Жорик хохочет:

– Ты такой романтик, Владимир Алексеич, слов нет! А я секретаршу Куприянова даже в постели Марией Львовной называю. Знаешь, это даже возбуждает.

– Ну так и не ври, что недоволен, – замечаю я. – Ты на нее насел потому, что тебе хотелось насесть именно на нее. А уж информация стала приятным дополнением. Не ври мне – я слишком хорошо тебя знаю. Может, мне выйти к Асе? Типа случайно ее увидел и решил поздороваться.

– Не перегибай, – останавливает друг. – Она не должна видеть в тебе ничего подозрительного – а случайная встреча на другом конце Москвы ни фига не самое предсказуемое явление. И ты сейчас без очков.

Я вспоминаю:

– Да, точно. Эта круглая оправа делает меня похожей на круглого идиота. Или на учителя математики. Ну, в моем представлении.

Ася заходит в здание, она такая хрупкая, что даже железную дверь с трудом открывает. Больше на улице нас ничего не интересует, потому мы возвращаемся к кофе и разговорам. Случайно выдаю то, что впервые пришло на ум:

– Жорик, а я – тоже гнида, да? Ну раз и Асю заодно обманываю. Она не дура, и нормальный репетитор ее получше бы натаскал, а я в педагогике шарю примерно так же, как в сортах тонального крема.

Друг разубеждает:

– Нет, ты благородный рыцарь, как твой тезка, Дубровский. Тоже притворяешься гувернером, чтобы поиметь отца семейства. Гордись, ты живая классика!

Молчу, поскольку не имеет значения, верит он сам в это или нет. Я так или иначе к Куприянову подберусь, мерзость уже забылась в своей безнаказанности – кто-то должен ему показать, что в своем кресле с такими моральными качествами он сильно засиделся. Новая эра наступила, Михаил Евгеньевич, новое поколение на подходе. Нельзя наложить лапу на наше бабло и остаться в шоколаде.

Жорик вдруг хмурится и подается в мою сторону, внимательно высматривая в моих глазах что-то важное.

– Володя, – произносит с нажимом, – только не вздумай втрескаться в эту блондиночку. Мы отымеем ее отца в любом случае, но тогда тебя будут мучить остатки совести.

Смотрю на него, как на сумасшедшего, и произношу твердо:

– Ни одна Ася, Алена, Ирина, Наташа и – боже упаси – Мария Львовна не остановит меня от того, чтобы выебать Куприянова. Еще не родились те сиськи, из-за которых я передумаю на его счет. – Не выдерживаю серьезности и начинаю смеяться: – Сука, это прозвучало очень по-гейски, но ты меня понял.

Друг тоже улыбается, но почему-то все еще с подозрением косится на меня:

– Просто она такая хорошенькая. Я бы вряд ли устоял. Хорошо, что диплом физмата у тебя есть, а слабости ко всем представительницам слабого пола нет.

– Как у тебя? – я поднимаю бровь.

– Как у меня, – смиренно признает общеизвестный бабник.

Такой грешок за ним водится. Он мне уже половину офиса перетрахал. Если до его появления все девки тайно вздыхали по мне, то в последние три года они открыто рыдают по нему. Не будь этот смазливый черт таким отличным юристом, я б его лично придушил. Не знаю, что женщины в нем находят – Жорик невысокий, худосочный, какой-то суетливый, но зубы заговаривает аки дьявол. В школе одноклассницы его считали смешным лохматым недоросликом, но за годы он немного нарастил мяса и опыта – и стал буквально непобедим на своей территории.

– Ну ты смотри, – грозит он, все еще не отпустив последнюю тему. – Держи себя в штанах.

Я делаю глоток горького кофе и снова рассеянно смотрю в сторону улицы. Не говорю ему о том, что иногда мучаюсь раздражением по отношению к дочери Куприянова. Особенно когда эта маленькая чертовка грызет гребаную ручку, сама того не замечая. Этими своими розовыми ненакрашенными губами. Клянусь, однажды я даже увидел мелькнувший кончик ее языка. У меня в такие моменты сначала напряжение нарастает, а потом замирает где-то в горле. Я неизменно сжимаю зубы до хруста, закидываю ногу на ногу, чтобы скрыть каменный стояк, и считаю минуты, когда ебучий час закончится, и я смогу свалить от нее подальше. Извечные эти ее футболки и острые тонкие ключицы бесят до мельтешков перед глазами. Ася все еще такая же дурацкая, как в первый день, но с каждым разом напряжение нарастает все быстрее. И заставляет желать попасть уже не в кабинет Куприянова… Вообще ни разу не в него.

