Можно было уходить. Я взял с вешалки пальто и вернулся в комнату. На секунду я подумал отыскать Юну, чтобы наконец перекинуться парой слов. Около минуты я метался между тем, чтобы найти ее или просто уйти, и, наконец, пошел на поиски огромных карих глаз. На кухне было пусто. В ванной спала Рита, демонстрируя феноменальную гибкость человеческого тела. Проходя мимо прихожей, я увидел, как стошнило Машу. Увидев меня, она сказала:

– Ты такой милый.

– Спасибо, – ответил я.

– Поцелуй меня, – она потянулась ко мне губами, сидя на полу.

– Само собой, но позже, – коротко ответил я.

– Обещаешь?

– Обещаю, – я солгал.

В комнате не было никого, кроме двенадцатилетнего виски. Я взял бутылку и направился в последнюю комнату. Я приоткрыл дверь в спальню, и увидел там балкон. Это было последнее место, где она могла быть. Я тихо закрыл дверь и двинулся в сторону него.

Балкон был довольно просторным. На нем с лихвой поместилось бы человек семь. В центре стояло два кресла, разделенных кофейным столиком. Все вокруг было обвешано гирляндами. Самым удивительным было то, что полы были покрыты искусственной травой, среди которой местами возвышались почти настоящие тюльпаны. Этакий домашний заповедник. Дикая природа, закрытая в бетонной коробке. Но там не было главного. Там не было Юны.

Я был расстроен, не понятно отчего. Я приоткрыл окно, на котором красовались прозрачные узоры, накинул пальто на спинку кресла, уселся в него, закинув ноги на другое, и погрузился в мысли. Я был словно тень, призрак, волнующий и прекрасный, появившийся из ниоткуда и исчезнувший в ночи.

А они что? Нет, они все были прекрасны, бесспорно. Любая девушка таит в себе нечто исключительное. Я с огромным трепетом отношусь к этим созданиям. Они легкие, веселые и поразительно утонченные. Но когда принцессы превращаются в неуправляемые и неуклюжие туловища, теряется весь шарм. Поэтому сейчас они мне были отвратительны. Нет, на них плевать. Она. Она чем-то зацепила меня. И она ушла, как это обычно бывает. Мне тоже следовало бы уйти.

Девушки поразительны, необыкновенны. Но тонуть в них с головой – самый отчаянный поступок в жизни любого мужчины. И ведь чувства не назовешь мышеловкой, потому что сыра предостаточно, да и есть можно сколько угодно. С другой стороны, она, так или иначе, захлопывается с чудовищной силой.

Однажды, будучи студентом, я влюбился. А может это была и не любовь, черт его знает. Но я испытывал нечто необычное к девушке, которую придумал. Не буквально, конечно, но на самом деле она не была тем человеком, которого видел я. Мы были счастливы вместе, как мне казалось. Я считал, что нашему союзу время – не чета. А она только наслаждалась всеми плодами заботы и внимания, пока я пытался ужиться с мыслью о ее исключительности. Обманывал ли я себя? Отчасти. Обманывала ли она меня – определенно. Итог один – я был обманут и остался ни с чем, кроме ненависти к себе.

После нее я видел в каждой девушке что-то необыкновенное, приятное и манящее. Хотелось снова отдать себя в распоряжение чувств и не думать ни о чем. Но не получалось. Каждая мысль о бесконечной счастливой жизни с очередной прелестной девушкой грубо прерывалась пониманием того, что всему есть конец. И может не все лгали, предавали и уходили сами. Но уверенности в том, что я найду ту заветную «единственную» уже не осталось.

Я продолжал пить, мне не нравилось ничто здесь, кроме прохлады, и я должен был покончить со всем этим цирком. Как бы я ни любил девушек, их природа была непонятна мне. Я мог влюбляться и страдать, потому что делал это целиком, безрассудно и искренне. Если же не влюблялся, то вел себя, как последняя скотина. Наверное, это привычное дело для людей, даже упорядоченные и оправданные годами каноны. Но мне это было не понятно. Я жил где-то в мире иллюзий. А встречаясь с реальностью, я не мог расстаться с бутылкой.

