Вторым охранником был армянский еврей, Яков Аветисович, замкнутый мужчина средних лет, потерявший всю родню в Спитакском землетрясении. Говорил он по-русски хорошо, но редко. Разговоры не удавались: Яков сожалел, что ему некуда и не к кому вернуться, Дима никуда возвращаться не хотел.

Когда однажды вечером в бормотание телевизора вплелся голос Дыма, Дима искренне обрадовался. Друг его ответу удивился:

«Нет, я тебя не вспоминал. Выбираю имя сыну. Наверное, из-за сильных эмоций долетело. Я стараюсь отгораживаться».

«Почему?»

«Для клейма изгоя остаточно того, что мой отец бежал из мира в мир, бросив город, который должен был охранять. Разговоры с тобой выделяют меня из общей массы. Если кто-то догадается — не миновать беды. Я помню, что в детстве выходил на Кромку. Мне кажется, что мы познакомились там. Мать сказала, что меня привела сама Заржина. Но как знать — она или кто-то под ее личиной? Я боюсь стать проводником для неведомого зла. Привык, что всегда могу с тобой поговорить, но никогда не обдумывал, откуда ты взялся».

Дима успел сказать: «Ух, ты! Наследник! Круто», и вдруг словно в каменную стену воткнулся. Дым замолчал, и Дима не узнал, как назовут сына. Жаль…

Дни мелькали быстрее, чем в армии. Дима в Дюссельдорфе вроде бы и прижился, отъелся не только борщом: тетя Сара баловала и котлетками с пюре, и умопомрачительной жареной скумбрией, а по праздникам всегда дарила судок оливье и судок селедки под шубой. Год ушел на знакомство с азами стряпни. Борщ Дима варить так и не научился, но куриную лапшу и мясо готовил на «пять с плюсом», тетя Сара хвалила. И квартира недорогая нашлась недалеко от работы, и кредит на машину одобрили. Казалось бы — живи да радуйся! А Дима, наоборот, загрустил. Не только в еде и отдельной квартире проблема крылась, личная жизнь все равно почему-то не ладилась. Еврейские девицы охотно флиртовали, но даже за ручку не позволяли себя брать: замуж шли только за еврейского мальчика, остальные не ко двору. С немками тоже не срасталось. На одну или две ночи находились. Особенно если в баре знакомиться с пьяными. А постоянную найти — никак. То ли вправду пылало клеймо «казадойч», то ли Дима себя накручивал, только невест от этого не прибавлялось. А на второй год работы и школа начала утомлять: дети бесконечно галдели, родители желали, чтобы Дима вел кружок самообороны, и так, чтобы за три занятия сделать из размазни Брюса Ли.

Дым пару раз появлялся в эфире. Не вдаваясь в подробности, сообщал, что жив и здоров. Дима пожаловался ему на скуку, отсутствие дела, которое бы заполнило жизнь — раз уж с семьей не складывается — и получил в ответ равнодушные слова: «Бывает и хуже». Против правды не попрешь — и бывает, и бывало. А все равно обидно, будто не целая жизнь, а какие-то огрызки достались. И в будни тоска, и — особенно — в праздник. Все вокруг блестит, кипит, и только он остается где-то за дверями, прислушивается к чужому смеху, звукам фейерверков и музыки.

Масло в огонь подлили две встречи с бывшими сослуживцами, знакомцами по Афгану. Первый, Вова-Лесоповал, зашибал неплохие деньги где-то у бармалеев, в составе разведывательно-диверсионной группы, второй, Леша-Космодром, брал редкие и дорогостоящие заказы в городах. Подзаработать — «у тебя глаз-алмаз, ценить будут» — Дима отказался. После этих разговоров пару раз какие-то мутные типы подкатывали, обещали горы денег. Дима на посулы пока что не велся, не решался преступать закон.

Самый обидный удар — в спину — нанесла женитьба Якова. Тот познакомился с испаночкой на пивном фестивале, закрутил бурный роман, и отбыл на ферму, выращивать апельсины и плодить черноглазых детишек. Диме аж тошно стало: тут ищешь — и никого, а Яков не искал, само в руки упало.

В этот шаткий момент к Диме подвалили с интересным предложением. Подвалили бармалеи, из кварталов, пропитанных запахом гашиша. С приветом от Леши-Космодрома. Заказ был плевый — застрелить комнатную собачку. Закавыка крылась в том, что собачка принадлежала бабке-королеве. Королеве в отставке, мамаше одного из нынешних королей европейских государств. Что-то бармалеям от короля потребовалось — мужик не просто корону носил, рулил церковью и вооруженными силами. Вот и решили намекнуть незамысловатым способом.

