— Пятнадцать, а через полгода поговорим снова, — сказал Каакуа, как отрезал.

После этого разговора я так и не поняла, хватит ли мне денег, чтобы платить за кефир и стрижку, или нет. Про босоножки, судя по всему, придется забыть. Впрочем, багаж уже прибыл, а там все, что Сима сумела собрать по блату за месяц со складов и из магазинных загашников. Багаж получился небольшим, но качественным. Если бы у Симы было больше времени, я бы, пожалуй, привезла в Израиль половину товарного довольствия Питера и окрестностей. Но Сима суеверна и, пока не пришло разрешение — черным по белому, — никаких приготовлений не совершала. Тут я вспомнила, что багаж еще в порту, идти за ним надо с Мишкой, а это исключается. Плакали мои итальянские босоножки, особый раздел Симиных достижений!

— Сегодня и начнешь, — объявил Кароль. — Откроем в девять.

— Мне надо хотя бы с ценами разобраться, — взвизгнула я.

— Вот и будем разбираться. Сегодня я с тобой. А завтра утром улетаю на две недели. Будешь открывать по утрам часа на три, с десяти до часа например, а потом — с девяти вечера до полуночи. В остальное время будешь разбирать картинки и составлять к ним… как это у вас называется? Аннотации. И еще: тут есть вещи, которые с прилавка не продаются. Поняла?

Я ничего не поняла, кроме того что речь не идет о семичасовом рабочем дне. А как с выходными?

— Выходные — наши лучшие дни, — удивленно взмахнул бровями мой новый хозяин. — Только тогда и идет торговля.

— И как я доберусь ночью до яхты?

Сросшиеся на переносице брови сербо-турка опять полезли вверх.

— Она живет у меня, — буркнул Женя.

— Переедет ко мне, — сообщил ему Кароль, засунул руки в карманы и принялся перекатываться с носка на каблук.

Вот это уж фиг. Я ничего не имела против того, чтобы разделить каюту с фригидным атлетом. Но балканские страсти исключались. Лучше вернуться в Петах-Тикву.

— Не переедет, — лениво ответил Женя, предварительно взглянув на меня и оценив ситуацию. Он не стал менять позы, но бицепсы дрогнули, и шея напряглась.

— Ну-ну! — осклабился Кароль. Неумелая улыбка тут же облупилась, открыв закушенные губы. — Ладно, — сказал он после минутного раздумья. — Твоя так твоя. Мы у своих не одалживаемся. Пошли ко мне, выпьем кофейку.

Они пошли вперед. А я вдруг поняла, что меня (меня!) только что разыграли на кону, как какую-нибудь маруху в малине. И что теперь делать? Идти за ними? Дать деру? Я влипла черт-те во что, помоги мне еврейский Бог и алтайский шаман. С другой стороны, работа неплохая, почти по специальности. А с Женькой этим еще надо сообразить. Заступился все ж, поиграл бицепсами. А нас, баб, хлебом не корми, дай посмотреть, как олешки из-за нашей особы рогами сцепятся. Может, не такой уж и замороженный. В умелых руках оттает.

И я пошла за ними, стараясь не трусить.

Ах, какой дом отхватил и отгрохал себе подполковник! Ну, отхватил же, потому что давали эти дома за большие заслуги и сравнительно небольшие деньги. Но были дома развалюхами, тут уж кто во что горазд оказался. А Кароль явно обладал большими талантами и немалыми возможностями. Мы прошли сквозь несколько помещений, которые комнатами грех было назвать. Нечто этакое, вытянутое в высоту на два этажа, богатое лестницами и приступочками, галереями и антресолями. Где штукатурка, где каменная кладка, где и вовсе громадные булыжники, притертые каменотесом по средневековому образцу. На стенах дьявольские африканские маски, копья, луки, сабли, картины и ковры. А на приступочках, ступенях и антресолях — кратеры, амфоры и даже мраморные торсы. Не Пракситель их ваял, но работы вроде подлинные и, если не музейные, то по крайней мере дворцовые.

Залезли мы на самую верхотуру, на галерею под потолком, откуда дом виделся отрогами. Там и расположились в удобных креслах с бархатной обивкой и кистями. Погрузили спины в подушки, обитые полосатой дамасской тканью, и занялись приготовлением кофе. Варили его в маленьких джезвах, поставленных в гигантскую медную посудину, наполненную песком. А что там горело под этой посудиной: уголь, дрова или что еще — не разобрала. Оно внутри огромного каменного жернова горело. И как втащили этот жернов на верхотуру — значения не имеет. И зачем он тут, этот жернов, неважно. Фиолетовый морок меня не обманул. Я попала во что-то ненормальное, и мне это понравилось.

