– Все не настолько плохо.

– Нет, в смысле: черт, это слишком хорошо звучит. Политически активный, умный, любит кошек, не поверхностный.

– Спортивный, – вставляет Ливи, как будто я могла об этом забыть. – Он бегает. Регулярно. В парке или на побережье.

– Все чересчур идеально, – говорю я. – Либо он станет главной любовной трагедией в моей жизни, либо этот тип – одно большое шоу, а в реальности – психопат.

Оливия закатывает глаза:

– Либо ты просто истеричка, а он – не более чем приятный парень, с которым ты не хочешь знакомиться, потому что его кошка без одного глаза для тебя чересчур идеальна. Чего ты на самом деле хочешь? Чего ты так боишься?

– А почему тебе это так важно? – откликаюсь я, стоически игнорируя ее последний вопрос, пусть это и – не могу выразиться иначе – чертовски хороший вопрос. – Можно подумать, что ты в него втрескалась. Почему бы тебе самой не пойти?

– Пошла бы, – в удивительно хорошем настроении заявляет Ливи, – если бы не Польша.

– Польша?

– Польша. Ее зовут Десна, ее семья владеет индийским рестораном на Уолтон-стрит, где я всегда беру чхоле бхатура[21], и она так божественно играет таинственную католическую Польшу, что я влюбилась сразу во все. В Польшу, чхоле бхатура и в Десну.

Выпрямившись на кровати, я тереблю пальцами завязку на кофточке-«кармен».

– Ей нравятся женщины?

– Отличный вопрос. – Оливия широко ухмыляется. – Без понятия. Мне об этом известно не больше, чем тебе – планирует Седрик Бенедикт завести с тобой что-то серьезное или просто хочет залезть тебе под юбку. Но мне дико любопытно это выяснить.

Я вздыхаю:

– Я подумаю.

Ухмылка подруги превращается в сияющую улыбку.

– Но сначала позвоню маме и напишу Нанне.

– Главное – правильно расставить приоритеты. – Она пальцами снимает чуть подсохшую краску с волос. – А я сперва схожу в душ. Меловая краска с волос смывается?

– Я очень хочу, чтобы ты участвовал, Седрик. Werkelijk[22]. Но в этот раз не смогу менять курс ряди тебя. Институт без проблем собрал экспедицию только потому, что ожидается оптимальная погода, но бюджет небольшой. У меня не будет возможности высадить тебя где-нибудь.

Из-за голландского акцента капитана Яннеке Верстратен даже ее серьезные фразы всегда звучат невероятно дружелюбно, почти мило, но я расслышал то, что она хочет мне сказать: если поплывешь с нами, все должно пройти гладко.

– Знаю, капитан. И я действительно благодарен за второй шанс.

– Ach wat[23], я тебя умоляю! – Яннеке встает, вынимает стакан из кофеварки и наливает нам обоим. На ее движениях ни секунды не отражается то, что корабль постоянно слегка покачивает, даже когда он пришвартован в гавани. – Ты и третий получишь, если это будет зависеть от меня. Ведь из всех ученых, которые когда-либо отправлялись с нами, ты первый, кто приходит поздороваться с нашей командой в вашем порту и угощает lekker[24] сконами.

– Заметил, что ты их любишь. – Однако я не ожидал, что большинство моряков вежливо откажутся от нашей традиционной английской выпечки. Как и того факта, что их хрупкая женщина-капитан слопает чуть ли не половину булочек, которые я принес на всю команду.

Помимо прочего, это не просто визит добро-пожаловать-в-Ливерпуль, а в первую очередь извинение. В прошлом году я уже участвовал в качестве практиканта в исследовательской поездке на борту «Клеверига», и пользы от меня тогда было мало. Вместо этого капитан Верстратен и ее экипаж потратили на меня полдня, потому что мне пришлось прервать путешествие. Полдня, за которые ей тогда попало, о чем я узнал намного позже.

– Я больше хотел поблагодарить, а не поздороваться, капитан. Сама знаешь почему.

