– А с чего вы взяли, что свидетели не разбежались?

– Сначала раздалась трель свистка городового, а уж потом появился он сам. Понятное дело, что, услышав звук тревоги, кассир закрыл выход на ту сторону Темзы, откуда шёл я, то есть от Тауэра. Я читал, что применяемый в лондонской полиции металлический свисток Джозефа Хадсона с горошиной внутри слышен на расстоянии мили. А когда меня выводили, то констебль велел своему коллеге, остановить всех пешеходов, следовавших в моём направлении. Все, кто уже вошёл в тоннель, оказались запертыми в нём, точно мухи в бутылке. Преступник мог выбраться в противоположном от Тауэра направлении лишь в одном случае: если он успел проследовать мимо полисмена до того момента, как тот подал тревожный сигнал. Смею предположить, что вы не допрашивали меня вчера, именно потому что были заняты допросом свидетелей. – Клим посмотрел внимательно на полицейского и сказал: – Сэр, будучи абсолютно убежденным в моей невиновности, вы решили на всякий случай проверить меня, обвинив в убийстве, которое я не совершал, не так ли?

– А не кажется ли вам, молодой человек, что вы слишком самоуверенны? – недовольно поморщившись, изрёк инспектор.

– Нет, сэр, не кажется. Во-первых, вы обязаны известить о моём задержании русского консула; во-вторых, при встрече с ним, я изложу ему свои доводы, и в-третьих, адвокат, который мне полагается по закону, после беседы со мной, легко разобьёт все ваши подозрения в суде. А в-четвёртых, через защитника и российского дипломата мне придётся обратиться за помощью к английской прессе. Ведь она – второй, после парламента, краеугольный камень в стене свободного гражданского общества Англии, которым гордится каждый британец. Не так ли?

Инспектор плюхнулся на место. Он вздохнул и, покачав головой, сказал:

– А вы, я вижу, парень не промах. Далеко пойдёте. Не буду скрывать, я наблюдал за вами через глазок двери вашей камеры. Мне показалось, что вы настолько расстроены случившемся, что потеряли всякую способность рассуждать здраво. Я приятно удивлён. Думаю, вы будете освобождены, если коронер, а потом и присяжные согласятся с моими доводами о вашей невиновности. Но, чтобы устранить последние сомнения, мне придётся допросить вас. – Он щёлкнул крышкой часов фирмы «Camerer Kuss & Co» и добавил: – Если хотите, я прикажу принести тюремный завтрак прямо сюда. Вас ждёт десять унций[27] хлеба и три четверти пинты[28] какао. Всё за счёт Её Величества.

– Нет уж, – усмехнулся Ардашев. – Я пожертвую гостеприимностью королевы Виктории, ради скорейшего выхода из её крепких тюремных объятий.

– Я вас понимаю. – Инспектор обмакнул перо в чернильницу и спросил: – Итак, где, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с профессором Пирсоном?

Клим подробно изложил всю историю взаимоотношений с потерпевшим, но полицейский не унимался.

– А как вы объясните, матерчатую розу рядом с убитым?

– Понятия не имею.

– Она могла предназначаться вам?

– Мне? С какой стати? Он обещал подарить мне англо-арабский разговорник Спиерса, но не розу.

– Да, мы нашли его во внутреннем кармане пальто убитого, – кивком подтвердил Джебб. – Там есть дарственная надпись вам. А вы знаете арабский?

– Немного. Мистер Пирсон говорил, что он брал разговорник с собой, когда ездил в Бодмин. Правда, я не знаю, что это за город. Помню лишь название.

– Это административная столица графства Корнуолл. А он не обмолвился, когда там был?

– Нет, но, естественно, ещё до посещения России.

– Интересно, – задумчиво вымолвил полицейский. – А перед смертью профессор вам ничего не сказал?

– Он произнёс всего одну фразу.

– Какую?

– Найдите его.

– А кого именно, он не уточнил?

– Нет.

– Жаль.

– А могу ли я получить этот разговорник?

– Мы вернём его жене покойного. Вы можете обратиться к ней.

– Так и сделаю.

