Через три года после этого поражения в Галлии умер король франков Хлодвиг.

С вестготами же нужно было снова устанавливать родственные связи, порвавшиеся с Аларихом.

И Теодорих, посчитав, что сейчас это будет вполне прилично, завёл разговор с Авдофледой, сестрой короля Хлодвига.

– Дорогая, нашей дочери Амалазунте уже тринадцать лет, – начал он, специально пригласив её на прогулку в сад дворца в Вероне. – Не пора ли подумать о её замужестве?

По характеру Авдофледа была похожа на своего брата: мило улыбается, общительна, если же что-то ей не понравится – не уступит ни за что.

– И кто же тот жених? Ты уже присмотрел его? Надеюсь, не римлянин? – съязвила она.

– Ну что ты!.. Хотя и римляне не плохие люди!.. Твой брат уничтожил мою связь с вестготами! Мне же нужно установить прочные отношения с ними! Но теперь у меня нет больше дочерей, кроме Амалазунты!

– Только за знатного вестгота! И ты объявишь его своим наследником! – стала диктовать свои условия Авдофледа. – Моя дочь, племянница Хлодвига, достойна занять королевский трон!..

Теодорих впервые услышал зов королевской крови недавнего своего соперника. Подумав, он согласился, посчитав, что впереди ещё есть время решить этот вопрос окончательно.

Через четыре года, в 515 году, он сосватал Амалазунту за знатного испанского вестгота Евтариха из рода Амалов.

Жених прибыл в Равенну скромно, на двух кораблях, украшенных флагами, вымпелами и алыми парусами, чтобы произвести на невесту впечатление. Один корабль остался на рейде, другой же, с женихом, прошёл к пристани Равенны. Там его уже встречал король Теодорих, его супруга Авдофледа со знатными дворцовыми дамами.

Когда Евтарих сошёл на берег под залпы холостых пушек, Теодорих приветствовал его, обнял как родного сына… Затем он вошёл с ним впереди свиты за крепостные стены города.

На следующий день в большом зале дворца жениху представили невесту, Амалазунту. Та, смущенная, с румянцем на щеках от волнения, была прелестна.

Обручение молодых произошло, когда они познакомились ближе. Амалазунта уже не стеснялась жениха, они общались свободно, прогуливались каждый день по большому дворцовому парку. Обручение молодых состоялось тоже в базилике Святого Аполлинария, как и у предыдущей пары, короля Алариха и красавицы Тиудигото. А затем сыграли свадьбу, тоже с подарками, играми, застольем и танцами.

Теодорих выделил Амалазунте роскошное приданое из золотых изделий, украшений из драгоценных камней, золотые кубки и много серебра.

Евтарих загостился у короля Теодориха ещё на целый месяц. Затем он поднялся с супругой на борт корабля, и они уплыли в Испанию.

В это время у Теодориха опять вызвал возмущение его племянник Теодат, сын Амалафриды от первого её брака. В его канцелярию пришла жалоба на него.

– Опять этот жадный клоп! – не сдержавшись вскричал он, когда референдарий зачитал ему жалобу. – И захватывает земли-то не только мелких владельцев, но и римских аристократов!.. Мне совсем ни к чему их недовольство!..

Знатный римлянин Домиций обращался к Теодориху с жалобой на людей Теодата, которые незаконно захватили его поместья.

Покричав, он велел референдарию выдать сайону[54] Дуде предписание, чтобы тот поехал к Теодату и отобранные им владения со всем захваченным имуществом были немедленно возвращены владельцу.

– Если же мой дорогой племянничек имеет справедливые притязания на какие-либо земельные владения, пусть предъявит гражданский иск, и после разбора дела с тяжущимися сторонами может быть вынесено решение в соответствии с законом!.. Так-то честнее будет, чем просто воровать! – пробурчал он.

На море, за крепостными стенами, уже второй день штормило. Стенало, мучилось, на что-то жаловалось море.

Все корабли и торговые суда попрятались в бухте Золотой Рог.

Юстина же изводила головная боль всю ночь с седьмого на восьмое июля. Шёл 518 год.

