Кароль потемнел лицом, надулся, но телефонную трубку, протянутую Марой, взял.

— Израильская армия не сдается и не отступает, — произнес он многозначительно. — Мэр Ришона, конечно, дурак. Зато я знаком с Виктором.

В этой фразе было не больше смысла, чем в рассказе Бенджи о яффских блохах и иорданских минах. Вернее, смысл наверняка был, только я его не улавливала. Кароль произнес имя «Виктор» так, как я бы произнесла: «золотой ключик». И Мара понимающе кивнула.

Заметив мое недоумение, мне объяснили, что мэры приходят и уходят, а Виктор остается. И без его санкции в городе ничего не происходит. Ни один мэр не может сделать то, что Виктору не нравится. И ни один заместитель мэра не может не сделать того, что хочет Виктор. А все потому, что родители Виктора были из людей Барона, и Виктор убежден, что город принадлежит ему по праву.

Разуверить его в этом мог бы разве что сам барон де Ротшильд, но ни он, ни его наследники в дела города давно не вмешиваются, хотя деньги на кое-какие городские нужды все еще дают. А Виктор держит руку на этом кране. Открыть кран шире он не в состоянии, но прикрыть его вполне может. И с этим нельзя не считаться. Поэтому, а быть может и не поэтому, а потому, что город привык к Виктору и не представляет себя без него, как Виктора невозможно себе представить без Ришон-ле-Циона, Виктор всегда будет при городе и при мэре, а мэр и город будут при Викторе. У Виктора нет сыновей. С его уходом из жизни в Ришоне бесповоротно закончится Время Барона, но с этим уже ничего поделать нельзя. Барон не подготовил Виктору смену, а теперь поздно. И если Барон спит спокойно, то и нам незачем волноваться по этому поводу.

Кароль ловил ришонского кудесника целый день, но Виктор оказывался то на одной стройке, то на другой, инспектировал городской бассейн, решал спор между хозяевами двух овощных лавок, принимал делегацию из штата Коннектикут и проверял работу травильщиков крыс. И все это время ласковая секретарша вселяла в душу Кароля надежду на встречу и поливала его водопадом слов.

Виктор помнит Кароля, любит Кароля, умирает от желания с ним встретиться, извиняется и проклинает текучку, постарается найти телефон в овощной лавке, там может произойти убийство, это не шутки, разве Кароль не знает, что такое жертвователи-американцы из Коннектикута, они же Виктора не отпустят от себя ни на минуту, сколько не оказывай им почета, всегда мало… ах, в подвалы под супермаркетом нужно спускаться в маске, хорошо бы в противогазе, еще лучше в скафандре, телефонов там нет, пусть господин Кароль подождет всего несколько минут. Виктор не забывает об услуге, которую оказал ему Кароль, он только и говорит о Кароле и молится за него каждый день, алло! Господин Кароль? Виктор у телефона.

— Надо встретиться, — сказал Кароль хмуро, прервав словоизвержение, обрушенное на него еще и Виктором. Кивнул и положил трубку.

— Какую услугу ты ему оказал? — поинтересовалась Мара.

Оказалось, что Кароль спас репутацию Виктора и его ставленника, взяв на себя какие-то обязательства по отношению к правительству Родезии. Эти обязательства дал подопечный Виктора под поручительство не только прямого начальства, но еще и самого Барона, а выполнить их не смог. Кароль все сделал за него, заработал на этом деле, да еще взял Виктора в долю.

— За это можно потребовать много, — задумчиво пробормотала Мара.

Надо сказать, что именно в Ришоне жили Марины родители, да и сама Мара провела в нем достаточно времени, чтобы считать городок своим. И у нее созрел план: присвоить город, не забирая его из рук Виктора, а напротив, воспользовавшись этими руками. Короче, Мара решила, что Кароль должен стать мэром Ришона.

В Яффе у Кароля есть имущество, бизнес и много врагов. Яффа привязана к Тель-Авиву, а Тель-Авив — слишком большая ставка для начала игры. Зато в Ришоне у Кароля нет ни имущества, ни врагов, и есть Виктор, что дает Ришону большое преимущество перед всеми остальными городами и городками страны. А Каролю — перед всеми остальными кандидатами в мэры этого города.

