— Я ищу лобстера, — объявила я строго.

Тони задумался, посчитал в голове, проверил на костяшках пальцев и объявил, что месяц нелобстерный. То, что август — месяц нераковый, поскольку в нем нет буквы «р», я знала. Очевидно, лобстеров высчитывают по тому же признаку. Раки они и есть, только большие! Интересно, как обстоит дело с лангустами?

— Мне сказали, что в Канаде необходимо попробовать лобстера, — заупрямилась я. — У нас они безумно дорогие.

— А здесь в это время года они не свежие, а мороженые, — заупрямился и Тони. — Сейчас хороша птица.

Я решила съесть лобстера в одиночестве и незамедлительно, но потом передумала и отправилась звонить. В списке, полученном от Кароля, одна фамилия была подчеркнута красным карандашом. А наверху было написано: «От Мары. Передать синий пакетик». Подавая его мне, Мара залилась жаром и сказала: «Это для Карен, жены самого богатого и влиятельного еврея Канады. Передай, что я ее люблю. Но постарайся вручить подарок не ей, а ее мужу, Саймону. И прислушайся к его советам. Саймон может все!»

До самого мистера Саймона Кушнера я по телефону не добралась, но секретарша обещала все выяснить и обо всем доложить, в связи с чем мне пришлось остаться в номере. Тони расположился было в кресле, но я его выставила. Разговор с мистером Кушнером не предназначался для посторонних ушей. Ответный звонок не заставил себя ждать. Мистер Кушнер будет счастлив побеседовать с вестницей от Мары через сорок пять минут. Я так торопилась, что не заметила, как Тони оказался в такси.

— Ты куда? — удивилась уже в пути.

— Я тебя подожду, потом пойдем есть перепелок.

Саймон Кушнер оказался крупным вальяжным мужчиной лет шестидесяти. Его кабинет — дерево, стекло и кожа — производил нужное впечатление. От Кушнера пахло не только деньгами, но и умением эти деньги тратить. Он разорвал обертку, открыл картонную коробочку и внимательно рассмотрел прелестную арт-декошную брошь с рубинами, жемчугом и алмазами. Я помнила эту вещицу, сама и указала на нее Маре в антикварном магазине Шнейдера. Стоила она десять тысяч долларов. Шнейдер не спустил ни копейки, утверждал, что на аукционе может получить больше. И мог! А я швыряла сумочку, в которой лежало такое богатство, на все кресла. И в туалет в самолете ходила без нее. Ну Мара! Хоть бы сказала, что я везу в этом пакетике.

Самому влиятельному человеку Канады подарок понравился. Он даже замурлыкал.

— Карен обрадуется. Это красиво. Мара понимает в красивых вещах. А что у нее слышно?

Мара не наставляла меня относительно этой части разговора с Саймоном Кушнером. Черт его знает, кем он ей приходится, что можно рассказать, что — нет. Но Кушнер был настойчив. Я дала самую лестную характеристику Каролю и описала их брак в мажорных жизнеутверждающих тонах.

— Так ему и надо! — вспыхнул мистер Кушнер.

— Кому? Каролю?

— Так ему и надо, моему кузену! Отпустить такую женщину, как Мара, это же надо быть полным дураком! Дурак он и есть, — засопел мистер Кушнер и почему-то загрустил.

Потом вспомнил обо мне и спросил, попыхивая сигарой, что привело меня в Монреаль. При этом его серые глаза покрылись поволокой, а мысли явно бродили черт-те где, так что я могла говорить о делах, а могла и прочитать лекцию о пользе льняного семени. Но я все-таки заговорила о делах. Как это получилось, не знаю. Мистер Кушнер подавлял своим видом и авторитетом. В нем было что-то от главнокомандующего. С такими людьми не спорят. Велено рассказать, значит, нужно выложить все как на духу. Я говорила, говорила, потом замолкла. Молчал и мистер Кушнер.

Вдруг он оживился. Глаза снова видели, и уши слышали. Оказалось, они, эти уши, не пропустили ни одного моего слова.

— Значит, ты внучка Паньоля! — удивился Кушнер. — Надо же! А я и не знал, что Паньоль был женат. Мы считали, что он… немножко педераст. Твой дед — жулик! — вдруг взвизгнул мой визави и гулко расхохотался. — Впрочем, я тоже жулик, — добавил он, отсмеявшись. — И в конечном счете я обманул Паньоля.