Днём он вроде бы расходился, стало легче. К концу дня накатила тоска, что и этой ночью не станет легче, поскольку шторм на море не ослабевал. Холодный ветер, дующий с Босфора, с Понта Эвксинского, гонял на улицах столицы пыль, гнул, раскачивал пальмы. Низкие тёмные тучи бороздили небо, царапали крыши домов и высокие купола церквей, и всё ползли и ползли, и не было им конца… На безлюдном притихшем ипподроме скрипела на ветру какая-то мачта, и казалось, что ипподром, как уставший, нагулявшийся вволю бандит, спал дурным сном, изредка вскрикивая.

Громадный город, в миллион жителей, оказался абсолютно беззащитным перед стихиями природы.

Юстин обошёл все караулы дворца, как он делал это каждый вечер, проверил, всё ли в порядке и все ли экскувиты на местах. Затем он ушёл к себе на двор, здесь же, на громадной территории Большого дворца, обнесённой со всех сторон крепостными стенами.

Лупицина уже ждала его, чтобы отужинать вместе с ним.

Омыв лицо и руки водой из кувшина, с которым услужливо подбежал к нему слуга, Юстин прошёл в столовую комнату, сел на лавку у стола.

Слуги собрали на стол обычный лёгкий ужин, какой предпочитал он на ночь.

Поужинав, он встал из-за стола, прошёл в соседнюю спальную комнату. За ним прошла Лупицина. Она стала рассказывать ему новости этого дня, для неё важные. Ему же, после тревог и забот прошедшего дня, ни до чего не было дела: будоражили слухи о василевсе… Препозит священной спальни[55] евнух Амантий в последние два дня не показывался никому на глаза, скрывался от всех где-то в бесчисленных покоях василевса.

«Не к добру!» – подумал Юстин, тоже не заметив за весь день Амантия.

В иные же дни он встречался с ним по роду службы раз по десять на дню. Тот ведал личными покоями василевса, в его управлении находились ведомства, обслуживающие нужды императорского двора… Юстину же подчинялась дворцовая стража, отряд экскувитов в триста человек.

Этими своими мыслями, о василевсе и Амантии, он поделился с Лупициной. Та, выслушав его, сказала, что мало ли что там, у василевса, происходит во дворце.

– Ну, может быть, Анастасий приболел… Амантий же хороший лекарь…

Она беспечно отмахнулась от его тревог.

Юстина же удивляло в Лупицине вот это: её лёгкое отношение к жизни и смерти. В этом проглядывала беспечная наивность ребёнка, не ведающего, что он может умереть, и в то же время мудрость успокоенного старца, понимающего, что нет ничего вечного на земле, не вечен и он сам.

Лупицина вышла в соседнюю комнату. Вскоре она вернулась в женской тунике, длинной, из тонкого шёлка.

– Тебе нравится? – стала она поворачиваться перед ним, демонстрируя свой наряд.

Затем она крутанулась на месте так, что подол платья веером вздулся вверх, прошёлся ветерком по лицу Юстина, обнажив её красивые и стройные ноги, всё ещё вызывающие у него влечение.

Она впервые вот так показывала ему свои наряды. Почувствовав с некоторых пор его холодность к себе, она подумала было, что он завёл проститутку, каких в городских борделях было полно, либо уже сказывается его возраст. Ему уже было немало лет, и все страсти остались в прошлом. Дети же у них так и не появились. И оба сожалели об этом.

С вечера Анастасий остался один в огромных покоях Большого императорского дворца… Спальная палата, с мраморными колоннами, едва обогреваемая жаровней, казалась как никогда холодной.

Прошедшую ночь он, как и Юстин, тоже мучился из-за непогоды. Мучили его и воспоминания… Всплыла в памяти покойница Ариадна… «Не к добру!» – шевельнулось у него холодком в груди… По-своему он любил её… Страсти не было, но добрые отношения у них сохранились до последних её дней… Она умерла три года назад… Детей у них уже и не могло быть.

– Детей надо заводить – когда они заводятся! – сказала она как-то, когда у них зашёл об этом разговор в бытность его, Анастасия, уже императором…