Мои размышления прервал стук в дверь. В комнате стояла Юна. Это была невысокая девушка с поразительно стройной фигурой, которая проглядывалась под легким платьем с пестрыми цветами. Она смотрела на меня огромными глазами, словно уже приняла мое приглашение и ждала от меня формального жеста, указывающего рукой на кресло. Ее слегка вздернутый вверх носик делал ее похожей на ребенка, а пухлые розовые щечки, покоившиеся на остро очерченных скулах, придавали ей солидной женственности. Она поправила тонкие прямые волосы и сделала недоумевающий жест рукой, ожидая, что я открою дверь. Я встал, дернул ручку, накинул ей на плечи фиолетовый плед из флиса и с глупой улыбкой пригласил присесть в соседнее кресло:

– У тебя очень необычное имя.

– Благодарю, – улыбнулась она.

– Как тебе вечеринка?

– Ненавижу баб.

– А ты не баба?

– От того и грустно, что я тоже баба.

– Но ты не такая, как они, верно?

– Не знаю. Не мне об этом судить, – она посмотрела на меня своими огромными карими глазами. – а я такая? Как они, в смысле.

– Не думаю. Ты не перепила, ты не лезешь ко мне целоваться и не расхваливаешь меня.

– Значит, не такая. Тем лучше.

– Раз ты ненавидишь, – я замялся, пытаясь подобрать другое слово. – баб, то что ты тогда делаешь здесь?

– Я подруга Кати. Она хорошая, когда не пьет. А когда пьет, – она ухмыльнулась. – ну, ты видел.

– Да. К сожалению, видел.

– Странный день.

– Согласен, – я хлебнул виски и предложил Юне. – выпьем за это?

– Я не пью крепкий алкоголь. Иначе я была бы, как они.

– А нам это не нужно, – я убрал бутылку. – так откуда ненависть к подругам?

– А ты разве не видишь? Они напиваются, как свиньи. Это еще не учитывая, что они это делают на глазах незнакомого человека. Потом они все к тебе льнут, хотя у каждой, кроме Марины, тут есть парень, – она перешла на нервозный тон. – это не нормально. Может быть, это я такая пуританка, но мне это не понятно. И разговоров у них только что о сексе, месячных, шмотках и прочих вещах, которыми здравомыслящие люди не делятся в компании.

– Были у меня такие знакомые.

– Да такие везде!

– Так, хорошо. А чем делятся в компании здравомыслящие люди, вроде тебя?

– Я люблю стихи, особенно Есенина. Я люблю смотреть фильмы, слушать музыку и заниматься всем тем, чем занимаются нормальные, как мне кажется, подростки. Почему бы не поговорить хотя бы об этом? – она вздохнула. – потому что им это не интересно.

– В таком случае, ты попала в нужную компанию, – я налил себе еще виски. – готовься слушать.

Я прочел ей стихотворение Есенина. Если быть честным, в стихах я не разбирался. Но эти строки всегда наполняли меня если не желанием жить, то, как минимум, тихой гордостью за человеческий род. Иногда даже чуть ли не любовью к человеку, написавшему их. Кажется, оно называлось «Не ругайтесь! Такое дело!». Закончив, я поднял стакан и выпил за наше безрассудство, отчасти вынужденное, и во многом оправданное.

– У тебя хорошо получилось, – выпалила Юна.

– Спасибо. Но стихотворения – не мое, – я выдал смешок, дивясь тому как это парадоксально звучит.

– А я люблю стихи! – задорно, словно маленький ребенок, фыркнула она. – ну, а чем ты занимаешься?

– Ты удивишься, – я испытующе посмотрел на нее и ухмыльнулся. – пишу.

– Что пишешь? – спокойно спросила девушка.

– Стихи, – улыбнулся я.

– Серьезно, – она насупилась.

– Ладно-ладно. Я пишу рассказы.

– И как успехи?

– Не знаю. Их почти никто не читал.

– А я бы прочитала!

– Не думаю, что тебе понравится.

– А ты и не думай. Просто потом дашь почитать.

Мне вдруг резко выстрелило в голову ее «потом». Потом может быть все, что угодно. Она может забыть, передумать, откреститься от меня. И это потом. Мои рассказы кто-то увидит, может быть, потом. Люди изменятся потом, может быть. Может, дороги станут ровнее, погода приемлемее для людей, а солнце останется все таким же родным. И все потом. Но уже без меня. Я закурил:

– Вряд ли, – выдыхая дым и глядя в окно, сказал я.