Привычка к ненормальностям выработалась у меня в детстве. Ну каково это ребенку ложиться в постельку при отчиме-художнике, в доме постоянный балаган, пирушки и натурщицы, фактура и безденежье, а проснуться падчерицей знаменитого хирурга, чистота, как в аптеке, время разложено по полочкам, вода только кипяченая, даже в кране, моем руки перед едой и после, а едим по расписанию? Каково, я вас спрашиваю?! Таких метаморфоз было — считать не сосчитать, собьешься. Кого мы только не перепробовали! У нас даже дрессировщик слонов случился. Правда, долго не задержался. Не с каждым моя мамаша бежала в ЗАГС.

Впрочем, я с ней и ее мужиками и не жила, оставалась в материнском доме только на выходные. А жила при Симе.

Комнату закачало. Это черный подполковник открыл окно, впустил море. Кофе, ром и морское дыхание у плеча — что может быть лучше? Вскоре снизу стал подыматься человечий шум.

— Скоро спустимся, — предупредил хозяин, прислушавшись. — А ты, Женья, шел бы домой. Вернешься в полночь, поджарим шашлыки. Я привез из Канады жаровню на углях, медь и дуб, на надувных колесах. Точно как у семейства Кеннеди. И виски есть хороший.

— Посижу с вами, — еле двигая губами, соизволил произнести мой атлет. — Неохота туда-сюда таскаться.

Первый рабочий день оказался необременительным. Несколько человек зашли, покрутились, потыкались носом в витрины, словно наша лавка была частью обязательной туристической программы, и вышли. Потом заглянула пара — он в тирольской шляпке с перышком, она в шляпке-тазике. Костюмчики кургузенькие, но льняные. Бриллианты в кольцах средней величины, но чистые. Муж потянулся за грошовым медным портсигаром, неизвестно как очутившемся на прилавке. Ну помоги мне, божество с большой дороги, ножки в крылышках. Время позднее, а мне комиссионные нужны позарез.

— Сколько просить? — шепнула я подполковнику на бегу.

— Красная цена — полтинник.

Я схватила портсигар, осторожно отложенный покупателем на стойку.

— Это, простите, сейчас не продается — защебетала по-аглицки, — это меня просили придержать. Иудаика. Исраэлистика. Полагают, что принадлежал брату Сарры Аронсон. Вы, конечно, знаете, кто была Сарра Аронсон?

Покупатель растерянно замигал. Зато у его жены глаза зажглись и пошли вертеться, как прожектор на маяке, испуская сигналы — точка, тире, тире, точка, точка. Мужик не реагировал. Туповатый.

— Мы там были! — возмущенно напомнила бестолковому супругу тетка в шляпке-тазике. — Ванная. С колонкой. Где ее убили. Ну, ванная… ты еще сказал, что точно такая была у твоей мамы в ваших Городницах. Ну!

— Yes, yes, surely! — расцвел муженек.

И тут же полез в карман.

— Сколько?

— Мы уже договорились с одним… тоже из ваших… за… двести… долларов, — выпалила я одним духом, стараясь вытравить из голоса остаток сомнения. — Он обещал прийти завтра.

— Дай ей двести пятьдесят, — приказала жена.

Муж торопливо кивнул.

— Двести пятьдесят!

— Право, не знаю. Не знаю…

Ну-ка поставим себя на его место. Девочка стильная. Говорит по-английски чисто, но с акцентом. Одета недорого, но с претензией. Да ладно, чего требовать от продавщицы! А вот и нет! (Это я уже говорю себе.) Если хочешь получать хорошие комиссионные, детка, первые деньги придется потратить на стильный наряд. На чем мы остановились? У жены в глазах негодование, у мужа — упрямство. Без этого портсигара семейная жизнь у них, пожалуй, не заладится. Во всяком случае, сегодняшним вечером.

— Я обещала придержать, — говорю с мукой в голосе. — Обещала… Но, в конце концов, пока предмет не продан, каждый покупатель имеет право… Но… вы должны понять, мы — солидное заведение. Может быть, зайдете завтра? Если первый покупатель передумает…