– Вы придёте на похороны?

– Хотел бы, но я не знаю ни адреса покойного, ни даты похорон.

– Он жил в доме номер семь по Кенсигтон Парк Гаденс (Kensington Park Garden). Улица находится в районе Ноттинг-Хилл (Notting Hill). Тихое местечко, облюбованное писателями и учёными. Раньше там была деревушка, относящаяся к графству Мидлсекс (Middlesex), но потом её присоединили к Лондону и этот район преобразился. Его застроили новыми домами. Хоронить его будут во вторник на местном кладбище.

– Спасибо.

Инспектор Джебб кивнул в ответ, поставил точку в конце предложения и, придвинув Климу протокол, сказал:

– Извольте расписаться в двух местах. Здесь и здесь.

Перо заскрипело от размашистых, точно рисованная пружина, линий. Глядя на замысловатые завитушки, полицейский хитро улыбнулся и вымолвил:

– Судя по росписи, мистер Ардашев, у вас серьёзные карьерные планы.

– Пока у меня лишь один план – поскорее выбраться отсюда.

– Как я уже сказал, вашу судьбу решит суд. Вас доставят туда не на «Чёрной Марии» (тюремном фургоне), а в полицейской карете в сопровождении констебля, как важного свидетеля.

– Благодарю вас, сэр.

Через пятнадцать минут, Клим Ардашев, морщась от июньского солнца, вышел из ворот тюрьмы на Кингс-Кросс-Роуд в сопровождении констебля. Полицейский благосклонно разрешил задержанному покурить. Дорога в здание суда заняла две четверти часа.

Коронерское дознание во многом походило на судебное заседание, не раз посещаемое студентом Ардашевым в России. Правда, тут были свои особенности.

Коронер – сухопарый, напоминающий профилем ворона, человек лет сорока пяти, облачённый в строгий костюм, белоснежную сорочку и чёрный галстук – пригласил судебного медика.

В залу вошёл невысокий, толстый и круглый, как бильярдный шар, человек. Промокнув платком потную лысину, он зачитал выводы медицинского исследования трупа профессора Генри Пирсона. Из него следовало, что смерть означенного лица наступила в результате колото-резанного проникающего поранения гортани и повреждения сонной артерии. Закончив чтение, он положил на стол коронера заключение и удалился.

Дознание перешло к допросу свидетелей. Первым была приглашена тридцативосьмилетняя леди, обнаружившая ещё живого, но уже получившего ранение, потерпевшего. Назвав свои данные, адрес проживания и род занятий, свидетельница показала, что присутствующий в судебном заседании молодой человек подбежал к лежащему профессору с противоположной стороны уже после того, как она к нему приблизилась и позвала на помощь. Дама так же сообщила, что видела незнакомца, который шёл ей навстречу. Он был среднего роста и, скорее всего, в котелке. Лица его она не запомнила и каких-либо других особых примет назвать не смогла, поскольку лампы в тоннеле светили тускло. Второй свидетель – констебль, поспешивший на место происшествия так же ничего толкового сообщить не смог, кроме того, что увидел склонившегося над телом свидетеля, находящегося в зале. Полицейский арестовал его, потому что на его одежде и руках были следы крови. Это и послужило основанием для задержания. Третьим свидетелем оказался клерк из банка. Ничего дельного он сообщить не смог, кроме того, что видел окровавленное тело, окружённое любопытными прохожими. Четвёртым очевидцем, представшим перед судом, был старик лет шестидесяти пяти. Он так же заявил, что задержанный на его глазах молодой человек, подбежал уже к лежащему на спине потерпевшему. Наконец, пришёл черёд Ардашева. Он в точности повторил всё, что двумя часами ранее показал под протокол инспектору Джеббу. Коронер задал студенту несколько малозначимых вопросов, кивнул и пригласил детектива. Полицейский поведал о найденных рядом с профессором ноже и розе из красной материи, а так же о золотом брегете и англо-арабском разговорнике Спиерса. В него был вложен билет на поезд до Ливерпуля, а в боковых карманах пальто – пенковая трубка и кожаный кисет с табаком.