «Мам, можно я погуляю? Там такое солнышко, и воздух чистый-чистый. Я немножко побегаю вокруг дома». И тут же машинально – нервно – мать говорит: «Нет!» Ребенок не просил о многом. Он просто хотел выйти к утреннему солнцу, на свежий воздух, он хотел насладиться солнечным светом, ветерком, компанией деревьев – он ничего не просил! Однако мать непроизвольно, в каком-то неудержимом внутреннем порыве отвечает «нет». Тяжело слышать, когда мать говорит «да». Тяжело слышать, когда отец говорит «да». Даже если они говорят «да», они делают это с большой неохотой. Даже если они говорят «да», они заставляют ребенка почувствовать, что он виноват, что он принуждает их, что он делает что-то неправильно.

Всякий раз, когда ребенок чувствует себя счастливым, делая что-либо, обязательно кто-нибудь появляется и останавливает его: «Не делай этого!» Постепенно он начинает понимать: «Всё, что делает меня счастливым, это неправильно». И конечно, он никогда не чувствует себя счастливым, делая то, что говорят ему другие, потому что это не является его спонтанным побуждением. И так он приходит к пониманию того, что быть счастливым неправильно, а быть несчастным – правильно. Это становится глубокой ассоциацией.

Если он хочет открыть часы и заглянуть внутрь, вся семья набрасывается на него: «Стой! Ты их сломаешь! Это нехорошо». Он просто хотел увидеть, что внутри, это было любопытство исследователя. Он хотел посмотреть, что заставляет их тикать. Это совершенно нормально. И часы не так ценны, как его любопытство, его пытливый ум. Часы ничего не стоят – даже если их сломать, ничего не будет уничтожено, но если уничтожить пытливый ум, разрушено будет многое. Тогда он никогда больше не будет искать истину.

Или другая ситуация: прекрасная ночь, небо усеяно звездами, и ребенок хочет побыть на улице, но ему пора в постель. Он вовсе не хочет спать, он бодр, он совершенно не чувствует сонливости. Он в недоумении. Утром, когда ему хочется спать, ему не дают покоя: «Вставай!» Когда он нежился в постели, когда ему было так хорошо и хотелось еще немного поспать и посмотреть сны, все были против него: «Вставай, пора!» А сейчас ему совсем не хочется спать, его тянет полюбоваться на звезды. Эти мгновения так поэтичны, так романтичны. Он просто трепещет от восторга. Как тут уснешь? Его переполняют эмоции, ему хочется петь и танцевать, а его укладывают в постель: «Уже девять часов. Пора спать».

Он так счастлив, а его загоняют в постель. Когда он играет, его зовут обедать. Но он не голоден. А когда он хочет есть, мать говорит: «Сейчас не время». И так мы уничтожаем любую возможность быть экстатичным, любую возможность быть счастливым, довольным, радостным. Что бы ни вызывало у ребенка спонтанную радость, всё кажется неправильным, а всё, что вообще не вызывает никаких чувств, правильным.

Если в школе за окном классной комнаты вдруг начинает петь птица, ребенок всё свое внимание, конечно же, обращает на нее, а не на учителя математики, который стоит у доски со своим противным мелом. У учителя больше власти, с государственной точки зрения он сильнее, чем птица. Конечно, у птицы нет власти, но у нее есть красота. Она привлекает ребенка, не стуча ему без конца по голове: «Не отвлекайся! Смотри на меня!» Просто, спонтанно, естественно сознание ребенка начинает вытекать в окно. Оно направляется к птице. Его сердце там, но он должен смотреть на доску. Там не на что смотреть, но ему приходится притворяться.

Счастье – это неправильно. Там, где есть счастье, ребенок начинает бояться, что что-нибудь будет не так. Если он играет со своим телом – это неправильно. Если он играет со своими половыми органами – это неправильно. А ведь это один из самых экстатических моментов в жизни ребенка. Он наслаждается своим телом, это так захватывающе. Но все удовольствия должны быть прерваны, вся радость уничтожена. Это невротично, но общество таково.

То же самое делали с родителями их родители, то же самое они делают со своими детьми. Так одно поколение продолжает уничтожать другое. Так мы передаем наш невроз от одного поколения к другому. Вся земля превратилась в сумасшедший дом. Никто, кажется, даже не знает, что такое экстаз. Он потерян. За одними барьерами создаются другие.

Замечено, что, когда люди начинают медитировать, они ощущают прилив энергии, и когда они чувствуют себя счастливыми, они приходят ко мне и говорят: «Странная вещь – я ощущаю себя счастливым и одновременно виноватым без всякой на то причины». Виноватым? Они в недоумении. Почему человек должен чувствовать себя виноватым? Они знают, что причины нет, они не сделали ничего плохого. Откуда же это чувство вины? Оно возникает из глубоко укоренившейся установки, что радость – это неправильно. Грустить – нормально, а радоваться – не дозволено.