Она заходит, сияющая.

— Здравствуй, Санечка.

Мы не целуемся, мы никогда сначала, просто так, не целуемся.

— Наталья, почему ты не хочешь, чтобы я тебе ключ сделал? Не могу ж я бегать к двери все время, — (хотя я б только и делал, что бегал. Ей открывать).

Она молчит.

— Наталья?

— Я не хочу стеснять тебя… твою свободу.

— Мне нечего скрывать от тебя.

Она кивает, но не соглашается.

— Какая ты упрямая!

— Вся в тебя. Саня, я так скучала по тебе, думала, не выдержу.

— Как ты домой вчера пришла?

— Я не хочу об этом.

— Но…

— Все в порядке, не волнуйся. Я зашла, гости посмотрели на меня, он попытался что-то сказать, я фыркнула и ушла в спальню, для вида хлопнула дверью, будто я разозлена, и читала до утра.

— Ты даже «фыркать» умеешь? — улыбаюсь я, переводя разговор.

— Не на тебя только, Санечка.

— На дочь?

— Что ты! — она полупугается, — я на нее даже громкого слова никогда не сказала. Я хочу, чтобы она выросла нормальной и не дерганой.

— Ты хорошая мама?

— Да, — отвечает она, — хочешь, я тебя усыновлю, Саня?

Я смеюсь, падая со стула и катаясь по кровати.

— Глупый, что тут смешного? — она серьезно смотрит на меня.

— Если только разрешишь припадать к твоей груди, я согласен.

— Хочешь припасть сейчас?

— Да, — говорю я и подкатываюсь к ее ногам.

— Какой ты глупый, Санечка. — Она опускает руку и гладит мое лицо. Я захватываю зубами несильно ее пальцы и втягиваю в рот до самого конца.

— Саня, я руки не мыла, — а сама подставляет мне ладонь.

Я кусаю — целую ее ладонь.

— Саня, я тебе бутерброды принесла, а то ты ругал меня, что я тебе не готовлю никогда, — она смотрит сбоку на меня.

Я даже поперхнулся:

— Наталья, как тебе не стыдно! Во-первых, я тебя не ругал никогда и делать этого не собираюсь, а во-вторых, мне не надо, чтобы ты готовила.

— А в-третьих, Саня, ты много говоришь… ты поцелуешь меня?

— Да… — я целую ее грудь сквозь кофту, слегка прикусывая, и чувствую, как она вздрагивает.

— Я замерзла, — шепчет она.

— Сначала чай, Наталья. И… я не ел с утра.

— Ой, какая же я эгоистка, совсем не подумала. Я приготовлю, ладно? Ну, Саня, ну один раз.

— Хорошо, — с царственной небрежностью соглашаюсь я.

Я ставлю музыку. Она возвращается, достает из сумки громадные бутерброды, завернутые в целлофан, — ими хватило бы накормить слона. Достает пачку сигарет и зажигалку.

— Я принесла тебе другую зажигалку, в той газ должен скоро кончиться.

— Очень тебе признателен. Я очень просил тебя.

— Ну, Саня, что ты как маленький. Я же твоя…

Голова моя вскидывается, это произносится впервые.

Она смотрит мне в глаза.

— Почему же я не могу о тебе заботиться, уделять тебе внимание. Не можешь же ты делать это все время только для меня. Игра в одни ворота всегда нехорошо кончается.

Я киваю головой «да».

— Ты не ответил, я же твоя?

Я молчу.

— Саня?

— Нет. Ты — чужая.

Она вздрагивает как от удара.

— Почему?

— Потому что ты чужая жена. Я ворую тебя, прячу. Потому что ты не можешь остаться на ночь у меня. Моя сокровенная мечта: чтобы проснуться утром и твоя голова лежала на моей руке.

Она опускает глаза, ничего не говоря.

— Я понимаю, я должен быть тебе благодарен и так, тому, что ты делаешь для меня…

— Я, к сожалению, ничего не делаю для тебя… Я все делаю для себя.

— …Проводишь со мной столько времени, возвращаешься поздно, рискуешь, никогда ни в чем не отказываешь мне, нянчишься и бережешь, как ребенка, всему потакаешь, всем капризам, но…

Я осекаюсь, увидя ее глаза.

— Прости, Наталья, — я сжимаю ее лицо так, что губы у нее сдвигаются. — Я виноват, сорвалось.

— Что ты, Санечка, я понимаю, это нормально… — она целует меня сжатыми губами, потом отклоняется и долго глядит на меня. Сколько всего в ее взгляде.

