Несмотря на огромное количество витаминов, поступавших с перцем в организм команды, матросы пухли от острого недостатка белков, жиров и углеводов. Через два месяца, подгоняемый штормами и встречными ветрами "Шпицрутен" напоролся дном на рифы у берегов Индии. Корабль содрогнулся и быстро стал тонуть; из-под нактоуза вывалился трехрумбовый топор, освободив вакансию Солнца, Луны и прочих светил, по мере надобности употреблявшихся в штурманском деле.
Команда, морально надломленная голодной смертью, не сумела оказать достойного отпора коварной стихии и вместе с судном героически погибла. Из водоворота, созданного гибелью "Шпицрутена", пробкой вынырнул Козьма Хряков, геройски оставшийся в живых. Цепляясь за плетеный лонгшез-качалку и держа высоко над водой драгоценный нактоуз, он заработал ногами и скоро выбрался на берег, с которого ему пришлось броситься обратно в море, спасаясь от бенгальского тигра-людоеда. А в море, в полукабельтове от берега, появился высокий бодрый акулий плавник.
- Эк не вовремя, - подумал Хряков и полез обратно на берег, доставая из штанов перочинный нож.
То ли тигр был слишком сыт, то ли Хряков слишком голоден, но гроза джунглей на этот раз не сумела разразиться и не оказала достойного сопротивления рассвирепевшему русскому моряку. Окрыленный Козьма хотел было броситься и на акулу, но вдруг на голову ему свалилась массивная спелая гроздь бананов. Животный инстинкт взял верх, и Хряков съел эту гроздь вместе с кожурой.
Насытившись - хотя какая бананы пища для русского человека! - Хряков вытащил из-за пазухи судовой журнал, а из карманов - перо и чернильницу. Перо, впрочем, было в ужасном состоянии. Грустно вздохнув, он тщательно записал в журнал все события, произошедшие с момента крушения, на глаз определив широту и долготу места. Немного поспав в тени пальм, Козьма поднялся.
Погрузив на кресло компас, побольше бананов, запас пресной воды в бамбуковом стволе и себя, он ловко оттолкнулся от берега и вышел в открытое море. Над головой на наскоро сделанной мачте заполоскалась тельняшка из тигровой шкуры, игравшая роль паруса и флага одновременно. Хряков с сомнением поглядел на компас, на Солнце, потом снова на компас и повернул к родным берегам.
Лонгшез оказался на диво мореходным и остойчивым, перевернувшись лишь к концу третьего дня пути. Очутившись в воде, Хряков ругательски выругал родные ивняки и все ивняки мира, вместе взятые, о которых он только что вспоминал с душевной теплотой и умилением.
Бананы, компас и бамбук утонули сразу, а тельняшка какое-то время плавала, так что Козьме удалось ее спасти. Пока он спасал тельняшку, утонул лонгшез.
Козьма кое-как натянул мокрую тельняшку и почесал затылок. От тигровой шкуры сильно пахло псиной. Отфыркиваясь, Козьма саженками поплыл на север.
Вечерело. Хотелось есть. Хряков зачерпнул ладошкой планктон и понюхал его. Запах был неприятный. Хряков выплеснул планктон обратно в океан и старательно вымыл руки, но ладонь все равно гадостно воняла. Козьма перевернулся на спину, собираясь уснуть натощак, но тут невдалеке громко всплеснуло, зашипело, и в последних лучах догорающего заката всплыла неуклюжая железная туша.
- Господи, теперь еще левиафан какой-то прицепился, - злобно проворчал Хряков.
- А ну, уе!ай!!! - заорал он, высовываясь из воды. - Кому говорят, курва!
- А-а-а, землячок! - донесся из темноты знакомый голос. Вспыхнул яркий свет. По пояс высунувшись из левиафана, на Хрякова нагло глядел Никонов.
- А! Ефим Спиридоныч! - кланяясь, закричал Козьма. - Вот радость то!
- Да никак Хряков Козьма! Вот встреча! Не ожидал, брат, не ожидал!
- Я тебе не брат! - по привычке визгливо прокричал Хряков, переменившись в лице. - А вот я тебя в Сибирь! - окончательно забывшись, добавил он и даже плеснул на Никонова водой.
- Экой ты, паря, непутевый! Далась тебе эта Сибирь. Не так там уж хорошо. Вот в Индии, к примеру, гораздо лучше: и тебе слоны, и теплее, и народ приветливый.
В это время из люка снизу раздался ласковый индийский голос:
- Господин Дакар, шел бы ты к себе, свежо тут, а у тебя, слышь, насморк!
- Федька, паразит! - дружелюбно ответил Никонов, - сгинь к свиньям собачьим!..
Так вот, - продолжал он, обращаясь к Хрякову. - Радость радости рознь, так что радости у нас теперь разные, и дороги тоже. Тут у тебя и впрямь дует! Ну, прощевай пока, а я вот пойду на фисгармонии поиграю.
- Ефим! Я больше не буду! - закричал Хряков.
- Конешно, не будешь, - согласился Никонов и захлопнул за собой люк. -------------------------------------------------------------------------
* Какой приятный мужчина! (искаж. нем.)
Ламбада судьбы
история четвертая
На одной из улиц Сан-Диего стоял старый кирпичный дом, представлявший собой смесь многих архитектурных стилей. Стилей было настолько много, что местные старожилы просто диву давались, как в два этажа можно было втиснуть такое количество архитектурных излишеств. Лицом фасада, бесспорно, являлось могучее крыльцо с дорическими колоннами, из всех дыр которого - а дыр хватало - там и сям так и перла величественная готика. Готика примыкала к грязной стене, возраст и стиль которой терялись в веках. Две другие стены дома представляли собой игривую смесь барокко и рококо (или наоборот, кому как нравится).
К дому существовал и еще один подход. Сбоку в строении от старости образовался пролом, который находчивый домовладелец оформил в виде арки и принялся выдавать за второй вход. Отсюда по темной до ужаса лестнице можно было подняться на второй этаж, где было немного светлее.
В доме жили и работали два миллионера. В местной валюте, конечно.
Первый этаж занимал миллионер Норман Форидж, о чем и предупреждала вывеска над главным входом:
НОРМАН ФОРИДЖ
пароходная компания
Пароходов у компании не было. Весь ее флот составляли две почти одинаковые шхуны: "Джульетта" и "Санта-Клаус". Последний получил свое название из-за непомерного холода, который царил во всех двух его трюмах в любую погоду и в любой точке мирового океана.
Впрочем, хотя это и оскорбило Фориджа до глубины души, на днях он утонул, и агентство скорбило. Скорбил, собственно, один Форидж, потому что штат сотрудников агентства исчерпывался личным секретарем Фориджа Оскаром Фоше, которому было наплевать.