Рассказывать, почему мой дед жулик и как мистер Кушнер его обманул, мой визави явно не собирался. Попробовать все же стоило.

— Оставь, — усмехнулся Марин приятель. — Талмуд говорит, что там, где собираются два еврея, правды нет, потому что даже если один говорит правду, второй этого не подтвердит, а один свидетель — не свидетель.

Он нажал на кнопку звонка. Вошла постная барышня в юбке до пят и жакете, не позволяющем догадаться, как выглядит то, что под ним. Она положила несколько папок на стол Саймона Кушнера, сказала, что ланч уже в пути, и вышла, аккуратно и бесшумно прикрыв за собой дверь.

Кушнер проследил направление моего взгляда и точно определил содержание мыслей,

— Моя жена Карен не хочет рисковать, — хохотнул он. — Она сама выбирает моих секретарш и предпочитает религиозных. А вот и ланч!

Внесли блюдо с бутербродами и бутылки с соком. Из одной булочки вылезало красно-белое крабье мясо. Я нацелилась на нее, но Кушнер перегнулся через стол и перехватил добычу. При этом он явно развеселился. Подмигивал и похохатывал. Пришлось жевать пресную говядину с не менее пресным огурцом.

— А что это за человек ждет тебя в приемной? — спросил Саймон Кушнер, когда мы уже собирались расстаться.

— Меня?

— Какой-то индеец.

— Ждет? Я его не приглашала! Привязался в гостинице.

— Ты с ними поосторожнее! Я попрошу моего сотрудника избавиться от твоего спутника и проводить тебя до места.

Толстенький коротконогий сотрудник по имени Вэнс доставал Тони до подмышки. Он не слишком радел, выполняя поручение босса. Подвез нас на своей машине до гостиницы и испарился, оставив меня на попечение все того же двухметрового вождя индейцев.

Не стану пересказывать в деталях, как мы с Тони ели канадских перепелок, катались на канадских горках, посещали музей канадской истории и летели в Торонто на частном самолете. Тони объявил, что его дела в Монреале закончились, вернее, у них не было шанса начаться. А дела были такие: старый вождь помер, теперь вождем стал Тони, он пытался отсудить вышки, но все двери захлопывались прямо перед его носом. Одно дело — помочь индейцу пройти через Гарвард, другое — отдать ему канадскую нефть. Теперь путь вождя лежал в Торонто, и что мне до этого? Я даже гостиницу там не заказывала, поскольку самолет вылетал в Израиль в девять вечера. Мы с Тони только и успели, что побродить по городу и съесть мороженого лобстера в шумном заведении, нашпигованном юными ослами и ослицами в разномастных джинсах, мотавшими головами под оглушительные звуки налетающего со всех сторон рок-н-ролла: «И-о! И-о! О-е!»

Но, обнаружив Тони рядом с собой в самолете, летящем в Тель-Авив, я испугалась.

— А в Израиле тебе что надо?

— Хочу посмотреть. Давно хотел. Покажешь мне ваш Иерусалим?

— Я его не знаю.

— Значит, будем осматривать вместе.

— И когда же ты успел получить визу?

— Я гражданин США. Мне виза не нужна.

— Как знаешь, только я тебя не приглашала. У меня дел невпроворот, и болтаться с тобой по Израилю мне некогда.

Мы проболтали все то время, что не удавалось заснуть. О чем болтали? О всякой ерунде. Я подробно изложила израильскому агенту национальной безопасности все повороты и загогулины этой беседы, более того, почти дословно ее записала и расписалась. Скорее всего, этот документ все еще желтеет в папочке под грифом «совершенно секретно». Но это было потом. А сразу по прилете Тони пошел к стойке билетного контроля для иностранцев, я же пристроилась в длинную и шумную очередь израильтян. Стояла и думала, как отвязаться от индейской каланчи. Решила действовать грубо и напрямик. Но получилось худо.

Девица в окошечке повертела в руках мой паспорт, куда-то позвонила и попросила подождать. Тут же возле меня выросли мальчики в одинаковых голубых рубашках и попросили пройти. Я вошла в кабинет в три тридцать, а к семи попросила вызвать Кароля. Меньше всего мне хотелось запутывать его в эту историю, но выхода не было.