Яннеке какое-то время смотрит на меня, пряча улыбку в уголке губ. Ей сорок с небольшим, однако в своих линялых футболках и с толстой косой светлых волос она выглядит гораздо моложе, хотя солнце оставило ей тысячу мелких морщинок вокруг глаз. Ее слово на этом корабле закон. И тем не менее ей можно рассказать все без исключения.

– Пожалуйста, Седрик. А я уже с нетерпением жду вторника. Если осилишь, будь на пристани вовремя. Если же нет…

В воздухе ненадолго повисает тишина. Через открытую дверь маленького практичного камбуза, судовой кухни, доносится музыка. Это один из туристических паромов, и из динамиков раздается не что иное, как «Ferry Cross the Mersey» группы «Gerry and The Pacemakers».

Яннеке кладет булочку в рот.

– Это «The Beatles»? Я слышала, вы тут ничего, кроме «Beatles» не слушаете. Но даже на кораблях?

Мы оба не можем сдержать смех, и следующие двадцать минут я делюсь с Яннеке советами, как ей провести свободные выходные в Ливерпуле. Параллельно мы моем кофейные чашки, а потом, несмотря на то, что начинается дождь, прогуливаемся по «Клеверигу», который теперь останется один у причала на долгие выходные. Яннеке проверяет швартовку, каждую дверь и каждый люк. Оставшиеся матросы уже сошли на берег, и на соседних кораблях в этом районе порта ранним вечером тоже мало что происходит.

– До вторника, – говорю я, когда мы заканчиваем и Яннеке берет свой увесистый рюкзак, чтобы отправиться в отель. – А если нет, то увидимся в другой раз.

– Увидимся, – с улыбкой отзывается Яннеке. – Я уверена. До скорого, Седрик. Doei![25]

Парковка расположена между фабричным зданием из красного кирпича и гаражным комплексом этажей на двенадцать, однако, несмотря на отметку о наличии здесь службы безопасности, доверия не вызывает. Как хорошо, что старые маленькие машинки вроде Гомера издалека кричат угонщикам: «Брать тут нечего, но из чувства сострадания можешь сам оставить что-нибудь внутри».

Седрик стоит с подветренной стороны будки-кассы и через опущенное окно приветствует меня со словами:

– Я уже купил тебе билет.

У меня пропадает дар речи; не столько из-за того, что он потратил шесть фунтов на парковку моей машины, сколько потому, что он действительно меня ждал. Я слишком долго проговорила по телефону с мамой, потому что у нее было очень много новостей, опоздала на десять минут, и к тому же шел дождь. У Седрика даже зонта нет, не говоря уже о плаще. Его джинсовая куртка потемнела от влаги. Волосы практически черными прядями свисают ему на лицо, отвлекая мое внимание на легкую, но искреннюю улыбку, а мою фантазию – на поцелуи под дождем. К сожалению – или слава богу? – ливень уже закончился.

Торопливо припарковавшись, я медленно иду к Седрику, который ждет перед въездом. Не то чтобы у меня перехватывало дыхание или участилось сердцебиение из-за того, что я так спешила! Весь мой план на вечер держится на подчеркнуто непринужденной независимости. Это впечатление – реальное или нет – нужно сохранить любой ценой.

Мы здороваемся коротким объятием, слишком коротким, как по мне, и Седрик произносит:

– Рад, что ты пришла.

– Спасибо, что подождал.

Он переводит взгляд с блочного кирпичного здания на облупившуюся краску будки, а затем на какие-то обломки возле забора.

– Теперь я знаю, какие чудесные уголки пропускаю, когда постоянно езжу на метро.

– А куда мы вообще идем? – От вопроса, не холодно ли ему, я воздерживаюсь. Пока.

– Что ты любишь? – спрашивает он в ответ. – И что не ешь?

Опасный вопрос.

– В принципе, я ем все, но пищу животного происхождения – в умеренных количествах и если она производится не на гигантских мясных фабриках. – Супер, Билли. Сразу выстави себя снобом, с которым сложно найти общий язык. – Но могу спокойно сделать исключение, если ты хочешь пойти в стейк-хаус.