— Чайник, наверно, вскипел, ты голодный, — говорит она.

— Думаю, что да, — соглашаюсь я.

Она уходит и почему-то долго не возвращается с чайником из коридора. Потом возвращается, но без чайника. Я смотрю на нее.

— Ой, Саня, какая я рассеянная, чайник забыла…

Она даже смеется и уходит, не взглянув на меня.

Мы сидим и пьем чай. Она вкусно заваривает его. Как и все, что она делает, — вкусно.

— Наталья, ты хорошо заварила чай.

— Да? — она не верит.

— Да. Только еще бы сахара, уж если ты накрываешь.

Она встает и открывает дверцу шкафа. И натыкается. Он сидит на полке в одиночестве.

— Саня, кто это такой?!

— Я не знаю, кажется…

Она достает и глядит внимательно.

— Какой прекрасный мишка! Тебе его подарили?

— Нет, это я его собираюсь дарить.

— Кому, если не секрет?

— Это большой секрет, но если ты его никому не расскажешь…

— Нет.

— Есть такая девочка Натальинька, это для нее.

— Саня!.. Спасибо большое, правда, для меня?

— Да.

Она целует меня, развязывает целлофановый пакет и достает его оттуда.

— Саня, он похож на кого-то! — восклицает она. — Я теперь с ним спать буду.

— Думаешь, заменит?

— Да, по ночам, дома, — не понимает она.

Я еле сдерживаюсь, не улыбаюсь.

— Что, я что-то не то сказала? — Она прижимает медведя к себе. — Саня?

Я смеюсь.

— То ли я развращаю тебя… не успела получить медведя, как уже спать с ним собираешься. А как же я?

Смеется.

— Саня, какой ты пошлый, — она целует меня, прижав к себе медведя.

— Чай остывает, — говорю я.

Она любуется медведем. Потом задумывается.

— Как ты хочешь, чтобы я его назвала?

— Кого? — не понимаю я и думаю — неужели… — У тебя что, не…

— Какой ты глупый, Саня! Медведя!

— А-а, — облегченно вздыхаю я, — не знаю.

— Я назову его «Саня». Он будет тобой.

— Все время?

— Только в твое отсутствие, — она гладит его ухо.

Я наконец-таки наедаюсь, впервые за последние три дня.

Она задумалась и смотрит на меня.

— Что ты смотришь, Наталья?

— Мне нравится смотреть на тебя.

— Да? — я смущен.

Я целую ее руку, не занятую медведем.

Свет гасится, тлеет только огонек моей сигареты. Я не вижу ее лица.

Она садится ко мне на колени. Я едва успеваю отвернуть сигарету.

— Хочешь, я раздену тебя сама?

— Очень, всегда мечтал.

— Я правда, Сань.

— Я тоже правда, Наталь. У меня это даже — возбужденная правда.

Я чувствую, как в темноте она улыбается. Мы стоим обнаженные, и я обнимаю ее тело стоя.

— Я замерзаю раздетая, — тихо говорит она, касаясь моего уха.

Я отпускаю ее, поднимая на руки, чтобы пронести два шага.

— Саня, можно я возьму с собой медведя, — шепчет она.

— Он еще маленький для этого, Наталья!

Проходят мгновения, проплывают минуты, проносятся часы.

— А теперь можно я возьму медведя?

— Да. А разве ты его не взяла?

— Нет.

— Я и не заметил. А что же это тогда было?

Она отвечает, засмущавшись:

— Это я была.

Мы засыпаем в объятиях друг друга. И первое, что я чувствую, просыпаясь, — это ее голову на моей руке. Она не спит, не дыша.

— Наталья, — я поворачиваюсь к ней, накрывая ее грудь ладонью.

— Да, Саня, — она подается ко мне.

— Ты спала?

— Сначала.

— Потом?

— Потом слушала твое дыхание и боялась разбудить тебя. Ты так забавно дышишь во сне. Совсем как маленький.

Я сжимаю ее грудь.

— Саня, у тебя явно не детские объятья…

— Где твой миша?

— С другой стороны от меня.

— Среди двух мужиков…

— Да, — смеется она, — и оба одинаковые.

— Кого же ты предпочитаешь?

— Какой ты глупый, Саня! Конечно, тебя, — она умолкает.

— То-то же! — удовлетворенно откидываюсь на подушку я.

— Он-то со мной всю ночь будет… — добавляет она.