Кароль выслушал Марины мечтания с удивлением, у него самого подобных планов вовсе не было. Но мысль стать мэром ему понравилась до такой степени, что наш подполковник целую неделю ходил по гостиной в обнимку с телефонным аппаратом.

В пятницу мы уже знали, что правящая партия поддержит кандидатуру Кароля, что ему окажут помощь канцелярия премьер-министра, восемь членов кнессета, среди них министры, несколько генералов в отставке, возглавляющих крупные концерны, и «Гистадрут». Казалось, что Ришон у нас в кармане.

— Еще не в кармане, — нахмурился Кароль, — но скажем так: этот бой можно выиграть, если правильно рассчитать и расположить войска, амуницию и провиант.

Войск у него пока не было. Кароль не решался объявить призыв и собирать народ под свои штандарты, не поговорив прежде с Виктором. А вот про амуницию и провиант он уже подумал. И если Виктор возьмет на себя тыл и слегка прикроет фланги, амуниции и провианта должно хватить на все, в том числе и на самого Виктора.

Разговор о картинах Паньоля, валяющихся в запечатанной квартире Йехезкеля Каца, задолжавшего мэрии большие деньги, мог служить разве что дивертисментом в грядущей оратории. Предстояла встреча гигантов, и к ней было необходимо подготовиться. Разведка должна была принести Каролю такие улики против Виктора, что даже если бы этот хитрый вассал Барона хотел забыть о правительстве Родезии и о Кароле, ему было бы очень и очень невыгодно о них забывать.

Во главе своего личного абвера Кароль поставил Хону из налогового управления. Хона воевал под началом Кароля в Синае. И свое дело он знал.

Не прошло и недели, как папка с документами и нарочным прибыла почему-то в галерею, откуда я быстренько переправила ее наверх, в дом. Разумеется, пробежав глазами содержимое. Ну и сволочь этот Виктор! Клейма на нем негде ставить. В тюрьму — и бессрочно. Но у Кароля было совсем иное представление о том, что такое хорошо и что такое плохо.

— Прекрасно! — мурлыкал он. — Ах, какой умница! Что за дьявольская голова! Пять миллионов! В один заход! Цены парню нет! Гений! Просто гений! Повалиться в пыль и целовать ему ноги! Нет, до такого даже я бы не додумался! Какой ход! Нет, с таким помощником только дурак не станет миллиардером!

Мара не обращала внимания на возгласы Кароля. Ее внимание было отдано мусаке, голубцам в виноградных листьях, жареным сардинам — прямо из моря на сковородку! — и фаршированным перцам. Марина мама готовить не любила, а бабушка стала так стара, что с трудом отличала ступку от тарелки. Но нельзя же было Каролю идти в мэры, не получив прежде одобрения Мариного отца! Пригласить родителей в ресторан? Нет, обед должен был быть семейным. И нельзя возложить эту заботу на плечи Мариной мамы.

Все эти «нельзя» придумала сама Мара, но за день-два они приобрели силу завета и заповедей. И Мара — кровь из носу! — должна приготовить праздничный стол, запаковать его в коробки, корзинки, картонки, обложить со всех сторон подушками и доставить в Ришон теплым. Потому что в небольшой маминой духовке будет потеть яблочный пирог — единственная съедобная вещь, которую бывшая певица научилась производить, доведя, впрочем, по словам Мары, этот рецепт до совершенства.

В атмосфере подготовки семейного крестового похода на Ришон мне было неуютно. Я перебирала папки, сумки, баулы и делала это бесцельно. Что называется, наводила порядок в делах и вещах. И наткнулась на обрывок газетной бумаги с адресом Цукеров, так и не вспомнив, откуда он у меня взялся. Мара с радостью дала мне отгул. Дни непраздничные, посетителей мало, езжай на все четыре стороны! И я поехала. И — ох! Дом Цукеров оказался юдолью слез.

Незадолго до отъезда из Вильнюса в Израиль Малка вышла замуж за оперного тенора Казиса Жюгжду. Я об этом знала, была даже звана на свадьбу, но приехать в назначенный день не могла и послала подарок почтой.

— И я спросила, — стукнула себя по колену Хайка Цукер, — я спросила свою еврейскую дочь: «Что ты будешь делать с этим антисемитом?»