Я знаю цену этим эмоциям. Бывает, ничего не поделаешь, их надо просто игнорировать, пока не отпустит. Я взрослый здоровый мужик, а она – недоступная мне девчонка с огромными глазищами и длинными ногами. Не грызла бы свою ручку – я бы вообще ее не заметил. Но Ирке стал звонить чаще. И трахаться вдохновеннее. Не подумала бы моя драгоценная любовница после подобных забегов, что у нас с ней начались серьезные отношения.

И еще в зал хожу чаще, чем раньше. Боксом с детства увлекаюсь, но сейчас это так, хобби, ничего серьезного. Лучшей отдушины я так и не нашел, хотя тренер вчера приглядывался ко мне с непонятным подозрением, но ничего вслух не сказал.

Ася

Я уже привыкла к репетитору, а на третьей неделе занятий уж точно не думаю напрягаться от его присутствия. Его лицо до сих пор кажется неподходящим для такой работы. Нет, оно-то как раз вполне «обезображено» интеллектом, но квадратный подбородок почему-то сводит эффект к минимуму и не позволяет представить его восемнадцатилетним мальчишкой, безвылазно корпящим над учебниками. Слишком брутальный, чтобы его не отвлекали от математики симпатичные одногруппницы, слишком пронзительным взглядом умеет смотреть… Но я уже давно не пялюсь на него и легкий диссонанс воспринимаю как должное. Кроме сегодняшнего дня.

Он вдруг подается ко мне, когда я почти додумываюсь до решения задания, с силой давит мне на руку, отводя ее от лица. На этом не успокаивается – хватает упавшую на стол ручку и будто случайно ломает ее пополам. До меня лишь теперь доходит, что я снова грызла колпачок – это что-то нервное, детская привычка, которая возвращается всегда, когда я о чем-то глубоко задумываюсь. Но его движение меня потрясает абсолютной наглостью.

– Вы что себе позволяете? – спрашиваю, наблюдая, как изгрызенный колпачок улетает на пол.

– Бесит, – отвечает он мне спокойно, как будто так и должен себя вести адекватный репетитор.

Знаю, что очень многих раздражает такая привычка, но до сих пор за руки меня никто не хватал. И не смотрел так, будто он здесь – царь зверей, а я – шагающая не в ногу овца, которая посмела его царское величие побеспокоить самоуправством. Кое-как подавляю всплеск эмоций, прощая на первый раз, и снова погружаюсь в учебник. Но перед записью следующей цифры тянусь за карандашом. И через несколько секунд получаю то же самое – почти удар по запястью, после чего карандаш с тихим стуком падает на столешницу. Кажется, я снова задумалась и впилась в него зубами. Но это уже слишком!

– Вы что себе позволяете, Алексей Владимирович?! – на этот раз я уже не сдерживаюсь. – Да, у меня есть плохая привычка! Но можно просто сказать, а не набрасываться?

Он вдруг улыбается, за секунду расслабившись. Глядит прямо с небольшим прищуром. И говорит таким тоном, как будто не испытывает ни малейшей вины:

– Не тащи в рот все подряд, Ася, это плохая примета. Ты зубы точишь или сосательный рефлекс не удовлетворила?

От подобного нахальства у меня глаза из орбит лезут. Он в своем уме? Стараюсь не кричать, но говорить твердо – это я здесь главная, а не он:

– Алексей Владимирович, напомню, что я плачу вам деньги за занятия, терпение и вежливость! И если вы не способны справиться с такими обязанностями, то добро пожаловать на выход. За ваш ценник я двух таких же найму. И совсем не уверена, что они будут учить хуже!

Моя отповедь приводит только к одному итогу – его улыбка становится шире. Мужчина кажется расслабленным, откинулся на спинку стула, ногу закинул на ногу, сплетенные руки лежат на колене.

– О-о, – тянет с настоящей иронией. – Маленькая избалованная девочка решила, что раз она платит, то может творить что угодно?

Да он охренел… При моем отце невозможно было вырасти «маленькой избалованной девочкой», но оправдываться перед ним я не собираюсь. И да, я привыкла, что нанятый работник обычно знает свое место. А не сидит здесь в позе директора перед нерадивой секретаршей. В зеленых глазах расползаются черные зрачки, ничто больше не выдает его злости. Он не боится потерять свое место? У него хватает учеников и без меня, потому он так себя и ведет? Но почему-то мне в его глазах мерещится довольство – как если бы Алексею Владимировичу понравилось, что он вывел меня на эмоции. Это какой-то вызов, но я не могу его расшифровать. И, кажется, если прямо сейчас его вышвырну из квартиры – проиграю. Он приглашает меня куда-то – туда, где мы оба немного нарушаем правила игры.