За собачку платили хорошо, только не в деньгах было дело. Соскучился Дима по стрельбе с оптикой. Винтовку дешево не купишь, и взаймы не возьмешь. А если и дадут, что, по пустым бутылкам палить? Глупо.

Обсудить бы мутный заказ, а не с кем. Дым опять пропал. Яков, поселившийся в Испании, на ферме у жены, в советчики не годился. А при тете Саре Дима о бармалеях и заикаться не смел: она арабов на дух не выносила, даже не пытаясь прикрыться толерантностью.

Дима взял срок на раздумья — до каникул. Понадеялся, что решение само придет, судьба или подтолкнет, или отведет от дела — нашлет насморк, к примеру, или конъюнктивит. Странное знамение, которое он поначалу не смог истолковать, случилось на следующий день. Кто-то принес и оставил в школьном дворе кролика тигровой окраски. Не бежевого, не в подпалинах, а настоящего тигра, темно-оранжевого, с сочными черными полосами, белым галстуком-воротником и носочками. Кроль сидел в прочной клетке и неприязненно смотрел на людей.

— В продаже таких не бывает, — уверенно сказала Сара Абрамовна. — У меня знакомая декоративных кроликов разводит, ездит в разные питомники. Гепардовый окрас недавно вывели, но они рыжие в черное пятнышко. А этого, наверное, кто-то красками разрисовал.

Выглядел кролик очень хищно, погладить себя не давал, огрызался. Сара Абрамовна попыталась его пристроить в хорошие руки — уговаривала всех попавшихся на глаза родителей — но не преуспела. К вечеру кролика, так и не прикоснувшегося к морковке, решили отвезти в приют для бездомных животных. Решила Сара Абрамовна, а исполнять поручила Диме — аукнулись винегреты и борщи.

— Я не успеваю, у меня встреча назначена. Уважьте мою просьбу, Дмитрий Генрихович. Расходы я вам возмещу.

Дмитрий Генрихович с опаской взялся за ручку клетки, вынес кроля на улицу, дождался, пока школу покинут последние сотрудники, и включил охранную сигнализацию. Адрес приюта Сара Абрамовна ему написала, ехать было недалеко, но почему-то душа не лежала выполнять простое дело. Он устроил клетку на заднее сиденье машины. Сел за руль, обернулся. Кроль смотрел на него осуждающе, как будто Дима его на живодерню собрался везти, а не в приют, где животные жили лучше, чем в бараках из детства.

— Она сказала, что тебя в школе оставить нельзя, санитарная инспекция оштрафует.

Кролик шевельнул ухом.

— А брать тебя никто не захотел, хоть ты и красивый.

Ушастый тигр самодовольно распушился.

Дмитрий Генрихович хотел сказать: «А я тебя взять не могу», открыл рот, закрыл и задумался. Почему, собственно, «не могу»? В контракте на съем жилья было прописано разрешение держать домашних животных. Дима этим не пользовался за ненадобностью: мутер с детства вдолбила, что кошки и собаки — лишний расход. А заводить кроликов для забавы никому в голову не приходило. Кролик — это ценный мех и мясо, какая тут забава?

— Если хочешь — поживи у меня, — осторожно предложил Дима, присматриваясь к реакции кроля. — Не уживемся — тогда в приют отвезу. Как, согласен?

Кроль кивнул, да с таким видом, будто хотел сказать: «Ну, наконец-то! Дошло до дурака!» Дима вздохнул — обидно было, что даже тварь ушастая дураком считает, и пообещал:

— Сейчас заедем в магазины. Я тебе овощей и сена куплю. И кошачий лоток.

В магазины Дмитрий Генрихович заходил вместе с кролем, и просто-таки искупался во внимании прекрасной половины человечества. Девицы и дамочки отпускали им комплименты, называли суровыми и мужественными, беспрестанно спрашивали, как такую чудесную зверушку зовут. Сначала Дмитрий Генрихович отвечал: «Никак, еще не придумал», потом решил назвать кролика Шер-ханом, а когда не смог быстро выговорить, переименовал в Маугли. В супермаркете Маугли проявил характер, проигнорировал яблоки и морковку и потребовал купить ему колбасы. Начал биться об клетку, когда возле колбасного отдела остановились, при виде ветчины скривился, а сервелат с орехами одобрил. Дмитрий Генрихович поразмыслил, примерил ситуацию на себя — «колбаса или сырая морковка?» — сообразил, что морковку жевать невкусно, и купил к колбасе полторы булки хлеба. И пачку сосисок с сыром, чтобы было чем позавтракать.